Вспоминал член Русского бюро ЦК Молотов: «В этой сложной политической обстановке, чувствуя огромную ответственность за положение в партии и вместе с тем, сознавая слабость своих наличных сил, мы ждали скорейшего возвращения Ленина из-за рубежа. Мы всей душой ждали этого, знали, что Ленин рвется на Родину и видели, какие у него огромные трудности на этом пути.
Наконец стало известно, что благодаря содействию левых швейцарских социалистов-интернационалистов во главе с известным Платтеном Ленину предоставляется возможность направиться в Россию. При помощи Платтена была достигнута договоренность с германскими властями о проезде группы большевиков во главе с Лениным из Швейцарии через территорию воюющей Германии в нейтральную Швецию. Ленин вынужден был пойти на это, так как не было никаких надежд на то, что его возвращению на родину будут содействовать находившиеся в военном союзе с Россией такие страны, как Франция и Англия, где хорошо знали о непримиримо антиимпериалистической, революционно интернационалистической позиции Ленина. Что же касается кайзеровской Германии, то она, видимо, имела свои какие-то иллюзии насчет усиления влияния интернационалистов в воюющей против нее России, когда возвратятся на родину Ленин и другие большевики… В свою очередь, Ленин и большевики прекрасно понимали, что иногда необходимо использовать некоторые иллюзии и политическую близорукость классового врага…»[1176]
Бюро вновь направляет в Стокгольм Стецкевич, которой, по утверждению Шляпникова был дан наказ: «В.И. Ленин должен проехать каким угодно путем, не стесняясь ехать через Германию, если при этом не будет личной опасности быть задержанным». Ганецкому Русское бюро телеграфирует: «Ульянов должен немедленно приехать». Сестра Ленина Марья Ильинична подтверждала: «Ваш приезд желателен, но избегайте риска». Ганецкий и Воровский, 24 марта (6 апреля) пересылая Ленину эти телеграммы, от себя добавляли: «Просим непременно сейчас же выехать, ни с кем не считаясь»[1177].
25 марта (7 апреля) в Народном доме Берна Ленин встретился с интернациональной группой социалистов, которые согласовали заявление для прессы, где говорилось, что «наши русские единомышленники не только вправе, но обязаны воспользоваться предоставившимся им случаем проезда в Россию», чтобы «служить там делу революции». Под заявлением, помимо Платтена, свои подписи поставили французы Анри Гильбо и Фердинанд Дорио, немец Пауль Леви и поляк Бронский[1178]. Не густо, но выбирать не приходилось.
Для проезда Ленина с компанией в Россию одной воли Берлина было мало, необходимо было еще согласие Стокгольма и как минимум непротивление Петрограда.
Дипломатическая битва развернулась в Швеции, где победа осталась за Германией. «Трем послам стран Антанты, собравшимся на спешно организованную тайную встречу, не удалось побудить шведское правительство отказать Ленину и его людям во въезде в Швецию или в проезде через ее территорию… Генштабисты из Берлина, германский посол, а также Гельфанд со своими беседами за политическими кулисами привели к тому, что шведы дали официальное разрешение на проезд»[1179].
Владимир Набоков подтверждал, что на заседании Временного правительства Милюков поднял вопрос:
«— Господа, неужели мы их впустим при таких условиях?
Но на это довольно единодушно отвечали, что формальных оснований воспрепятствовать въезду Ленина не имеется, что, наоборот, Ленин имеет право вернуться, так как он амнистирован, что способ, к которому он прибегает для совершения путешествия, не является формально преступным. К этому прибавляли — уже с точки зрения политической целесообразности подходя к вопросу, — что самый факт обращения к услугам Германии в такой мере подорвет авторитет Ленина, что его не придется бояться. В общем, все смотрели довольно поверхностно на опасности, связанные с приездом вождя большевизма»[1180].
Разрешение на въезд Ленина в конечном счете было получено и от российского МИДа. Его глава Милюков объяснил свою логику английскому послу: «Как только станет известно, каким образом и с чьей помощью приехал Ленин, он будет настолько дискредитирован, что не станет представлять никакой опасности»[1181].
На Западе решения Временного правительства не поняли и не оценили. Константин Набоков утверждал, что в Лондоне «факт допущения Ленина в Россию через Германию и последующего безвольного попустительства его пропаганде непоправимо подорвал престиж Временного правительства»[1182].
Утром 27 марта (8 апреля) первым поездом Ленин с супругой выехали из Берна в Цюрих, откуда был назначен отъезд. Все отъезжавшие — 31 человек, включая двоих детей, — собрались в ресторан «Церингерхоф». Наиболее примечательными фигурами, кроме четы Лениных, были Зиновьевы, Арманд, Михаил Георгиевич Цхакая, Давид Сократович Сулиашвили, Григорий Яковлевич Сокольников, а также австрийский подданный Карл Бернгардович Радек. Из ресторана в половине третьего двинулись на вокзал — с баулами, подушками и одеялами. Там уже собралась группа возмущенных эмигрантов, чтобы выразить им свое презрение. Друзья Платтена и железнодорожники вытеснили протестующих с платформы.
Поезд стартовал в 15.10, и первой остановкой был пограничный Тайнген, где швейцарская таможня пересчитала пассажиров и устроила полный досмотр багажа (таможне договоренности путешественников с немцами были не указ), отобрав излишки запрещенных к вывозу товаров, прежде всего шоколад. Вагон перегнали через границу на немецкую станцию Готмадинген. Сопровождавший группу атташе германского посольства в Берне Шюллер передал свои полномочия офицерам Германского генштаба ротмистру фон Планитцу и лейтенанту Бюригу. Опять выгрузили пассажиров, отвели в зал таможни и опять пересчитали. В зале ожидания 3-го класса накрыли ужин.
Утром 28 марта (10 апреля) подали вагон — наполовину мягкий, наполовину жесткий, — три двери которого были опечатаны пломбами. «Вагон прицепили к поезду на Франкфурт. Первое мягкое купе отдали немецким офицерам. У его дверей провели мелом жирную черту — границу «экстерриториальности». Ни немцы, ни россияне не имели права переступать через нее. Отдельное купе дали Ленину и Крупской… Получили по купе семья Зиновьева и Поговская с сыном. Но, когда дележ закончился, выяснилось, что нескольких спальных мест не хватает. Тогда для мужчин составили график очередности сна»[1183].
Транзит через Германию должен пройти тихо и без запинки. Отделение IIIb организует совместно со службами железной дороги преимущественный проезд для этого «важного транспорта дипломатов», как говорится в инструкциях. Во время транзитного проезда шторки на окнах должны быть задернуты. Ленин только «за». «Курьезно, но даже германскому кронпринцу с его спецпоездом пришлось ожидать в Галле-на-Заале почти два часа, пока не проследует поезд Ленина»[1184]. Ехавшая в поезде Елена Феликсовна Усиевич вспоминала: «На больших станциях поезд наш останавливался преимущественно по ночам. Днем полиция отгоняла публику подальше, не давая ей подходить к вагону. Но поодаль народ все же собирался группами и днем, и даже по ночам жадно смотрел на наш вагон. Нам махали издали руками, показывая обложки юмористических журналов с изображением свергнутого царя». Усиевич объясняла такой интерес тем, что народ связывал с русскими революционерами «затаенные надежды на скорый конец ужасающей бойни»[1185].
Утром 29 марта (11 апреля) вагон прибыл в Берлин — сначала на Потсдамский, а затем на Штеттинский вокзал. За событием следил и кайзер Вильгельм II. В тот день он писал Бетману-Гольвегу: «Эмигрантам следовало бы за проезд в качестве ответной услуги предложить выступить в России за немедленное заключение мира». Представитель министерства иностранных дел и рейхсканцлера при Ставке фон Лерснер передал по телефону в МИД: «1. Его Величество кайзер предложил сегодня за завтраком дать с собой проезжающим через Германию русским социалистам Белые книги и подобные издания, вроде распечатки пасхального послания, и речи канцлера, чтобы они у себя на родине могли вести агитационную работу. 2. На случай, если русскому транспорту будет отказано во въезде в Швецию, Верховное главнокомандование было бы готово перевести пассажиров через германскую линию [фронта] в Россию. 3. Верховное главнокомандование было бы готово тех русских, которые еще находятся в Швейцарии, перевести в Россию через нашу линию [фронта]»[1186].
Поговорить на эти темы с Лениным выразили желание немецкие социалисты, но встретили решительный отпор. «Когда мы ехали в вагоне по Германии, то эти господа социал-шовинисты, немецкие Плехановы, лезли к нам в вагон, но мы им ответили, что ни один социалист из них к нам не войдет, а если войдут, то без большого скандала мы их не выпустим»[1187], — расскажет Ленин.
Из Берлина вагон отправился в портовый Засниц, откуда предстояло плыть в Швецию. Путешественники предпочли не ступать на немецкую землю и переночевали в вагоне, который поутру вкатили в трюм парома «Королева Виктория». Немецкая свита осталась на берегу. Около шести вечера 30 марта паром причалил в Треллеборге, где его встречал Ганецкий: «Горячие приветствия, вопросы, суета, крик ребят. У меня от радости слезы на глазах… Минуты нельзя терять, — через четверть часа едет поезд в Мальме»[1188]. К девяти добрались в Мальме, где Ганецкий устроил пир горой в кафе гостиницы «Савой».