Наиболее ответственным ведомством в стране было Министерство внутренних дел, управлявшее регионами и правоохранительными органами. Руководство министерством князь Львов формально осуществлял лично. Но заниматься МВД у него времени не было, князь возложил эту миссию на первого товарища — «первого подвернувшегося под руку сотрудника по Земскому союзу — Д. М. Щепкина, вечно заспанного, совершенно бесцветного юношу, пригодного разве для составления журналов заседаний по несложным вопросам, каковую роль он до того исполнял в канцелярии Государственной думы. — Немудрено, если с таким сотрудником деятельность князя Львова сразу приобрела анекдотический характер»[391]. Набоков соглашался: «Щепкин — добросовестнейший и трудолюбивейший работник, прекрасный человек, полный энергии и bonne volonte[392]. Но он не мог импонировать ни своим опытом, ни общественным авторитетом, ни личной своей индивидуальностью, сам это прекрасно сознавал и в самостоятельных действиях был парализован этим сознанием»[393].
Политика Временного правительства в области охраны правопорядка была довольно простой. В марте Временное правительство практически полностью уничтожило российскую правоохранительную систему. Были упразднены полиция, особые гражданские суды, охранные отделения, отдельный корпус жандармов, включая и железнодорожную полицию. Уже в ночь с 1 на 2 марта, как мы знаем, были выдвинуты условия поддержки Советом Временного правительства, одним из первых пунктов которого была замена полиции милицией с выборным началом. Телеграмма Львова на места от 6 марта гласила: «Полиция подлежит переформатированию в милицию». 10 марта был упразднен Департамент полиции и вместо него создано Временное управление по делам общественной полиции и по обеспечению личной и имущественной безопасности граждан. В столице было образовано Управление Петроградской городской милиции.
Возникнут два типа милиции — рабочая и общегражданская. Рабочая милиция начала создаваться по призыву Советов непосредственно на предприятиях и занималась в основном охраной этих предприятий. Именно она станет прообразом будущей большевистской Красной гвардии. Общегражданская милиция должна была взять на себя охрану общественного порядка. В первой инструкции питерским милиционерам, утвержденной 3 марта, говорилось: «На обязанности милиционера лежит защита всех и каждого от всякого насилия, обид и самоуправства, охрана общественного спокойствия и тишины».
В последующем были предприняты попытки объединить две разновидности столичной милиции в одну. Но на деле этого не получилось. «То, что рабочие-милиционеры стали носить белые повязки городской милиции, не меняло существа дела. В Петрограде образовались две милиции, различные по целям, характеру, способам организации»[394]. Городская милиция комплектовалась по принципу найма, рабочая — на добровольных началах, с выборным руководством. В Петрограде и в ряде других мест милиция подчинялась Советам. Но в большинстве городов страны — исполнительным комитетам общественных организаций. Дееспособной милицию никак нельзя было назвать, тем более что в нее в массовом порядке стали записываться криминальные авторитеты, выпущенные на волю в рамках всеобщей амнистии.
Воссоздававший контрразведку Никитин объяснял, почему не мог опереться на органы милиции: его сотрудники «в участках милиции сразу же наталкиваются на бежавших арестантов, исполняющих там должностные обязанности. Нередко старшие чины контрразведки в милиционерах, стоящих на улицах, тоже узнают своих старых клиентов»[395].
Чтобы навести хоть какой-то порядок, 17 апреля правительство утвердило «Временное положение о милиции», согласно которому органы милиции находились в ведении земского и городского самоуправления. Начальники милиции избирались, соответственно, уездными земскими и городскими управами. В Петрограде, Москве, Киеве и Одессе (временное положение от 12 июля) начальники милиции избирались не управами, а думами. В губерниях появились должности правительственных инспекторов милиции, которые назначались Министерством внутренних дел[396]. Но все это выглядело красиво только на бумаге.
В реальности в ведении МВД мало что осталось. Бубликов справедливо констатировал: «Если к этому прибавить, что уже в первые дни революции всюду была разогнана вся наружная и секретная полиция, а создававшаяся кое-где милиция была в подчинении у местных выборных учреждений, то оказывается, что в несколько дней был уничтожен весь аппарат власти и Министерство внутренних дел с тех пор занималось лишь составлением, по получавшимся со всех концов телеграммам, весьма изящных картограмм аграрных и иных беспорядков в стране да посыланием ответов, что оно лишено возможности что-либо сделать и обратиться к содействию военных властей»[397].
Набоков замечал: «Всероссийский поход против городовых и жандармов очень быстро привел к своему естественному последствию. Аппарат, хоть кое-как, хоть слабо, но все же работавший, был разбит вдребезги. И постепенно в Петербурге и Москве началась развиваться анархия»[398].
Правоохранительная система, спецслужбы всегда держались на информации, базах данных, сотрудниках и агентуре. Все это в революционной России исчезло одномоментно. С первых дней революции по всей России полыхали костры, в которых сгорала документация судов, Охранных отделений, Жандармских управлений, Департамента полиции и всех других подразделений Министерства внутренних дел. «Сожгли здание Судебных установлений на Литейном проспекте и совершенно разгромили помещения департамента полиции у Цепного моста, — писал сенатор Николай Николаевич Таганцев, работавший в центральном аппарате Минюста. — В толпе, которая жгла суд, участвовали главным образом сидельцы соседнего Дома предварительного заключения, только что оттуда выпущенные; они и другие клиенты суда стремились уничтожить неприятные для них дела, бумаги и документы, хранившиеся в суде и его архиве, тоже сожженном. Департамент полиции также громили заинтересованные лица: это видно из того, что при разгроме пропало много производства, весьма компрометирующего характера»[399]. Последнее подтверждает и директор департамента Алексей Тихонович Васильев: «Все архивы подразделения, занимавшегося уголовными делами, с отпечатками пальцев, фотографиями и другими сведениями о ворах, грабителях и убийцах были выброшены во двор и там торжественно сожжены. Далее мятежники взломали мой стол и взяли двадцать пять тысяч рублей казенных денег, которые были у меня на хранении»[400]. То же в Москве, где 1 марта пылали костры во дворе дома № 5 на Гнездниковском переулке, где располагалось Охранное отделение. То же повсюду в провинции.
Кто больше приложил руку к пожарам и уничтожению документов — правоохранители или преступники, — сказать уже невозможно. Но мотивы были и у тех, и у других. Криминалитет избавлялся от своего прошлого. Но, как отмечают историки спецслужб, «в ряде случаев действия толпы грамотно организовывали сами же сотрудники полиции и специальных служб. Оставшись верными присяге, они выполняли негласное распоряжение об уничтожении наиболее ценных материалов агентуры и перлюстрации при угрозе их захвата»[401]. В первую очередь уничтожали личные дела секретных сотрудников и документы, регламентировавшие приемы политического сыска.
Профессионалы старого режима были отброшены в сторону. Васильев, ознакомившись с актами об отречении Николая II и Михаила Александровича, «пришел к выводу, что отречение царя означает, что все государственные служащие свободны от своей присяги и должны подчиниться новому правительству. Это, показалось мне, следует из формулировки акта об отречении… В соответствии с этим я написал письмо Родзянко, сообщив о готовности предоставить свои услуги новому правительству, если оно в них нуждается»[402]. Естественно, не нуждалось. Но, как только силы старого режима или силы порядка склоняли головы, они подвергались репрессиям.
При Министерстве юстиции 10 марта была образована Особая комиссия для обследования деятельности бывшего Департамента полиции и подведомственных Департаменту учреждений. В ее задачи входило: разработка всех дел, имевших отношение к политическому розыску с целью выявления сексотов, составление списков агентуры для опубликования, охрана и разработка архивов органов политического сыска на местах.
«На ловлю жандармских офицеров, секретных сотрудников и лиц, соприкасавшихся с ними, затрачивались колоссальные средства, силы и энергия… Ораторы в подавляющем большинстве только и делали, что громили «охранников» и полицию, так что составлялось впечатление, что революция была необходима только для того, чтобы свести счеты с ненавистным политическим розыском… Не было тюрем в империи, где не находилось бы в заточении жандармов, полиции, администрации и разного рода агентов власти. Той же участи подверглись правые политические враги социалистов. Арестован был и я»[403], — свидетельствовал жандармский генерал Павел Павлович Заварзин.
Нужны ли органы для защиты конституционного строя? Временное правительство отвечает: однозначно нет. Васильев утверждал: «Керенский с сентиментальным самодовольством провозгласил, что после революции «постыдная» Охрана должна исчезнуть навсегда и что свободная республика может существовать без такого оружия. Поэтому охранные отделения были упразднены, их сотрудники брошены в тюрьмы или посланы на фронт, а имена секретных агентов, которые стали известны правительству, публиковались в российской и зарубежной прессе»