Участвовавший в процессии Станкевич подтверждал: «Вышли — много, быть может, несколько сот человек. Выстроились шеренгами и двинулись по Невскому проспекту. Вдруг голова шествия остановилась: дорогу преградил большевистский патруль. Начались долгие переговоры. Приехал грузовик, наполненный матросами, молодыми, разудалыми, но теперь какими-то странно задумчивыми парнями. Общественные деятели окружили грузовик и стали доказывать ему, что это неотъемлемое право каждого гражданина быть со своим правительством в такие минуты. Матросы не отвечают и даже смотрят куда-то в сторону или, вернее, вверх, прямо перед собой, с платформы грузовика»[3048].
Застали эту процессию и вездесущие американские журналисты: «Поперек широкой улицы стояли человек двадцать матросов и преграждали путь толпе людей, стремящейся пройти к Зимнему…
— Пропустите нас! Мы идем умирать, — упрашивали они матросов.
— Ступайте домой и примите яд, — послышался ответ. — А здесь ничего не выйдет. У нас приказ Военно-революционного комитета не пропускать вас. Умирать здесь не разрешается.
Посовещавшись, они обратились к матросам с более практическим вопросом:
— А что будет, если мы вдруг попробуем прорваться?
— Что ж, — ответил один матрос, — придется вас немного поколотить, но убивать мы вас все равно не будем, ни одного человека не убьем.
Тогда к толпе обратился министр снабжения Прокопович, который должен был находиться в Зимнем дворце…
— Товарищи! — дрожащим голосом воскликнул он. — Давайте вернемся. Откажемся умирать от руки стрелочников!»[3049]
С гордым видом представители общественности зашагали назад.
Однако новость о том, что Дума организует это шествие, стала последним лучиком надежды для защитников резиденции правительства. Распространившись среди юнкеров, известие получило такую форму: «общественные деятели, купечество и народ с духовенством во главе идут ко Дворцу, скоро должны подойти и освободить Дворец от осады»[3050]. Юнкера, решившие было сдаваться, вновь приободрились.
Когда наступил новый день — 26 февраля (8 ноября) — Зимний дворец еще не был взят, а советская власть не была провозглашена. Что страна праздновала в течение трех четвертей века именно 7 ноября, не вполне понятно.
В Зимнем остались только подростки-юнкера и кто-то из их командиров. Синегуб возле кабинета, где заседает правительство. «Выйдя в зал, я снова почувствовал прилив бесконечной слабости от неожиданно для меня родившегося какого-то чувства симпатии к этим людям, в сущности покинутым всеми, на волю волн взыгравшегося рока. «Бедные, как тяжело вам».
— Господин офицер, господин офицер, — внезапно раздался зов сзади.
— Это вас зовут, — сказал мне мой спутник. Я обернулся. Ко мне из кабинета заседания Правительства большими шагами быстро приближалась высокая, стройная фигура Пальчинского.
— Сейчас звонили по телефону из Городской Думы, что общественные деятели, купечество и народ с духовенством во главе идут сюда и скоро должны подойти и освободить Дворец от осады. Вы сами, пожалуйста, тоже распространяйте это. Это должно поднять дух, — отходя от меня, закончил он отдачу распоряжений.
Это известие о шествии отцов города и духовенства подняло меня. И мне стало удивительно легко.
— Это поразительно красиво будет, — говорил я сопровождавшему меня юноше.
— Ура! Да здравствует Россия! — закончил я сообщение новости и под общие торжественные крики «ура» юнкеров побежал дальше, останавливаясь перед группами юнкеров и делясь с ними приближающейся радостью.
А в это время снова начала разговаривать с Невы «Аврора»[3051].
На самом деле открыли огонь моряки-артиллеристы из Петропавловской крепости. Бьюкенен зафиксировал: «В одиннадцать часов бомбардировка началась снова, причем, как мы это наблюдали из окон посольства, по Троицкому мосту все время ходили трамваи, как и всегда»[3052]. Троцкий пишет: «Из 35 выстрелов, выпущенных в течение полутора-двух часов, попаданий было всего два, да и то пострадала лишь штукатурка; остальные снаряды прошли поверху, не причинив, к счастью, никакого вреда. Действительно ли причиною неумелость?… Не правильнее ли предположить, что даже артиллеристы Лашевича давали преднамеренные перелеты в надежде, что дело разрешится без разрушений и смертей? Очень трудно разыскать теперь следы мотивов, которыми руководствовались два безымянных матроса»[3053].
Министры в крайне тревожном настроении прохаживались вдоль Фельдмаршальского зала. Около полуночи рядом с комнатой, где находилось правительство, раздался взрыв: матросы откуда-то сверху сбросили гранату. Из коридора в комнату внесли раненого юнкера, второй раненый зашел сам. «Кишкин сделал перевязки, Бернацкий дал свой платок. Затем тушили пожар, возникший в коридоре от взрыва бомбы»[3054], — зафиксировал Ливеровский. Непосредственное участие членов правительства в боевых действиях несколько вдохновило юнкеров. Но ненадолго. Их исход продолжился. Оставалась инженерная школа прапорщиков. Наряд из юнкеров школы стоял в карауле перед комнатой, где сидели, стояли, ходили члены правительства.
Фронтального штурма Зимнего дворца, как его изобразили в фильме «Ленин в Октябре» (многие считают и сейчас эти кадры документальными), не было. «Атаки на дворец производились главным образом с флангов — со стороны Миллионной улицы и Александровского сада, — читаем в «Истории Гражданской войны». — Во главе других частей Петроградского гарнизона дрались Павловский и Кексгольмский полки и 2-й Балтийский флотский экипаж. С ними вместе в первых рядах были моряки Кронштадтского сводного отряда. Впереди всех, увлекая других своим примером, были красногвардейцы.
Прожекторы военных судов, прорезая царившую вокруг тьму, освещали дворец. Дворец был красный, точно окрашенный кровью. Из освещенных комнат через окна на площадь падали яркие полосы света. Постепенно юнкера стали гасить свет в комнатах. Винтовочная трескотня, стук пулеметов, раскаты орудийных выстрелов сливались в неумолчный гул. К часу ночи огонь с баррикад стал ослабевать.
Толпы осаждающих продвигались все ближе ко дворцу, скапливаясь у Александровской колонны. Еще сильнее нажали на юнкеров с флангов. Красногвардейцы стали группироваться у штабелей дров, используя их теперь как баррикады против юнкеров. По цепи штурмующих передавали команду: прекратить огонь, ждать отдельного винтовочного выстрела — сигнала «на приступ»[3055].
Подвойский писал: «И вдруг, — разрывая ее в клочья, — по площади понеслось из края в край громовое победное «ура». Воспользовавшись замешательством противника, матросы, красногвардейцы и солдаты ринулись вперед.
Это был героический момент революции, прекрасный, незабываемый. Во тьме ночи, озаряемые кровавыми мечущимися молниями выстрелов, со всех прилегающих улиц и из-за ближайших углов неслись грозные цепи красногвардейцев, матросов, солдат. Спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, они ни на секунду не прерывали своего стремительного ураганоподобного потока.
Лязг оружия, визг и треск тарахтящего по мостовой «максима», стук железных подков на тысячах тяжелых солдатских сапог, шум броневиков — все смешалось на Дворцовой площади в какую-то неописуемую какофонию. Заглушая сухую непрерывную дробь снова заговоривших пулеметов и винтовок, разнеслось победное «ура», страшное, захватывающее, несущееся отовсюду. Понеслось дальше… Одно мгновение — и победный крик уже по ту сторону баррикад!»[3056]
Поток вооруженных людей врывается в подъезды дворца. «В коридорах происходят фантасмагорические встречи и столкновения. Все вооружены до зубов. В поднятых руках револьверы. У поясов ручные гранаты. Но никто не стреляет и никто не мечет гранат, ибо свои и враги перемешались так, что не могут оторваться друг от друга. Но все равно: судьба Зимнего уже решена»[3057].
Долго плутали по дворцу. Впереди передовой группы штурмующих Антонов-Овсеенко: «В одной из комнат нам встретился Пальчинский…
— Где Временное правительство? — спросили мы…
Он указал куда-то в сторону. В это время раздались крики:
— Здесь, здесь…
Но это кто-то из толпы навел нас на ложный след. Мы повернули скоро назад»[3058].
Синегуб, который организовывал охрану кабинета, где находилось правительство, с трудом пробился к Пальчинскому, окруженному людьми. «Он заметил меня. И нагнулся ко мне:
— Саня, я вынужден был сдать Дворец. Да ты слушай, — увидев, что я отпрыгнул от него, продолжал он.
— Не кипятись. Поздно — это парламентеры. Беги скорее к Временному правительству и предупреди… скажи: юнкерам обещана жизнь. Это все, что пока я выговорил. Оно еще не знает. Надо его спасать. Для него я ничего не могу сделать. О нем отказываются говорить…»[3059].
В 1.30 около двухсот штурмовавших ворвались в зал по соседству с комнатой правительства. О последних его минутах — словами непосредственных участников событий. Антонов-Овсеенко: «Расплываясь по всем этажам, юнкера сдавались. Но вот в обширном зале у дверей какой-то комнаты — их недвижимый ряд с ружьями на изготовку. Осаждавшие замялись. Мы с Чудновским подошли к этой горсти юнцов, последней гвардии Временного правительства. Они как бы окаменели, и стоило труда вырвать винтовки из их рук.
— Здесь Временное правительство?