В глазах у Ильича заплясали чертики. Конечно, на таком тандеме он катался не только со своей Наденькой, но и с «товарищем по партии» Инессой Арманд. Ленин почесал непривычно бритый подбородок и сказал:
– Я понял вашу аналогию, крутят педали двое, а руль только у одного…
– Зато обязанность второго – смотреть вдаль, – парировал я, – сидящий за рулем смотрит на дорогу, а сидящий за ним указывает направление и предупреждает о грядущей опасности. Да и цель у велосипедистов общая…
– Хорошо, – кивнул Ленин. – Только у меня будет к вам одна личная просьба, – он посмотрел мне в глаза, голос дрогнул, – ведь я могу попросить у вас что-то для себя как человека, а не политического деятеля?
– Если это в наших силах, Владимир Ильич, – ответил я, – то мы непременно сделаем все, о чем вы нас попросите…
– Выполнима, – вздохнул Ленин. – Просьба заключается вот в чем… Когда я умру – не знаю, правда, когда это случится в этой истории, то похороните меня рядом с мамой на Волковском кладбище. Не хочу я быть выставленным на всеобщее обозрение – словно какой-то фараон египетский! Хочется быть рядом с родным человеком. Помните, как у Пушкина:
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне всё б хотелось почивать.
– Пусть будет так, Владимир Ильич, – сказал я. – Мы выполним вашу просьбу. Только не спешите умирать, дел нам всем предстоит еще много…
Часть 4Самый лучший день
14 (1) октября 1917 года, 6:00. Петроград, Таврический дворец
Журналистка Ирина Владимировна Андреева
«Главное начать, и прибыля пойдут», – так кажется, говаривал один отрицательный персонаж той нашей недавней истории. Тот самый, что с пятном на лысине. Но к черту Меченого, сегодня более актуальной будет строчка из песни времен молодости моих родителей: «Сегодня самый лучший день, пусть реют флаги над полками…» Действительно, настроение приподнятое, и к тому же налетевший южный ветер разогнал обложившие небо тучи, через которые даже проглянуло бледное осеннее солнце.
В такой день самое то начинать строительство нового государства, новой политики и новой жизни. Но это новое – уже подзабытое нами старое. Нам довелось заново строить страну, которую мы уже однажды потеряли. Я знаю, что этот праздник перейдет в тяжкий нечеловеческий труд спасения России. Новому правительству в наследство от предшественников достались авгиевы конюшни. Для того чтобы заняться этим геракловым трудом, сегодня с утра пораньше в Таврическом дворце собираются особые люди, и имя им – большевики. Самое главное, что в отличие от того правительства, которое мы оставили в XXI веке, среди них нет ни одного вора, дурака или предателя.
Но давайте по порядку. Вчера вечером в Смольном, после той сцены с Троцким на лестнице, мы прошли в комнату, которая была чем-то вроде гостиной: диван, стол, несколько стульев. При желании можно было здесь и поспать, правда, без особого комфорта. Сосо оставил меня с сопровождающими, то ли всерьез, то ли в шутку сказав при этом:
– Нечего людей пугать, а то тут некоторые слабонервные, хуже барышень, так что посидите покуда, а я сейчас…
И исчез часа на полтора. Ничего себе «сейчас»! Потом он все-таки появился, весьма довольный, с горячим чайником в одной руке и краюхой в другой. Поставив чайник на стол, Сталин выудил из кармана куртки завернутый в чистую тряпицу кусок сала и бумажный фунтик с колотым сахаром. Как я поняла, по нынешним временам это была просто царская еда и невиданная роскошь.
Илюша Алексеев – хотя какой он Илюша, фигура в дверь не помещается! – в свою очередь, пошарив в вещмешке, поставил на стол банку тушенки, пластиковую коробочку с пакетиками заварки и пачку печенья из сухпая.
– Да вы просто буржуи! – пошутил Сталин. – Надеюсь, товарищи из будущего поделятся с бедным голодным председателем Совнаркома?
– Обижаете, Иосиф Виссарионович, – укоризненно пробасил Илья, – у нас как раз все по-товарищески, – подумал и добавил: – И по завету отцов: «все, что есть в печи – на стол мечи». Если мы с вами объединим капиталы, то у нас получится достаточно калорийный и вполне полезный ужин на четверых. Так что в связи с этим, товарищ председатель Совнаркома, у меня к вам встречное предложение – как там насчет сала? Вы нам тоже, надеюсь, не откажете?
Во время ужина Сталин сообщил нам, что сумел проинформировать практически всех своих будущих коллег по правительству. Отсутствовал лишь Фрунзе, но и он должен к вечеру или к следующему утру приехать из Шуи.
– Люди готовы трудиться, – со вздохом говорил Сталин, накладывая на хлеб ломоть сала, – боязно им, конечно, но ведь никуда не деться, все делается в первый раз. Вон, взять Александра Дмитриевича Цюрупу – он прекрасно справлялся работой управляющего имением князя Кугушева, а тут – огромная Россия. Он долго отказывался, но я его в конце концов уломал. Примерно так же пришлось разговаривать почти с каждым. Но это и хорошо. Если бы кто-то из них сразу же согласился, то я не стал бы доверять такому вот торопыге – наверняка не справится с порученным делом. Но, как народ говорит, глаза боятся, а руки делают.
В общем, товарищи, – закончил Сталин, – сбор народных комиссаров назначен на завтрашнее утро. Ровно в 6:00 все члены советского правительства собираются у входа в Смольный и идут пешком к Таврическому дворцу. Мы решили, что Совнарком лучше всего расположить именно там. Здание большое, правда, во время пребывания там «временных» его немножко подзагадили. Но уже с месяц как Таврический дворец стали приводить в порядок, чтобы разместить в нем Учредительное собрание. Еще днем я послал туда одного товарища, чтобы он осмотрел Таврический дворец. Мне сообщили, что хоть ремонтные работы еще ведутся, но помещения для работы Совнаркома найдутся.
Старший лейтенант Бесоев, допивая чай, спросил:
– Товарищ Сталин, а что вы собираетесь делать с Учредительным собранием? Как мне кажется, сейчас это крайне ненужная и бессмысленная структура.
– Товарищ Бесоев, – кивнул Сталин, – вы, в общем, правы. Мы, большевики, постараемся свести на нет эту совершенно неуместную инициативу «временных». А то как-то несправедливо получается – кому-то разгребать дерьмо, а кому-то ораторствовать с трибуны Учредилки и ставить нам палки в колеса. Не выйдет!
Вот товарищ Тамбовцев советует пока укреплять советские структуры, а всеобщие выборы провести позже, весной или летом следующего года. В любом случае нам будет нужен некий отстойник, куда мы могли бы сплавить собственных болтунов от политики. Товарищ Зиновьев, Каменев, Бухарин, Пятаков, Рыков и иже с ними все равно не способны сделать ничего хорошего, а вот навредить могут преизрядно. Сейчас нам нужно будет думать о том, куда их девать до тех пор.
Старший лейтенант Бесоев кивнул, и разговоры о политике на этом завершились. После ужина мы еще немного поболтали на разные темы, о том, о сем, и легли спать. Мне Сосо галантно уступил диван, а сам улегся вместе с остальными мужчинами на полу. Немного поворочавшись, они быстро захрапели. Вскоре уснула и я.
Проснулась рано утром от того, что Сталин свистящим шепотом ругал кого-то, просунувшего голову в комнату:
– Ти что арошь, нэ видишь, дэвушка спыт, устала, бэдная, – от волнения Сосо заговорил с акцентом, – ти мнэ скажы толком, что случылос?
– Товарищ Сталин, – отвечал незнакомый голос, – тут у ворот авто приехали, вас спрашивают. Говорят, что транспорт для товарищей народных комиссаров подан.
Эге, подумала я, это Васильич, похоже, подсуетился. Посмотрим, что за «членовозы» он нам подогнал.
Проснувшись окончательно, я с неохотой выползла из-под теплой шинели, которой укрыл меня Сталин. Заботливый. Мои коллеги мужского пола, оказывается, уже давно совсем не спали и успели умыться, побриться и прочие утренние дела. Я тоже быстренько привела себя в порядок, сходила куда надо – б-р-р-р, и это называется Институт благородных девиц!
Потом мы все пошли к выходу. По дороге нам попался человек, которому Сосо был так же рад, как перебегавшей дорогу черной кошке. Весь в коже, начиная от черных хромовых сапог и до черной кожаной кепки, сам чернявый, с вывернутыми губами, в пенсне… Одним словом – черт! На нас он смотрел… В общем, очень нехорошо смотрел. Образно говоря, шерсть у меня на загривке тут же встала дыбом. Рука опять, как в случае с Троцким, сама потянулась к пистолету. Хотя этот тип поздоровался с нами почти вежливо. Не знаю. Товарищ Сталин тоже был крайне не рад этой, может быть, и совсем неслучайной встрече. Что-что, а тот момент, когда в кустах начинают появляться рояли, я чувствую очень хорошо.
Этот дядя явно тут неслучайно появился. Сосо с ним поздоровался, а минутой позже пробормотал под нос какое-то грузинское ругательство. Я напрягла извилины и, наконец, вспомнила – мы встретили Свердлова. Ох, и попьет он нашей кровушки!
Очевидно, то же пришло в голову старшему лейтенанту Бесоеву, и тот зашептал Сталину на ухо, кстати, кажется, тоже по-грузински. Сталин пожал плечами и так же тихо ответил.
У больших чугунных ворот стояли с десяток новоиспеченных наркомов. В лицо я узнала лишь Дзержинского и Семашко. У мамы на работе – она у меня была медиком – висел его портрет. Вообще-то, накануне Октября он должен был находиться в Москве, но оказывается, его вызвали в Питер по делам Моссовета два дня назад. Так что, скорее всего, он уже в Москву не вернется. Будет заниматься своими делами здесь, в Питере.
Тут же стояли и сами «членовозы». Увидев их, я негромко хихикнула. Сталин удивленно посмотрел на меня, а я продолжала посмеиваться. Ляксандра Васильич ничего лучше не придумал, как прислать за нами два бэтээра. В общем, он был по-своему прав – надежно и, относительно местного транспорта, вполне комфортно. Поездила я на здешних костотрясах, скажу вам прямо: езда на них – это сплошной экстрим. Конечно, нормальная подвеска и шины-пневматики еще не получили большого распространения.