Уже позднее Романовы узнали, что дворец Ай-Тодор и имение Дюльбер на другой день после их тайного отъезда были разграблены и сожжены.
18 (5) октября 1917 года, полдень. Петроград, Совнарком (Таврический дворец)
Журналист Джон Сайлас Рид и его жена Луиза Брайант, известная марксистская и феминистская писательница
К парадному входу в Таврический дворец подошел высокий человек в шляпе и костюме явно иностранного покроя, под руку с красивой черноволосой женщиной.
Человек в странной пятнистой военной форме, по всей видимости, старший красногвардейского караула, сделал шаг вперед и сказал:
– Товарищ, будьте добры, предъявите пропуск.
Человек в шляпе сказал с заметным английским акцентом:
– У меня нет пропуска, товарищ. Я Джон Рид, американский журналист, член Социалистической партии Северо-Американских Соединенных Штатов. Пришел взять интервью у вашего нового премьера, товарища Сталина. А это моя жена, товарищ, Луиза Брайант.
Пятнистый достал из сумки блокнот, заглянул в него, а потом спросил:
– Джон Рид? Есть такой! Рад с вами познакомиться, товарищ Рид.
– А вы разве меня знаете? – изумился человек в заграничной шляпе.
– А как же, товарищ Рид, – ответил «пятнистый», захлопывая блокнот, – наслышан про вас, наслышан. Добро пожаловать в Совнарком. Товарищ Сталин вас ждет, мы как раз собирались послать за вами автомобиль.
– За мной? – удивился Джон Рид, глядя на крытый пятнистый легковой автомобиль, своими массивными рублеными формами производивший впечатление несокрушимой мощи. – Но, товарищи, я всего лишь журналист, работаю на журнал The Masses – «Массы» по-русски. Я знаю товарища Сталина – не лично, конечно, но по репутации, как редактора главной большевистской газеты. А теперь он стал первым человеком в новом правительстве. Поэтому я хотел бы взять у него интервью. Думаю, что рабочим всего мира будет интересно узнать, кто он – руководитель первого в мире государства рабочих и крестьян.
Человек в пятнистом кивнул.
– Заходите, пожалуйста, товарищ Рид, я вас провожу. И вы, мисс Брайант. Или вас лучше называть миссис Рид?
Луиза Брайант гордо вскинула голову:
– Мы с товарищем Ридом не верим в условности и конвенции. Поэтому и я оставила свою девичью фамилию. Я не вижу причины, по которой женщина должна менять фамилию только из-за того, что она вступила в брак. И называйте меня товарищ Брайант.
Человек в пятнистом только пожал плечами, показывая, что каждый сходит с ума по своему, и что милые условности, подобно фиговым листкам, зачастую прикрывают железобетонные законы природы, которые так просто не обойдешь. Не тратя времени на формальности, человек в пятнистом вытащил из нагрудного кармана маленькую черную коробочку и произнес в нее:
– Со мной журналисты Джон Рид и Луиза Брайант, к товарищу Сталину.
Коробочка в ответ прохрипела:
– Проведите их, товарищ Сталин ждет.
Несколько минут спустя, кабинет председателя Совнаркома
Джон Сайлас Рид, Луиза Брайант и товарищ Сталин
Товарищ Сталин оказался невысоким рябым человеком с рыжеватыми усами. Он гостеприимно предложил Риду и Брайант присесть и, угостив чаем, сказал:
– Мне сообщили, что вы оба неплохо говорите по-русски. Так что надеюсь, наша беседа пройдет без недопонимания.
Джон Рид кивнул:
– Товарищ Сталин, мы здесь уже с августа. А до того, как мы приехали в Россию, мы учили русский язык у политических эмигрантов. Я уже собирался брать интервью у товарища Керенски, но он так неожиданно ушел в отставку…
Сталин кивнул и чуть вразвалку прошелся по кабинету.
– Хорошо, товарищи. О чем мы будем говорить?
– Товарищ Сталин, – начал Джон Рид, – трудящиеся всего мира хотели бы узнать, что представляет собой глава нового русского правительства социалистов. Правительства, столь разительно отличающегося от Временного правительства господина Керенски.
Сталин усмехнулся в усы и медленно произнес:
– Скажите, а в чем вы лично видите такие уж коренные отличия?
Джон Рид вздохнул:
– Товарищ Сталин, еще неделю назад мы продавали привезенную из Америки одежду, чтобы хоть как-то прокормиться. Выходить на улицу ночью было безумием. Выходить на улицу днем было тоже небезопасно. Неделю назад я бы пошел один, взяв с собой револьвер, и оставил бы Луизу на съемной квартире. А теперь вдруг все как по мановению волшебной палочки изменилось. Эти ваши патрули на улицах, появившиеся будто ниоткуда. Грабителей, убийц и насильников они без всякой пощады стреляют на месте. Городские обыватели не очень-то любили большевиков, но сейчас, вздохнув спокойнее, они готовы просто благословлять вас. А сегодня я видел на улице казаков с красными повязками, парный патруль. Они ехали на своих лошадях, никого не трогали, но, видя их, люди думают, что скоро, наконец, вернется спокойная жизнь, как до войны.
Сталин кивнул:
– Да, товарищи, первыми нашими шагами было наведение элементарного порядка в городе. Ведь согласитесь, что честно трудящиеся люди, а к их числу можно отнести и рабочих, и инженеров с профессорами, и даже офицеров, а также их близкие должны иметь возможность ходить по улицам и переулкам Петрограда без страха быть зарезанными, ограбленными или изнасилованными. А что насчет расстрелянных бандитов, то, как у нас говорят, собакам – собачья смерть. Хотя сами собаки, наверное, обиделись бы от такого сравнения. Ведь они честно помогают людям, охраняя их дома и имущество. По-моему, бандитов лучше сравнивать с шакалами – вот самая достойная для них компания.
Джон Рид, быстро чиркающий карандашом в журналистском блокноте, снова поднял голову:
– Товарищ Сталин, а не могли бы вы рассказать нашим читателям вашу биографию?
Задумавшись, Сталин пересек кабинет из конца в конец.
– Значит, так, товарищи. Биография у меня самая простая. Я родился в самом конце 1878 года в городе Гори в Тифлисской губернии. Это на Кавказе. Отец мой был простой сапожник, а мать работала прачкой. Семья наша была бедной. Я учился в духовной семинарии за казенный счет как отличник. Именно в это время я понял, что справедливость не упадет с неба по милости Божьей, а за нее надо бороться на земле. И по велению сердца я ушел в революцию, посвятив всю свою жизнь борьбе за построение лучшего мира. Приходилось мне бывать и в ссылке, и в тюрьме. В последнее время, вернувшись из ссылки, я работал главным редактором газет «Правда» и «Рабочий путь». Теперь, когда большевики взяли власть в свои руки, партия поставила меня во главе правительства.
Джон Рид пожал плечами, делая пометки в своем блокноте.
– А товарищ Троцкий утверждает, что революция – это его личная заслуга, и что именно он является лидером большевиков.
Сталин усмехнулся в усы:
– Товарищ Троцкий – большой фантазер. Он не представляет здесь никого, кроме кучки своих сторонников и заокеанских политэмигрантов, которые приехали «цивилизовать Россию». Он мечтает о власти для себя, а не для народа…
– Но ведь именно он призывает к немедленной мировой революции, – возразил Джон Рид.
Сталин внимательно посмотрел на американского журналиста.
– Скажите, товарищ Рид, вот вы лично готовы принести Соединенные Штаты в жертву мировой революции? Чтобы в вашей стране снова вспыхнула гражданская война, и американцы, как и полвека назад, снова резали глотки друг другу?
Джон Рид вскинул голову:
– Я вас не понял, товарищ Сталин. Ведь смысл мировой революции заключается именно в том, чтобы самые широкие народные массы везде жили достойно. И уплаченная за это цена…
– Цена тоже может оказаться чрезмерной, – возразил Сталин, – и кроме того, может получиться так, что массы платили за одно, а на самом деле получили совсем другое. У таких вождей, как Троцкий, искусство подмены понятий сидит в крови. И кроме того, товарищ Троцкий призвал к тому, чтобы морить население Петербурга голодом. Зачем? Прямых целей, связанных с социалистическими идеалами, я тут не вижу, а значит, есть какие-то скрытые цели, о которых не говорят вслух.
Мы же первым делом добились того, что продукты, которые раньше не доходили до жителей города, теперь привозятся и поступают в продуктовые магазины в достаточном количестве. А про мировую революцию… Товарищ Троцкий сказал, что Россия для него – всего лишь охапка хвороста, брошенная в костер мировой революции. Мы же строим новую Россию, где все сословия будут равны и будут жить достойно. Мы за мир, но за такой мир, в котором Россия ничего не потеряет. Товарищ Троцкий же мечтает о перманентной революции, когда от зажженного у нас костра полыхнет по всему земному шару. А то, что от России останется лишь горсть золы, его совершенно не волнует.
Джон Рид снова чиркнул карандашом в своем блокноте.
– Скажите, что вы думаете по поводу того, что товарищ Троцкий призывает к сотрудничеству с люмпен-пролетариатом как с самым классово близким элементом?
– Так называемый люмпен-пролетариат, – ответил Сталин, – это первые враги социалистической законности. Именно поэтому мы считаем необходимым выяснить истинные цели и мотивы действий товарища Троцкого и предпринять соответствующие меры. Слишком странных союзников он нам предлагает. Если товарищ Троцкий не разделяет мнение большинства членов партии, то это значит, что он не в ту партию вступил…
Тут слово взяла Луиза Брайант:
– Товарищ Сталин, а что вы скажете о правах женщин?
– Товарищ Брайант, мы считаем, что у женщин должны были те же, ну, или почти те же права, что и у мужчин. Надеюсь, что в скором времени вы увидите, что мы этого неуклонно добиваемся. Но в этом вопросе не стоит перегибать палку.
– Что вы имеете в виду товарищ Сталин? – кокетливо спросила американка.
– Видите ли, товарищ Луиза, – ответил Сталин, – в отличие от мужчин, у женщин есть естественные привилегии даже в нашем жестоком мире. Когда на войне не принято убивать женщин – это привилегия. Когда вам уступают место в трамвае, целуют ручку, дарят конфеты и цветы – это тоже привилегия. Так вот, некоторые мужские права, которые так тщатся приобрести женщины, ведут к утрате ими этих привилегий. В них просто перестают видеть прекрасных дам, и они становятся «своим парнем».