Да, информация вышла совершенно убойная, и решение нужно было принимать быстро.
– Не ударим мы, – решил Ильич, – ударят по нам. Как говорил в их прошлом, а в нашем будущем Коля Бухарин: «В революции побеждает тот, кто первым проломит голову другому».
И ведь уже изменился баланс сил в партии, и сложилась так называемая Большая Тройка – Ленин, Сталин и Дзержинский.
Он, Ленин, был и остается крупнейшим авторитетом в марксизме, а Сталин и Дзержинский резко набрали политический вес, получив от появившейся из будущего эскадры полную и неограниченную поддержку. Теперь, убрав Свердлова и его группу, можно будет отодвинуть на второй план некоторых товарищей, не понимающих тонкостей политического момента. А уж группировку бундовцев и межрайонцев, с благоволения Якова Свердлова севших летом на большевистский поезд, снова высадить на пустой и холодный перрон.
Немного успокоившись, Ильич распорядился срочно созвать заседание ЦК для того, чтобы:
– …обсудить пегсональные вопгосы этих мегзавцев, – как всегда, волнуясь, Ильич картавил больше обычного.
Обсуждение персональных вопросов в этом контексте могло означать только вывод из состава ЦК и исключение из партии большевиков. Уж на это у блока Ленина – Сталина голосов в ЦК хватало вполне.
Сталин был одновременно и зол, и доволен. Во-первых, его ярость вызывало то, с какой легкостью Свердлов и его группа перешли «на личности» во внутрипартийной борьбе. Особенно его взбесила идея отправить убийц в дом давшим ему приют Аллилуевым. В душе Сталин так и оставался буйным горцем Кобой, не забывающим ничего – ни хорошего, ни плохого. Так что положение тех, кто затеял против него эту интригу, было хуже губернаторского.
Во-вторых, естественным путем в прошлое уходили два его главных противника. Разделаться после этого с Рыковыми, Бухариными, Каменевыми и Зиновьевыми не представляло большого труда. Тем более что у него с товарищем Дзержинским теперь появилось четкое представление о том, кто и чего стоит.
Но вот заседание ЦК… Сомнительно. Наверняка у Свердлова в ЦК имеются союзники и просто сочувствующие. Пара неосторожных слов, и мятеж, осложненный расколом в партии, неизбежен. Тут надо сработать втихую… И сработать должны товарищи из будущего вместе с товарищем Дзержинским. Тайный заговор и устранен должен быть тайно. Пусть все думают, что товарищи Свердлов и Троцкий героически отравились буржуйскими солеными грибами или чего еще там потомки придумают…
Выслушав Сталина, Ильич согласился, что да, после поспешного и необдуманного расширения, партия вообще и ЦК в частности сейчас не инструмент для захвата и удержания власти, а какой-то бордель на колесах. Кого там только нет… Так что пусть товарищи Ильин и Дзержинский ликвидируют угрозу, а товарища Свердлова мы и посмертно из партии исключить сможем, если это вообще понадобится. А так его еще и героем революции можно будет сделать, и город Екатеринбург снова Свердловском назвать.
Вот после этих слов подполковник Ильин как бы ненароком и завел разговор о последних представителях династии Романовых. Партии большевиков было необходимо принять в отношении бывшей царской семьи какое-то определенное решение. Нельзя же просто делать вид, что их будто бы и нет на свете.
Бывший царь вместе со своими родственниками был головной болью для всех властей, начиная от Керенского и кончая Сталиным. Непонятно, куда девать клан, который всего четыре года назад пышно отметил трехсотлетие у власти.
Второй Ганиной ямы, по зрелом размышлении, ни Ленин, ни Сталин, ни Дзержинский допускать не хотели. Понятно, что тогда семейство Романовых было уничтожено руками людей Свердлова исключительно по заказу стран Антанты, желавших, чтобы этим актом большевики окончательно изолировали себя от внешнего мира. Изоляция вышла недолгой, но вот осадочек-то остался. Особенно скрежетал зубами Ильич, когда узнал, как его там провели товарищи Свердлов и Ко.
Подполковник Ильин высказался в том смысле, что думать о политике можно сколько угодно, но на месте товарищей Ленина и Сталина он бы сначала доставил всех Романовых туда, где их можно будет легко контролировать. Например, в ту же Гатчину, под гласный надзор НКВД. А уж потом можно решать, что с ними делать-с! Кого судить, кого перевоспитывать, а кого и за границу выслать. А то грохнут их опять в той же Перми или Екатеринбурге, или контрреволюция какая оседлает. Обсуждай потом этот вопрос, не обсуждай – все будет без толку.
Ленин немного поартачился, но потом под напором Сталина и Дзержинского согласился, что да – наименьший вред от этой семейки будет тогда, когда все Романовы окажутся под надежным крылом людей из НКВД. И никаких зверств ЧК и прочей художественной самодеятельности. Все должно проходить строго в соответствии с решениями ЦК партии большевиков и буквой еще не написанных советских законов. В конце концов, бывший император в свое время помиловал столько большевиков, приговоренных судами к смертной казни, что не помиловать сейчас его и его семью было бы верхом неблагодарности.
Кроме того, сам Николай качественно позаботился о том, чтобы в ближайшие сто лет ни о какой реставрации монархии, а уж тем более династии Романовых и речи быть не могло. Россия выработала к царям стойкий иммунитет и просто не захочет, да и не сможет еще раз войти в одну и ту же лужу. Зато какой будет повод для зарубежной пропаганды – бывший царь учит деревенских детишек, к примеру, географии!
Немного подумав, Сталин позвонил генералу Потапову и распорядился, чтобы по линии военного ведомства все члены царской семьи были разысканы и, по возможности быстро, доставлены в Петроград. При этом особое внимание необходимо обратить на доставку из Тобольска в целости и сохранности самого Николая Александровича Романова с чадами и домочадцами, а также его матери Марии Федоровны и сестры Ольги Александровны, пребывающих в настоящее время в Крыму. В пути с семьей бывшего императора обращаться вежливо, не допуская грубости и самоуправства местных властей.
После этого товарищ Сталин поблагодарил подполковника Ильина за прекрасно проделанную работу и попросил вечером доставить к нему из Гатчины гражданина Михаила Романова. Когда подполковник ушел, Сталин немного подумал и написал короткую записку для Александра Васильевича Тамбовцева, с приглашением поучаствовать в этом разговоре. Записку адресату доставил один из морских пехотинцев из прикомандированного к Сталину отделения.
14 (1) октября 1917 года, 20:45. Петроград, Таврический дворец, ныне Совнарком
Сталин и Тамбовцев, а также бывший великий князь, бывший командир Дикой дивизии, бывший почти император Михаил Александрович Романов
Когда Александр Васильевич Тамбовцев вошел в кабинет Сталина, оборудованный на скорую руку в одном из закутков Таврического дворца, тот с трудом оторвался от вороха бумаг, над которыми работал.
– Добрый вечер, товарищ Тамбовцев. Вы, как настоящий большевик, готовы работать и днем и ночью. Удивительное дело, умом я понимаю, что знаю вас меньше трех суток, а кажется, что мы вместе работаем целую жизнь. Садитесь, пожалуйста.
Сегодня у нас будет очень интересный гость – Михаил Романов-младший. С царя Михаила династия Романовых началась, Михаилом же она и закончилась. Но оставим все это гадалкам и хиромантам. Скажите, что вы думаете об этом человеке?
Тамбовцев пожал плечами:
– Товарищ Сталин, у нас о Михаиле писали очень мало. В основном все внимание уделялось его царствующему брату. Могу сказать, что он отчаянно храбр в личном плане, даже убийцы отмечали, что он не испугался, когда его стали убивать. И в то же время, он как огня избегает ответственных должностей, самым большим его страхом было оказаться на отцовском троне. Страх этот не осознанный, а какой-то внутренний, что ли. Именно по этой причине он так скандально женился на дважды разведенной особе. Известный нам предел его компетенции – это уровень командира отдельной дивизии, максимум корпуса.
– Поясните, товарищ Тамбовцев, – заинтересованно спросил товарищ Сталин, – что значит «предел компетенции»?
– Это такая максимальная должность, на которой данный работник еще может приносить пользу, – ответил Александр Васильевич. – Если поднять его выше, то из-за появившегося служебного несоответствия данный человек вместо пользы начнет причинять вред.
– Мысль понятна, – кивнул Сталин. – И какой же предел компетенции был у бывшего императора?
– Не многим выше, чем у его младшего брата, – ответил Тамбовцев. – Все беды Российской империи за последние двадцать лет проистекают от полного служебного несоответствия первого лица государства…
Неизвестно, что на это хотел ответить Сталин, но как раз в это время в дверь кабинета постучали.
– Да? – откликнулся Сталин, и в приоткрывшейся двери показался дежуривший снаружи морской пехотинец.
– Товарищ Сталин, прибыл гражданин Михаил Романов.
Тамбовцев и Сталин переглянулись, потом председатель Совнаркома разгладил пышные кавказские усы и сказал:
– Пригласите, товарищ Сергеев.
В кабинет вошел заросший клочковатой рыжей бородой Михаил Романов, не понимающий еще – то ли он гость, то ли особо ценный пленник. Было видно, что этот человек свое уже отбоялся и уже готов к самому худшему.
– Присаживайтесь, гражданин Романов, – кивнул ему Сталин, – мы с Александром Васильевичем хотели с вами немного посоветоваться…
Михаил присел на самый краешек стула, не сводя со Сталина светлых, чуть навыкате глаз и настороженно сказал:
– Я вас слушаю, господин Сталин.
Сталин вздохнул.
– Я понимаю, что для вас я никогда, наверное, уже не стану товарищем, но все же предпочел бы именно это обращение. Гражданин Романов, мы хотели бы знать, как вы видите ваше будущее в новой России? Я имею в виду не только вас лично, но и всю вашу семью, включая мать, старшего брата и сестру.
– Если это возможно, гос… товарищ Сталин, мы хотели бы уехать за границу, – осторожно ответил Михаил.