[1199], — поведает Сталин кремлевским курсантам 28 января 1924 года. С перрона под звуки Марсельезы Ленина провели в парадную комнату, где от имени Совета его встречали Чхеидзе и Скобелев. Как всегда, на месте Суханов: «Во главе небольшой кучки людей, за которыми немедленно снова захлопнулась дверь, в «царскую» комнату вошел или, пожалуй, вбежал Ленин, в круглой шляпе, с иззябшим лицом и роскошным букетом в руках. Добежав до середины комнаты, он остановился перед Чхеидзе, как будто натолкнувшись на совершенно неожиданное препятствие.
— Мы полагаем, что главной задачей революционной демократии является сейчас защита революции от всяких на нее посягательств как изнутри, так и извне, — приветствует Чхеидзе. — Мы полагаем, что для этой цели необходимо не разъединение, а сплочение рядов всей демократии…
Ленин, видимо, хорошо знал, как отнестись ко всему этому. Он стоял с таким видом, как будто все происходящее ни в малейшей степени его не касалось: осматривался по сторонам, разглядывал окружающие лица и даже потолок «царской» комнаты, поправлял свой букет, «довольно слабо гармонировавший со всей его фигурой»[1200]. От ЦК и ПК большевиков несколько слов сказали Шляпников и Коллонтай. Когда приветствия иссякли, Ленин заявил, что пора кончать разговоры о революции, ее пора делать. И прямо через головы встречавших закричал набившимся в павильон рабочим и солдатам:
— Завязалась смертельная борьба! Самую гнусную роль в этой схватке пролетариата с буржуазией играют всевозможные социал-предатели, прихвостни буржуазии. Рабочему классу с ними не по пути[1201].
Чхеидзе и Скобелев с побледневшими лицами сочли за лучшее ретироваться. На площадь. «Ленин вместе со встречавшими его большевиками быстро оказался среди восторженно приветствовавших его рабочих, — зафиксировал Молотов. — Прошло каких-то несколько минут, и Ленин на руках был поднят на один из броневиков, прибывших волей революционных солдат на большую площадь перед Финляндским вокзалом. Памятное зрелище! Был поздний ночной час. Кругом темно. Мрак прорезывает несколько прожекторов, прибывших вместе с броневиками. Прожекторы освещают площадь, на которой тысячи питерских рабочих и солдат радостно приветствуют Владимира Ильича, стоящего на броневике… Он говорил о Февральской революции как о первом этапе и призывал готовиться к новому этапу, к решающему подъему революции. Он закончил словами:
— Да здравствует социалистическая революция!
Так никто не говорил до Ленина. Это были новые и такие смелые мысли, новые необъятные перспективы…»[1202]
Броневик с Лениным наверху двинулся медленно сквозь толпу. Второй час ночи. Народ, привлеченный небывалым зрелищем, высыпал на улицы, свисал с подоконников. Броневик ехал долго, с многочисленными остановками для очередной речи, которая заканчивалась неизменным:
— Да здравствует социалистическая революция!
Данилкин отдавал Ленину должное: «Он был человеком, сумевшим проявить себя в жанре, который венчурные капиталисты называют «презентацией для лифта»: у вас есть 30 секунд, чтобы впечатлить меня своей бизнес-идеей. Собственно, уже Финляндский вокзал и стал его «лифтом»; и ровно потому никто и не помнил, как выглядел броневик, что Ленин сообщил оттуда нечто такое, что имело большее значение, чем весь антураж»[1203]. Когда процессия приблизилась к дворцу Кшесинской, ее выхватили прожектора с Петропавловской крепости и провожали до самого подъезда. Подобного шоу Петроград еще не видел.
На руках Ленина внесли во дворец, где на втором этаже был накрыт стол, солдаты-броневики раздобыли спиртного. За столом, как говорил Молотов, собралось человек 45, Подвойский пишет — 60. Весь наличный актив большевиков. Выпили за встречу, закусили, но поговорить никак не получалось. У дома продолжала неистовствовать толпа, и Ленину приходилось выходить к народу и говорить все новые речи. Когда толпа начала редеть, решили, что выступать могут и другие. Спустились в выдержанный в антично-греческом стиле, облицованный мрамором белый зал с видом на Петропавловку в огромных зеркальных окнах. Колонны, золоченые карнизы и люстры, выбитые по мрамору гирлянды цветов, живые пальмы вдоль стен.
Андрей Андреевич Андреев — будущий член Политбюро — вспоминал: «Стола не было, разместились на стульях, полукругом. Вскоре из боковой двери обычной своей несколько стремительной и торопливой походкой, слегка улыбающийся, видно, в приподнятом настроении, вошел Ленин вместе с Надеждой Константиновной»[1204].
Посреди остатков утонченной роскоши 2–3 сотни людей в шинелях, рабочих пиджаках с благоговейным трепетом ждали откровения вождя. После коротких выступлений речей Каменева и Зиновьева, которых слушали рассеянно, Ленин наконец-то обратился к соратникам. Начал он со своих приключений на пути в Россию, а закончил тем, что зачитал набросанную от руки страничку текста.
Содержание «Тезисов» должен был знать наизусть каждый советский старшеклассник и студент: никакой поддержки идущей войне; переход ко второму этапу революции, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства; никакой поддержки Временному правительству; постепенный переход всей государственной власти Советам; не парламентская республика, а республика Советов снизу доверху, устранение полиции, армии, чиновничества; конфискация помещичьих земель; слияние всех банков в один общенациональный банк под контролем Совета; контроль со стороны Совета за общественным производством и распределением продуктов; изменение названия партии и ее программы; созыв нового, революционного Интернационала.
Всего через месяц после свержения царизма Ленин выносил смертный приговор правительству и строю, пришедшим ему на смену. «Казалось, из своих логовищ поднялись все стихии, и дух всесокрушения, не ведая ни преград, ни сомнений, ни людских трудностей, ни людских расчетов, — носится по зале Кшесинской над головами зачарованных учеников, — запишет в духе мистерии вездесущий Суханов. — Ощущение было такое, будто бы в эту ночь меня колотили по голове цепами. Ясно было только одно: нет, с Лениным мне, дикому, не по дороге!»[1205] Расходились в шоке. Это надо было еще переварить. Большинство собравшихся перспектива уже наутро оказаться в оппозиции всем и вся и, возможно, идти на баррикады испугала. Многие ворчали, что Старик, давно не бывавший на родине, совсем оторвался от российской действительности.
А Ленин меж тем по опустевшим улицам отправился пешком, в компании провожавших, домой к сестре Анне Ильиничне. Она обитала неподалеку, в получасе ходьбы — на улице Широкой в шестиэтажном модерновом доме — с мужем Марком, 11-летним приемным сыном Георгием (Горой), а также Марией Ильиничной. В комнате, где положили Ленина с супругой, над двумя кроватями висел вырезанный из бумаги транспарант: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» с серпом и молотом — работа Горы[1206].
Слегка припоздав — по дороге заехали на Волково кладбище, поклониться могилам матери Ленина и его сестры Ольги, — но в полной боевой форме с утра 4 апреля Ленин был уже на хорах Таврического дворца, где продолжало свои заседания Всероссийское совещание большевиков. В кулуарах ночное выступление Ленина усиленно обсуждалось.
Как только он появился, хор оваций. Ленин дождался тишины и на хорошем подъеме начал забивать гвозди «Апрельских тезисов». «Единственное, что я мог сделать для облегчения работы себе и добросовестным оппонентам, — было изготовление письменных тезисов, — объяснит Ленин. — …Читал я их очень медленно и дважды: сначала на собрании большевиков, потом на собрании и большевиков, и меньшевиков»[1207].
«Публика наша как-то растерялась в первые минуты»[1208], — записала при сем присутствовавшая Крупская. Прения готовы были разразиться со всей страстью, но президиум, где уже властвовал Зиновьев, их прервал. Большевики опаздывали на объединительное совещание с меньшевиками.
Когда заседание фракции было закрыто, к Ленину подошли Каменев и московская делегация и стали умолять его отказаться от выступления на совещании, чтобы не вносить раскол в ряды социал-демократии. Ленин молча выслушал и быстро спустился по лестнице вниз в зал совещания. Он не менял своих убеждений так быстро и вовсе не собирался сотрудничать с меньшевиками. «Придя к какому-либо мнению, Ленин считал его непоколебимым и защищал его от человеческих доводов и перед лицом неопровержимых фактов, пока оно не заменялось новым взглядом, который Ленин защищал с той же убежденностью, — писал его въедливый американский биограф Луис Фишер, встречавшийся с Лениным. — Сомнения занимали мало места в умственном хозяйстве Ленина… Сотрудничество требует определенного компромисса, а этого слова не было в политическом лексиконе Ленина. Он был политическим изоляционистом, пахарем на одинокой борозде»[1209].
Появления Ленина с нетерпением ждали. Спешил его повидать и Керенский. Палеолог пишет 4 апреля: «Керенский принял мое приглашение лишь с тем условием, чтобы он мог уйти, как только завтрак будет кончен, потому что он должен в два часа отправиться в Совет… Едва подали кофе, как Керенский поспешно отправляется в Совет, где апостол интернационального марксизма, знаменитый Ленин, прибывший из Швейцарии через Германию, совершит свое политическое возвращение»[1210].
Когда Ленин спустился вниз, Объединительное собрание уже шло, начавшись вполне мирными выступлениями Чхеидзе, Церетели, Войтинского, которые доказывали необходимость объединения рядов РСДРП. Появившегося Ленина сразу же пригласили выступить.