Офицеры и генералы, помните, что вы несете ответственность за жизнь ваших солдат! А также передо мной как главой рейха и вашим монархом, которому вы давали присягу. Не совершайте преступление, за которое вам придется отвечать перед судом нации и перед судом Божьим!
Дети мои! Я срочно выезжаю на фронт, чтобы вместе с вами разделить все тяготы войны и горечь утрат. Я сделаю все, чтобы большинство из вас вернулись домой, к вашим семьям. Да спасет Господь вас и наш милый фатерланд!
Прочитав свое послание, кайзер передал микрофон стоявшему рядом с ним Антону и замер, погрузившись в долгие и мучительные раздумья.
1 ноября (19 октября) 1917 года, 15:35 Лифляндская губерния, Полевой КП 11-го германского армейского корпуса у поселка Хинцберг
Три отчаянные атаки за два часа. Выполняя пока еще не отмененный приказ фельдмаршала Гинденбурга, командующий 11-м армейским корпусом раз за разом бросал густые цепи германской пехоты в атаку на ключевую позицию русских у переезда Аугшлигатне.
Две германские пехотные дивизии против, как доложила разведка, двух русских батальонов. Казалось бы, задача должна быть выполнена за четверть часа. Ан нет – это оказались какие-то не такие русские. Прекрасно вооруженные, и самое главное, полные боевого духа, они успели вырыть траншеи и зарыть свои броневики по самые башни в землю.
Их будто подменили. Откуда у них столько шестилинейных пулеметов? Невиданная плотность огня и ожесточенное упорство противника превратили это сражение в настоящую бойню для атакующих. Ведь что толку в пятикратном численном превосходстве, если солдаты даже не могут подойти к противнику на дистанцию штыкового удара!
Пехотные цепи начисто выкашиваются огнем тяжелых пулеметов еще за несколько сотен метров до вражеских окопов. Попытки же поддержать атаки пехоты артиллерийским огнем приводят только к тому, что в глубине русской обороны немедленно начинают гулко ухать тяжелые орудия и на позиции германских артиллеристов с удивительной меткостью сыпятся фугасные «чемоданы».
Иногда снаряды начинают залетать и в расположение штаба корпуса, и тогда начинается сущий ад. Командующему корпусом казалось порой, что обращение кайзера Вильгельма к войскам, зачитанное три часа назад со стороны русских позиций, вовсе и не было подделкой. Но там, на передовой, не было тех, кто мог бы подтвердить или опровергнуть подлинность этого послания. Ну, а кроме того, у войск был никем не отмененный приказ фельдмаршала Гинденбурга, победителя русских под Танненбергом и спасителя Пруссии, от которого, кстати, до сих пор не было никаких известий. Поэтому фельдфебели гнали солдат в очередную атаку и сами ложились вместе с ними в землю под русским свинцовым ливнем.
А час назад командующий корпусом наблюдал ужасную картину, как свежий полк, колоннами марширующий по дороге в направлении рубежа атаки, подвергся внезапному уничтожению русскими аэропланами. Три стремительных, заостренных, словно наконечник копья, краснозвездных летательных аппарата с ужасным грохотом пронеслись над дорогой. От них отделились какие-то темные точки, и через несколько секунд стена разрывов вдруг встала на том месте, где только что маршировали германские батальонные колонны. Вот так, одним ударом с воздуха, полегли разом полторы тысячи штыков. Их будто корова языком слизнула.
Несколько минут назад генерал получил еще одно ужасное сообщение. Привез его посыльный на отчаянно тарахтящем мотоцикле, забрызганный с ног до головы жирной липкой грязью. Оказывается, пока 11-й корпус пытался ударом в лоб прорваться к Вендену, русская кавалерия при поддержке большого количества броневиков совершила обходной маневр и, сбив с позиций находящуюся в резерве 2-ю гвардейскую дивизию, внезапно захватила Икскюльские переправы. Теперь полчища казаков и каких-то азиатских дикарей бесчинствуют на левом берегу Западной Двины, подвергая разграблению и уничтожению тыловые учреждения 8-й армии. Установленная русскими у переправ артиллерия начала обстреливать Митаву.
Броневики, опять русские броневики! То на восьми огромных колесах, вооруженные тяжелыми пулеметами, быстрые и юркие, как крысы, то на стальных широких гусеницах, одетые в несокрушимую для полевой артиллерии броню и с пушками как на эсминцах, а то и на крейсерах. Есть и что-то среднее между этими двумя видами, с пушкой и очень крупным пулеметом, установленными в небольшой башне. И самое главное – все эти боевые машины способны передвигаться через самую непролазную грязь, в которой вязнут солдаты и конные артиллерийские упряжки.
Это сводит на нет подавляющее численное превосходство германских войск. После захвата русскими переправ, наступление на Венден, наверное, уже потеряло всякий смысл. Корпус тает в боях буквально на глазах, лазареты переполнены, а раненые все продолжают и продолжают поступать. За этот день корпус уже потерял до четверти личного состава, почти всю артиллерию и большую часть своего морального духа, чему способствуют русские винтокрылые чудовища, уже получившие у солдат прозвища Палач, Мясник, Кровопийца. Они терроризируют как передовые позиции, так и тылы.
Несмотря на все это, генерал не решался отдать приказ о прекращении атак и отводе корпуса за Западную Двину. Приказ получен – его надо выполнить! На этом построена вся германская военная машина. Пока есть хоть малейший шанс, что фельдмаршал Гинденбург выжил после русской бомбежки, его последний приказ подлежит безусловному выполнению, даже если это будет грозить войскам полной катастрофой.
И пока солдаты руками разбирают руины командного пункта 8-й армии, командующий корпусом не имеет права ничего изменить в утвержденных планах. Среди развалин уже обнаружены и опознаны тела командующего 8-й армией генерала Гутьера и помощника фельдмаршала генерала Людендорфа. Чтобы начать действовать самостоятельно, командующему корпусом нужен был труп Гинденбурга или официальный приказ из Ставки за подписью кайзера. В противном случае неизбежно отстранение от командования, трибунал за невыполнение приказа и скорый приговор, который так же быстро приведут в исполнение.
Наверное, все это можно будет прекратить, если только вдруг, каким-то чудом кайзер самолично явится на фронт и отменит приказ своего фельдмаршала. Но ожидать этого нереально. Его величество сейчас в своей ставке в Майнце и, наверное, еще ничего толком не знает о том, какой ад творится под Ригой.
1 ноября (19 октября) 1917 года, 15:55 Германская империя, Потсдам, дворец Цецилиенгоф
Император Германии Вильгельм II
Если сказать откровенно, то я был в ужасе. Случилось худшее из того, что могло случиться. Только что русский адмирал сообщил мне, что германские войска под Ригой проигнорировали мое обращение к ним и с тупым упорством продолжают выполнять преступный приказ уже, наверное, горящего на адском пламени фельдмаршала Гинденбурга. Даже мертвый, он продолжает посылать на смерть моих славных солдат.
Кроме обращения по радио, по совету адмирала Ларионова, я послал в войска и письменный приказ. Но пока его доставят, пройдет не меньше трех суток. Найдется ли тогда хоть кто-нибудь, кому можно его вручить, или курьер обнаружит вместо 8-й армии лишь тысячи трупов немецких солдат и офицеров?
Время дорого, каждый упущенный час – это еще одна бессмысленная атака. Я не переставал проклинать авантюриста Гинденбурга, по чьей милости мы несли такие страшные потери. А ведь эти солдаты и офицеры, так бесславно погибающие сейчас под Ригой, отчаянно нужны рейху на Западном фронте. Есть лишь один способ навести там порядок – немедленно явиться туда лично. Я знал, что только одна сила в мире способна доставить меня туда в приемлемые сроки. И эта сила – русская эскадра.
Я был буквально в отчаянии, и мне срочно требовался добрый совет. Вообще вся эта война с Россией оказалась самой большой моей ошибкой. Надо было что-то делать, и очень быстро. Единственный, кто приходил мне на ум в качестве советчика, был мой кузен Ники. Русский адмирал сказал мне, что российский экс-император под охраной солдат из будущего вместе с семьей сейчас живет в своем загородном дворце в Гатчине.
– Господин адмирал, – вызвал я русского командующего, – у меня к вам два вопроса.
– Слушаю вас, – донеслось в ответ.
Я собрался с мыслями.
– Можете ли вы организовать разговор с моим кузеном императором Николаем? Я хочу узнать, как дела у него и его семьи. Пусть большая политика и интриги англичан сделали нас врагами, но мы очень длительное время были по-настоящему дружны… – И, переведя дух, я продолжил: – И еще. Сможете ли вы с помощью своих летательных аппаратов срочно доставить меня в Ригу и гарантировать при этом мою безопасность?
Через некоторое время русский адмирал ответил:
– Да, вы можете поговорить с бывшим русским императором. И мы доставим вас в течение нескольких часов в Ригу. Гарантии вашей безопасность и неприкосновенность – слово русского офицера…
– Хорошо, – сказал я, – тогда можно для начала я переговорю с кузеном Ники?
– Подождите немного, ваше величество, – сказал русский адмирал, и на несколько минут наступила тишина.
– Алло, алло, – внезапно услышал я из радиостанции голос Ники, – Вилли, ты меня слышишь?
– Слышу, Ники, слышу, – ответил я. – Если бы ты знал, как я рад тебя слышать! А то в газетах о тебе такое писали… Якобы тебя расстреляли вместе с семьей или сослали в Сибирь, к белым медведям.
– Нет, Вилли, я жив и даже здоров, – ответил Ники. – Правда, в Сибири мне побывать довелось. И расстрелять тоже хотели. Но повезло. Сейчас я в Гатчине. Аликс немного хворает, но держится молодцом, дети же, напротив, здоровы, – неожиданно мой кузен переменил тему: – Вилли, ты видишь, чем закончилась наша глупая ссора! Сколько крови и смертей. Да и я вот – уже не российский император. Кстати, если верить пришельцам из будущего, то и тебе осталось быть императором всего лишь год.
Я сжал зубы. Антон рассказал мне о Ноябрьской революции 1918 года в Германии. Какое унижение, какая мерзость. Я тяжело вздохнул: