Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем — страница 73 из 251

[980].

Всего четыре десятка епископов было удалено с кафедр (всего было 67 епархий). Вдовствующими оказались многие кафедры: Петроград, Москва, Нижний Новгород, Тверь, Чернигов, Херсон, Харьков, Екатеринбург, Екатеринослав, Владикавказ, Владимир, Тула, Курск, Орел, Пенза, Полоцк, Рязань, Саратов, Тобольск, Томск. Обер-прокурор настаивал, чтобы замещение иерархов проходило в выборном порядке на епархиальных съездах с участием духовенства и мирян[981]. Естественно, эти меры не могли быть по душе авторитетным иерархам, заседавшим в Синоде.

Львов 15 апреля появился в зале заседаний Синода с большой группой чиновников и военных и громко скомандовал:

— Прошу встать! Объявляю указ Временного правительства.

После чего зачитал распоряжения о прекращении зимней сессии Синода, об увольнении его членов в свои епархии и о вызове новых членов и присутствующих на летнюю сессию. Единственным, кому обер-прокурор разрешал вернуться в состав Синода, стал епископ Финляндский Сергий (Старгородский) — будущий патриарх. Протест отставленных иерархов по поводу того, что состав Святейшего Синода должен формироваться канонически (архиереев избирают архиереи, членов от белого духовенства — белое духовенство), был проигнорирован.

Поддержали переворот и верующие, желавшие перемен. Так, Бердяев замечал: «В первые революционные моменты защита свободы и достоинства Церкви и церковной власти не могла быть защитой старого состава С. Синода, который не был избран Церковью, который целиком навязан Церкви разлагающейся государственной властью»[982]. Новый состав, правда, тоже не был избран, он был назначен Владимиром Львовым.

Синод в обновленном, демократическом составе 26 апреля приступил к работе. После бурных трехдневных споров были принято Послание к «возлюбленным о Христе братьям архипастырям, пастырям и всем верным чадам Святой Церкви», где говорилось, что «созыв Поместного Собора в возможно ближайшее время сделался настоятельно необходимым». И призвал: «Издревле господствующее в православной церкви выборное начало должно быть проведено во все доступные для него формы церковного управления»[983].

Пятого мая Синод разрешил «священнослужителям, вынужденным, по независящим от них обстоятельствам, оставить свои приходские места, занимать по государственной, общественной и частной службе светские должности, несение которых непротивно священному сану»[984]. Было разрешено поступление священнослужителей в светские вузы для продолжения образования. В духовных академиях вводилась выборность ректоров и конкурсное замещение преподавательских мест, студентам разрешалось участие в политических партиях и проживание на частных квартирах.

Синод теперь — вслед за Львовым — настаивал на выборном порядке замещения епископских кафедр. Первые выборы епархиального архиерея состоялись 3 мая в Чернигове. Но, конечно, наибольшее внимание привлекли выборы на Петроградскую и Московскую митрополии. С 11 мая во всех храмах столицы проходило выдвижение кандидатов на епархиальный собор, который открылся в Казанском соборе 23 мая с участием 1600 делегатов. Было названо одиннадцать кандидатур из епископов и духовенства, абсолютное большинство голосов было отдано за епископа Гдовского Вениамина, которого Синод, имевший другие предпочтения, вынужден был возвести в сан архиепископа — Петроградского и Ладожского. 20–21 июня прошли выборы на митрополичью кафедру в Москве, где выдвинули 13 кандидатур — и от монашествующих, и от мирян. Лидерами стали бывший предводитель московского дворянства А. Д. Самарин и архиепископ Литовский Тихон (Беллавин), живший из-за оккупации его епархии немцами в качестве «гостя» в Донском монастыре. При окончательном голосовании Самарин получил 303 голоса, Тихон — 481, и Сенат приказал ему «быть архиепископом Московским и Коломенским, Свято-Троицкой лавры священно-архимандритом, без возведения в сан митрополита до решения этого вопроса Собором»[985].

Перемены шли повсеместно. Обновленческие настроения захватили часть мирян и клириков, особенно низших — псаломщиков, пономарей. Даже в церковной печати можно было встретить призывы ввести белый епископат и упразднить монашество. «Почти повсеместно епархиальные съезды ограничивали епископскую власть особыми советами или комитетами из избранных представителей клира и мирян… Коллегиально-представительное начало вводилось на всех ступенях управления: по благочиниям учреждались благочиннические советы из выборных представителей клира и мирян, по приходам — приходские советы также из клира и мирян и приходские общие собрания. Выборный порядок замещения духовных должностей касался всех — от архиереев до приходских священников». Активно пошел процесс переизбрания настоятелей монастырей, на братских собраниях обители избирали и насельников для занятия различных монастырских должностей. При этом проявились раньше немыслимые конфликты руководства монастырей со служащими, с певчими хора, которые бастовали, организовывали стачечные комитеты и требовали повышения содержания[986].

А что же верующие? «В России перед революцией православная церковь была дискредитирована в глазах множества людей, — писал Питирим Сорокин. — 9/10 интеллигенции были явными или скрытыми атеистами; быть верующим значило быть суеверным и отсталым. Это расторможение религиозных рефлексов пошло особенно быстро с момента революции. С этого времени оно перекинулось на широкие слои крестьянства и рабочих. Атеизм делал огромные успехи»[987].

Антицерковная кампания не замедлила сказаться на настроениях масс. На крестьянских сходах нередко духовенство обвинялось в антиправительственной и черносотенной пропаганде, за этим следовали удаление с приходов, преследования или даже аресты. Сводки МВД о положении дел в губерниях полны донесениями о конфликтах селян с духовенством из-за захватов крестьянами церковной земли, монастырских имуществ, лесных и покосных угодий[988]. Всероссийский крестьянский съезд в мае принял резолюцию о том, что церковные земли должны отойти народу без всякого выкупа.

«В Сибири, где помещиков нет, крестьяне прибирают к рукам церковные и монастырские земли, — радовался Троцкий. — Впрочем, духовенству приходилось туго и в других частях страны. В благочестивой Смоленской губернии попы и монахи под влиянием прибывших с фронта солдат подвергаются арестам»[989]. Осташковский Совет проводил ревизию хозяйства Ниловой пустыни. Совет Слуцка устраивал обыски в Слуцком Троицком монастыре. Повсеместно принимались постановления о прекращении выплат духовенству. Временное правительство даже вынуждено было издать особый циркуляр, запрещавший исполкомам и иным светским учреждениям вмешиваться в дела религиозных организаций и «чинить самоуправные действия»[990].

Матрос Ф. Д. Сорокин описывал будни Усманского уезда Тамбовской губернии: «Большое недовольство у крестьян было попами, и ни одно крестьянское собрание не проходило, в той или иной степени не коснувшись попов. В большинстве сел крестьяне сельскими обществами и приходами в целом устанавливали определенную таксу, как и натурой, взимаемые попами за требы, а общинные земли, которыми пользовались попы, отбирались крестьянами в первую очередь или же уравнивались с крестьянскими наделами той же общины. В некоторых селах на собраниях поднимался вопрос о расстрижении попов по желанию общества и выборов нового. И в то же время крестьянами, желавшими срезать косу своему попу, первые выборы в сельский исполнительный комитет и вообще начало первой творческой революционной работы начиналось с благодарственного молебна, совершавшегося тем самым попом, которого они готовы были расстричь»[991].

Наживин рассказывал, как в деревню Вошелово «явился какой-то из апостолов Кронштадта и на многолюдном митинге прошелся что-то насчет попов и церквей.

— На это никакого нашего согласу не будет!.. — обидчиво выговаривали мне вышеловцы. — Церкви, говорит, закрыть, попов обстричь и работать заставить. На эту дурь народ ни в жисть не пойдет…

Последовало распоряжение революционного правительства о праздновании Первого мая по новому стилю, — у нас смятение: что это значит? Куда же девать эти выпадающие вдруг из жизни тринадцать дней? Как быть с теми праздниками, которые выпадают на эти тринадцать дней — не праздновать их — значит оскорбить того или ту святую, которой праздник посвящен… И потом: что это за праздник 1 Мая: «новому ли праву» это празднуют, как говорят, или какой новый святой объявился? Мой дядюшка Иван Мироныч долго обсуждал со своей Стегневной накануне: зажигать лампадку перед образом, как это принято накануне праздников, или не зажигать? И они решили, что каши маслом не испортишь, что лучше зажечь. И эта лампадка в русской деревне, зажженная накануне праздника всемирного пролетариата, как нельзя лучше, ярче солнца, освещает сущность всей нашей так называемой социалистической революции»[992].

С 1 по 10 июня в Москве проходил Всероссийский съезд духовенства и мирян. Собралось 1262 делегата, но единственным участником из архиереев был епископ Уфимский Андрей. Принятая на съезде декларация приветствовала революцию, поддержала передачу земли трудящемуся народу, установление справедливых отношений между трудом и капиталом, свободу вероисповедания, демократизацию церковного управления, нововведения в богослужении. Съезд учредил «Всероссийский союз духовенства и мирян» и профсоюз духовенства. Делегаты в целом солидаризировались с позицией обновленческой редакции «Всероссийского церковно-общественного вестника», а депутаты от юго-западных епархий внесли на рассмотрение декларацию с требованием автокефалии Украинской Церкви.