Генерал Потапов с интересом разглядывал вооружение и снаряжение наших «мышек». Он, видимо, очень хотел расспросить меня о набитых всякой всячиной жилетах и о карабинах необычного вида – с кривыми магазинами и насадками на конце ствола. Но улица революционного города не самое лучшее место для изучения вооружения начала XXI века. Потому-то Николай Михайлович и отложил до поры до времени все расспросы.
Вскоре я заметил приближающуюся со стороны Шпалерной высокую худую фигуру в поношенном пальто и мятой шляпе. Высокий лоб, бородка клинышком. Я узнал Дзержинского. В то время он еще не носил знаменитую солдатскую шинель, гимнастерку и фуражку, и в таком прикиде был слегка похож на поменявшего имидж Боярского.
Заметив нас, он подошел поближе и сначала поздоровался со Сталиным, потом, к моему удивлению, дружески пожал руку генералу Потапову, после чего с любопытством стал разглядывать нас. Ирина, старший лейтенант Бесоев и подчиненные ему «мышки», в свою очередь, с таким же любопытством разглядывали легендарного Железного Феликса.
Известие о нашем прибытии из будущего, по всей видимости, весьма удивило будущего председателя ВЧК. Я услышал восклицания: «Матка Боска!», «Иезус Мария!», «Не може быц!» – словом, выражения, которые не раз слышал от своей покойной бабки-полячки, когда она чему-то очень удивлялась.
Я неожиданно засмеялся. Генерал Потапов посмотрел на меня с удивлением.
– Знаете, Николай Михайлович, – сказал я, – тот район Питера, в котором мы сейчас находимся, там, в будущем, более пятидесяти лет носил название «Дзержинский район». Парадокс, не правда ли?
Потапов заулыбался, оценив мою шутку.
– А Сталинский район у вас был? – спросил он, рассчитывая на положительный ответ.
– Нет, такого района в Питере не было, – ответил я уже серьезно, – но был город Сталинград, нынешний Царицын, на улицах которого и в прилегающих к нему степях во время Великой Отечественной войны произошло одно из величайших в мире сражений, прославившее нашу страну на весь мир. Брусиловский прорыв рядом с этим сражением покажется вам Царскосельскими маневрами. Недаром один гениальный чилийский поэт назвал Сталинград орденом Мужества на груди Земли.
Потапов вопросительно посмотрел на меня:
– Александр Васильевич, вы найдете время, чтобы рассказать мне о той войне? Профессиональное любопытство, знаете ли. Кстати, когда и с кем мы воевали?
– Я обязательно все вам расскажу, Николай Михайлович, – сказал я. – Отлично понимаю, что вам как военному человеку очень хочется узнать о величайшей войне в мировой истории. А продолжалась она, – я понизил голос, – под руководством товарища Сталина ровно 1418 дней – с июня 1941 года по май 1945 года. И воевали мы с немцами, но на самом деле, как и в ту Отечественную войну 1812 года, фактически со всей Европой… А потом, покончив с Германией и подняв на руинах Рейхстага свой флаг, развернулись на 180 градусов и за два месяца одним ударом нокаутировали японцев, рассчитавшись за позор Цусимы и руины Порт-Артура.
Впрочем, Николай Михайлович, я смотрю, товарищ Сталин закончил свою беседу с Феликсом Эдмундовичем.
Действительно, невозмутимый, со смеющимися глазами Сталин и взъерошенный, изумленный донельзя Дзержинский подошли к нам.
– День добрый, Александр Васильевич, – с легким польским акцентом поприветствовал меня Дзержинский.
– Дзень добжий, Феликс Эдмундович, – ответил я.
– Пан поляк? – с любопытством поинтересовался Дзержинский.
– И да и нет, товарищ Дзержинский, – усмехнувшись, ответил я. – Поскольку моя бабушка была полькой, то можете считать меня поляком ровно на одну четверть. Именно она, царствие ей небесное, в детстве научила меня немного говорить по-польски. А вообще-то я русский.
– Если вы из будущего, – поправил меня Дзержинский, – то бабушка ваша сейчас должна находиться в добром здравии и весьма молодых годах…
В ответ я только кивнул, признавая его правоту. Моей бабушке сейчас всего одиннадцать лет. А Железный Феликс, похоже, уже, что называется, включился и теперь воспринимал все происходящее как реальность, данную ему в ощущениях.
Тем временем со Шпалерной на Кавалергардскую свернул легковой автомобиль неизвестной мне марки. Выглядел он до предела карикатурно: огромные фары, спицованные колеса, кожаный верх кузова. Наши «мышки» насторожились и взяли оружие наизготовку.
– Все в порядке, товарищи, – успокоил их генерал Потапов, – это мой авто. Я посылал его за генералом Бонч-Бруевичем. А вот и обещанный мне грузовик!
Вслед за легковой машиной на Кавалергардскую свернул небольшой грузовичок с кузовом, закрытым брезентовым тентом, размером приблизительно с полуторку ГАЗ-АА. По полукруглому переду капота я узнал машину фирмы «Рено».
Из легковой машины вышел среднего роста плотный генерал в пенсне и с лихо закрученными усами. Это был генерал-майор Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, еще один кандидат на знакомство с потомками. Но в этот раз уже генерал Потапов отошел в сторону с генералом Бонч-Бруевичем, а мы терпеливо стали ждать исхода их переговоров.
Но недаром выпускников Российской академии Генерального штаба учили излагать свои мысли емко и кратко. Не прошло и пяти минут, как оба генерала подошли к нам и поздоровались со всеми присутствующими.
Взаимное созерцание и обмен любезностями мог бы затянуться еще на долгое время, но тут неожиданно наш радист, сержант Свиридов, присевший на корточки у рации и внимательно слушавший эфир, поднял руку, призывая всех присутствующих к тишине.
– Александр Васильевич, – сказал он, – вертушка уже на подходе. Она будет в условленном месте через десять минут. Надо поторопиться.
Мы быстро погрузили в «Рено» свое имущество, загрузились в машины сами и отправились в Таврический сад встречать вертолет.
Тогда же. Петроград, Таврический сад
Александр Васильевич Тамбовцев
До ворот сада мы добрались без особых приключений. Да и ехать-то было всего каких-то пять минут. По дороге мы остановились на углу Кавалергардской и Суворовского и высадили троих из пяти наших «мышек» со всем тяжелым грузом, в том числе и рацией. Пусть они обживаются пока в нашем временном штабе. Встретивший их у подъезда дворник – со слов Потапова, свой человек – проводит их в квартиру.
Ну, а мы успели подъехать к воротам Таврического сада ровно в тот момент, когда со стороны Водопроводной станции в небе появился силуэт вертолета. Заехав на территорию сада и выйдя из машин, вся наша компания быстрым шагом направилась на пыльный, засыпанный опилками и желтой листвой плац. В саду в это время было малолюдно. Но на всякий случай двое оставшихся с нами бойцов и сам старший лейтенант Бесоев перекрыли три небольших мостика через протоки, отделяющие небольшой островок с нашим импровизированным аэродромом от основной территории сада. Нам не хотелось бы, чтобы кто-то посторонний крутился здесь в момент посадки вертолета.
Вот, отбрасывая вниз ревущие потоки ветра, винтокрыл завис над нашими головами, а потом с ревом и свистом турбин начал снижаться. Сталин, Дзержинский и генералы, щурясь от пыли и держась обеими руками за головные уборы, с изумлением глядели на это чудо техники из будущего. Вертолет, поднимая кучи пыли, опилок, песка и опавших листьев, мягко приземлился в самом центре плаца. Вращение винтов замедлилось, но не остановилось.
Мы подошли к вертолету. Дверь в его борту открылась, и на свет божий вылез здоровенный морпех. Увидев меня, он подошел ко мне и, лихо вскинув ладонь к берету, отрапортовал, пригибаясь от ветра и перекрикивая рев турбин:
– Товарищ капитан, сержант контрактной службы Кукушкин и еще двое бойцов прибыли в ваше ра… – тут увидел стоящих чуть поодаль Сталина и Дзержинского. Двое малоизвестных генералов не произвели на него особенного впечатления, но вот вожди революции… Эти легендарные личности стояли перед ним и, посмеиваясь, в свою очередь с любопытством разглядывали сержанта. А там было на что посмотреть, ведь сержант Кукушкин не косил, подобно «мышкам» Бесоева, под дезертиров, а был экипирован в полное боевое.
– Тащ капитан, извините, – наконец сумел произнести он, поворачиваясь в сторону Сталина с Дзержинским, – по уставу, старшего по званию начальника приветствуют первым. – Он выпрямился и снова приложил ладонь к берету: – Здравия желаю, товарищи Сталин и Дзержинский.
– Здравствуйте, товарищ Кукушкин, – ответил Сталин, подойдя к морпеху и пожав ему руку. – Мы в ближайшее время собираемся делать революцию… Согласны ли вы нам помочь?
– Так точно, товарищ Сталин, – четко ответил сержант. – Вы только прикажите, а уж мы сделаем так, что никто не позавидует той Бабе-Яге, что была против!
Сталин усмехнулся:
– У вас, товарищ Кукушкин, очень простой и совершенно правильный взгляд на жизнь.
Я демонстративно посмотрел на часы и обратился ко всем присутствующим:
– Товарищи, все это замечательно, только надо в пожарном темпе разгрузить вертолет и отправить его в обратный путь. Время не ждет. Кстати, гляньте, сюда скоро половина улицы сбежится.
Действительно, из-за ограды Таврического сада на невиданное доселе зрелище с изумлением смотрели десятка два прохожих.
После моей реплики все зашевелились и забегали. Морпехи выгрузили из вертолета большой, тщательно упакованный брезентовый мешок с яркими цветными плакатами – анонсом вечернего спецвыпуска газеты «Рабочий путь». Сталину прямо в руки вручили папку с фото- и печатными материалами для этого номера. Кроме того, сноровистые парни в камуфляжах извлекли из недр вертолета два пулемета «Печенег», один «Утес», ящики с патронами, связку «Мух» и «Шмелей», какую-то аппаратуру в ящиках. Все это они быстро перетащили через мостик и погрузили в кузов стоящего у ворот сада «Рено».
А мы тепло попрощались с Дзержинским и Бонч-Бруевичем, которые не без робости забрались в вертолет. Турбины взревели на повышенных оборотах, винты слились в белесые круги. Поток воздуха сорвал фуражку с головы Сталина, и она покатилась по усыпанному опилками плацу. Когда он ее догнал и, отряхнув, надел на голову, вертолет уже поднялся над садом и взял курс на запад.