21 (8) октября 1917 года, 21:00. Петроград, набережная Обводного канала, дом 92. Ликерный и водочный завод «Келлер и К»
Лейтенант морской пехоты Юлий Васильевич Горохов
Задачу на инструктаже в Таврическом дворце нам поставил сам Железный Феликс, что, конечно, было до ужаса прикольно. Еще бы – историческая личность, почти памятник, а с другой стороны – живой человек, даже рукой его потрогать можно. Правда, при этом еще присутствовали полковник Бережной и наш главный пропагандист товарищ Тамбовцев, с позывным Дед. Как я понял, до разговора с нами они по рации о чем-то долго переговаривались с адмиралом Ларионовым.
Дзержинский при постановке задачи сообщил нам, что здешние и наши чекисты раскопали настоящий заговор. Сегодня ближе к полуночи люди Троцкого, братва-анархисты и местная гопота собираются устроить что-то вроде «ночи длинных ножей». То есть погромить всласть Питер, а под шумок напасть на Смольный и Таврический дворец, убить Ленина, Сталина, Дзержинского и прочих политических оппонентов, а потом взяться и за нас. С чем мы, конечно, совершенно не согласны, и по приказу товарища Сталина и адмирала Ларионова должны всю эту сволочь разом помножить на ноль.
Моему отряду, куда вошли мои два отделения морских пехотинцев, снятые с танкеров, взвод красногвардейцев с Путиловского завода и красная казачья полусотня, было поручено взять под охрану ликеро-водочный завод на Обводном канале, расположенный недалеко от Московского проспекта, нынче называемого Забалканским.
Для огневой поддержки нам выделили два агээса, а два «печенега» и два «утеса» у нас были по штату. Красногвардейцы прихватили еще два «максима» – штука хоть и тяжелая, но жутко скорострельная, так что справиться с сотней-другой шантрапы, пусть даже и вооруженной легким оружием, нам было что два пальца об асфальт. Они-то думают, что против них будет только несколько сторожей, вооруженных в лучшем случае берданками.
К месту назначения нас забросили на двух «Уралах» и нескольких местных авторыдванах, которые, несмотря на смешной внешний вид, двигались довольно шустро. Казаки к заводу добрались своим ходом, тем более что по Обводному им было доскакать всего пару верст.
Вместе с хорунжим Иваном Афанасьевичем, командовавшим казаками, и пожилым мастеровым с Путиловского, мы обошли территорию завода. Мне бросилась в глаза вывеска: «Поставщикъ двора Его Императорскаго Величества. Заводъ основанъ в 1863 году. Особенно рекомендуются Столовыя вина №№ 12, 15 и 17, Двойныя Горькiя водки, Ромъ и Коньякъ, Наливки, Настойки и Ликеры». У меня даже слюнки закапали.
Территория завода была большая, но нападения можно было ждать только со стороны Обводного канала или Лубенской улицы. Я расставил бойцов по периметру вперемешку с красногвардейцами. Казаки до поры до времени вместе со своими конями разместились в обширном заводском дворе. Вдоль периметра завода мои бойцы быстро развернули заграждение из спиралей колючей проволоки с веселым названием «егоза». Радист забрался со своей рацией на башенку главного корпуса завода и поддерживал связь со штабом, который отслеживал и сообщал нам всю информацию о перемещениях погромщиков.
Тогда же, там же, около 22:30
Только что с кружащегося над городом вертолета с тепловизором сообщили, что по Обводному со стороны Лиговки в нашем направлении движется толпа, на глаз – не менее двух тысяч. Я дал команду всем приготовиться к встрече с погромщиками, а сам, надев каску и взяв автомат в одну руку и мегафон в другую, вышел из ворот завода.
Вскоре в свете тусклых электрических фонарей я увидел толпу, которая, словно цунами, неумолимо приближалась к нам. Скомандовав своему воинству: «К бою!», я подождал, когда погромщики приблизятся к заграждению из колючей проволоки, и через мегафон крикнул им: «Стоять! Дальше проход закрыт! При попытке прорыва открываем огонь на поражение!»
На здании заводоуправления сразу мертвящим призрачным светом вспыхнули несколько прожекторов, ярко осветившие набережную и замершую на ней от неожиданности толпу. В первых ее рядах были те, кого в наше время называли ханыгами. То есть людьми, которые давно уже пропили совесть и теперь пропивали последние штаны. Но вот дальше стояли те, кто мог при случае причинить нам немало хлопот. Это были революционные братишки-клешники, перепоясанные пулеметными лентами и увешанные оружием, как огнестрельным, так и холодным, нечесаные и небритые анархисты, которые по степени милитаризации немногим отличались от «братишек», и явные уголовники, которые, судя по оттопыренным карманам пиджаков и пальто, тоже пришли сюда не с пустыми руками. В толпе мелькнуло несколько людей в кожанках с характерной внешностью. Похоже, это и были «птенцы Троцкого», главные заводилы мятежа.
– А кто ты такой, чтобы нам указывать! – громко крикнул мне в ответ здоровенный матрос в клешах шириной в полметра и в бескозырке с лентами до задницы. Явный, надо сказать, клоун, моряк – с печки бряк. Похоже, этот жорик дальше Маркизовой лужи не бывал. Слишком он был по-клоунски одет – у нас такого себе не позволяли даже дембеля.
Снова поднимаю к губам мегафон:
– Я лейтенант морской пехоты Горохов! И по приказу командования охраняю завод, который теперь является собственностью советского государства.
– А мы народ, который царская власть угнетала! И мы имеем право забрать хранящиеся на этом заводе коньяки и ликеры, которые раньше могли пить только буржуи! – ответил «братишка». – А все те, кто помешает нам это сделать – враги трудового народа!
Возбужденная толпа загудела, а за моей спиной сочно клацнули взведенные затворы пулеметов.
Один из ханыг, которого, по всей видимости, до потери сознания возбудило упоминание о коньяках и ликерах, выкрикнул:
– Ребята, чего вы на него смотрите, давай на завод, там вина – хоть залейся!
Это подействовало на любителей огненной воды, как красная тряпка на быка. Толпа загалдела и стала напирать на проволочные заграждения. Я еще раз поднес мегафон ко рту и в последний раз предупредил погромщиков:
– Еще шаг, и будет открыт огонь!
– Товагищи, не вегьте ему! – раздался чей-то голос из последних рядов. – Эти сатгапы не посмеют пголить кговь тгудового нагода! Впегет! На бой кговавый, святой и пгавый, магш, магш впегет, габочий нагод!
Толпа продолжала напирать, первые ряды, в кровь изрезавшиеся о колючую проволоку, истошно вопили, но остальные упорно рвались к заветной цели. Я достал из разгрузки сигнальную ракету и дернул за шнур. Вверх с пронзительным визгом взлетел огненно-красный шар.
Первая очередь из «печенегов» прошла над головой толпы. Погромщики не поверили, что вот так, прямо сейчас их будут убивать, и удвоили свой напор. Вторая очередь ударила в толпу, скашивая первые ряды, словно коса сорную траву. Раздались вопли, стоны, проклятия. Из толпы в ответ прозвучало несколько выстрелов. И тут с флангов в дело вступили «Корды», пусть не такие скорострельные, но зато их тяжелым пулям абсолютно все равно, сколько на их пути попадется слоев человеческого мяса. С фронта же «печенеги» и «калаши» еще несколько раз прошлись по плотному скоплению питерской нечисти. Ударил плотный залп красногвардейских трехлинеек, за ним еще один и еще. Из окна второго этажа заводоуправления затарахтели «максимы». Классовое чутье подсказывало путиловским рабочим, что люмпены-бездельники и бандиты никакие им не братья, а очень даже наоборот.
Погромщики, не ожидавшие такого жесткого отпора, не выдержали и пустились наутек, в панике топча упавших. В этот момент мои бойцы подскочили к проволочному заграждению и раздвинули в нем проход, через который выскочившие из ворот завода казачки с гиканьем помчались вдогонку за беглецами. Им был отдан приказ рубить только тех, кто оказывает сопротивление. Всех остальных они должны были обезоружить и согнать во двор завода. Потом работники НКВД заберут пойманных погромщиков и тщательно их допросят.
Минут через пять-десять на Обводном и прилегающих к нему улицах затихли последние вопли убегающих и цокот копыт казачьих коней.
Я взял взводного красногвардейцев Ивана Афанасьевича, двух своих сержантов-«комодов», и мы пошли посмотреть на дело рук своих.
Скажу прямо, зрелище было жуткое. Убитых в первых рядах было не менее сотни человек, еще примерно столько же было ранено. Трупы валялись и вдоль набережной Обводного канала. Они уже были не только с пулевыми ранениями, но и со следами встречи с казачьей шашкой. Вот чья-то отрубленная по локоть рука в кожанке крепко сжимает браунинг. Где-то рядом должен быть и ее хозяин, он не мог далеко убежать без этой части тела.
Я внимательно осматривал тела погромщиков. Были здесь и крепкие, кровь с молоком, матросы, у которых от вседозволенности и глупости снесло крышу и потянуло на подвиги. Были алкаши, которые за глоток горькой могли продать и родную мать. Были и бандиты, резавшие в подворотнях обывателей лишь для того, чтобы снять с них нательный серебряный крест.
А вот любопытная фигура. Мужчина лет сорока-пятидесяти. Лицо бритое, холеное, большой горбатый нос. Пенсне с треснутыми стеклами лежало на брусчатке рядом с окровавленной головой. Где-то я его уже видел. Достаю планшетку, смотрю фотографии, которые нам на инструктаже раздали полковник Бережной и товарищ Дзержинский.
Так и есть! Вот оно, лицо на фото, так похожее на лицо человека, лежащего неподвижно на земле. Читаю на обороте: «Урицкий Моисей Соломонович. Член ЦК РСДРП(б). Межрайонец, сторонник Троцкого».
Осматриваю его труп. Пулевых и сабельных ранений не видать. Похоже, что Моисея Соломоновича сбили с ног и затоптали удиравшие в панике погромщики. А ведь велено было брать подобных типов живьем. Что ж, видно такая судьба – не стать ему председателем ПетроЧКа, не подписывать смертные приговоры, не быть убитым на Дворцовой Леонидом Канегисером. Аллес капут!
Я приказал оттащить труп Урицкого в сторону и, попросив казачьего хорунжего собрать мертвых в «кожах» в одну кучку, а жи