21 (8) октября 1917 года, 23:45. Петроград, Таврический дворец, штаб по подавлению мятежа
Капитан Александр Васильевич Тамбовцев
Ну вот и все, finita la comedia. Или, говоря проще, картина Репина «Приплыли!» В общем, мятеж, на который возлагали такие надежды Троцкий и Свердлов, мы прихлопнули малой кровью. С нашей стороны, разумеется. В ходе боестолкновений в городе было убито несколько красногвардейцев и моряков. Раненых было несколько десятков. Всех тяжелых адмирал Ларионов велел вертолетами переправить на «Енисей».
А мятежников положили больше тысячи, точно пока никто не считал. Особенно кровавым было дело у стен Таврического дворца. Тут уж никто никого не жалел, и пленных оказалось чуть больше двух десятков. Раненых среди них тоже было немного. Как я понял, ни красногвардейцы, ни казачки мать Терезу не изображали и добивали тех, кто сразу не отдал концы. А чего ради церемониться, делать перевязки, когда по тому же самому Декрету по борьбе с бандитизмом уже завтра этим кадрам в обязательном порядке намажут лоб зеленкой!
Среди убиенных оказался и «демон Революции». Льва Давидовича упокоил один симпатичный казак. Я его поблагодарил от души и подарил на память светодиодный фонарик с аккумулятором, заряжающимся от солнца. Мог бы чем и другим наградить, только орденов советских еще не придумали. Надо подсказать Сталину, пусть прикинет, как лучше назвать новые награды.
Вернувшись в штаб, я узнал, что наши посты, выставленные в Таврическом саду, ухлопали еще десятка три боевиков Троцкого и Свердлова, которые попытались пробраться в Таврический дворец с тыла. Мы там на ночь выставляли секреты из морских пехотинцев с приборами ночного видения.
Таврический сад стал для нас чем-то вроде «домашнего аэродрома», куда время от времени приземлялись вертолеты. Охранявшие его ночью морпехи прикормили несколько бывших домашних, а ныне бродячих собак, которые быстро вспомнили, что почем, и вместе с ними несли караульную службу. Вот эти-то собачки и подняли лай, когда в сад полезли боевики. А морпехи аккуратненько отстреляли незваных гостей из оружия с ПБС. За собачьим лаем никто ничего и не услышал.
Меня и полковника Бережного беспокоило отсутствие известий с 10-й Рождественской улицы. Ведь собирались же туда эти засранцы. На всякий случай мы отправили к квартире Аллилуевых аж пятерых «летучих мышей». Чтоб с гарантией. Но пока от них было ни слуху ни духу.
22 (9) октября 1917 года, 00:15. Петроград,10-я Рождественская улица, дом 17-а
Генрих Ягода (он же Енох Иегуда)
Дядя Яша, уезжая в Екатеринбург, дал мне особое задание. Вместе с тремя известными одесскими налетчиками, которые в свое время в Одессе работали с самим Мишкой Япончиком, я должен был захватить двух сестер Аллилуевых, к одной из которых был неравнодушен этот проклятый Иосиф Сталин. Старших Аллилуевых можно было не жалеть, а вот сестры, особенно младшая, Надежда, должны были оставаться в целости и сохранности.
Дело, в общем-то, простое. Четверо мужчин, которые хорошо вооружены и умеют обращаться и с ножом и с револьвером, легко справятся с одним мужиком и тремя бабами. Лишь бы ребята из Одессы не увлеклись и не перекоцали до кучи и сестренок. Тогда будет мне от дяди Яши нагоняй.
Все должно произойти после полуночи, когда люди видят десятый сон. Дверь откроют мои орлы. Для них замки взломать – раз плюнуть. Они и банковские сейфы вскрывали за пять минут.
В общем, пришли мы, осмотрелись. Все вроде тихо. Стали на цыпочках подниматься по лестнице. Вот и дверь на шестом этаже. Квартира номер двадцать. Все правильно. Пора начинать работать.
Ной, старший из налетчиков, достав шпалер, стал подстраховывать остальных, наблюдая за дверями других квартир. Гирш, вынув из кармана отмычки, приготовился вскрыть замок.
И вот тут-то все и произошло… Неожиданно на лестнице, ведущей на чердак, шевельнулся комок мрака, превратившийся в человеческую фигуру, обтянутую черным трико. На лице у этого человека была такая же обтягивающая маска, оставляющая открытыми одни лишь глаза. В его руках – пистолет с очень длинным и толстым стволом цилиндрической формы. Неизвестный поднял свой пистолет и спокойненько так говорит:
– Ша, ребята! А не слишком поздно вы пришли в гости? Да еще в квартиру, где живут две юные и прекрасные барышни?
Ной было начал поднимать наган, но пистолет в руке у «черного» как-то странно кашлянул, и во лбу у Ноя появилась дырка, из которой толчками стала выплескиваться кровь, а вылетевшие из затылка мозги забрызгали всю стену. Гирш, бросив отмычки, сунул руку в карман, но снова раздался еле слышный звук выстрела, и Гирш, словно получив пинок в тухес, стукнулся о дверь и стал медленно сползать на пол.
Последний из налетчиков, Шмуль, дико заорав, бросился вниз по ступенькам. Но, похоже, его там уже ждали. Я услышал насмешливый голос, который произнес:
– Ну, что ты орешь?! Ты же мне всю рыбу распугаешь…
Потом раздался смачный удар, и все затихло. Я оцепенел от ужаса и поднял руки. По ногам что-то потекло, и это явно была не кровь. Человек в черном, не сводя с меня черного зрачка пистолета, не спеша спустился ко мне и, развернув меня лицом к стене, легко ударил рукой по затылку. Мир вокруг закружился, словно в игрушечном калейдоскопе. Больше я ничего уже не помнил.
22 (9) октября 1917 года, 00:15. Петроград, 10-я Рождественская улица, дом 17-а
Лейтенант ГРУ Денис Михайлов
В общем, повязали мы этих хваленых одесских налетчиков играючи. Правда, двое из них рыпнулись – и превратились в «груз 200». Одного, попытавшегося сбежать, прихватили ребята, подстраховывавшие меня внизу, а несостоявшегося генерального комиссара госбезопасности, которым, похоже, в этой истории Генриху Ягоде уже не быть, я взял вообще без шума и пыли. Видать, что он обмочился с перепугу от всего увиденного и даже не пробовал сопротивляться. Я на всякий пожарный отключил его и дал команду к отходу.
Двух живых ребята спустили со всем бережением, а два трупа без особых церемоний за шиворот стащили по ступенькам, оставив две жирные кровавые полосы. А что делать? Не оставлять же их до утра под дверью квартиры Аллилуевых. Представляете сцену – утром выглянет хозяйка за дверь, а там сюрприз – в лужах крови два жмура. Вот умора будет!
Впрочем, дворник, убирающий по утрам лестницу, наверное, соберет на наши головы все проклятия, как русские, так и татарские. То-то нам всем завтра будет икаться!
А Ягоду мы тут же направили в НКВД, где его с горячим нетерпением ждала допросная команда во главе с подполковником Ильиным и его коллегами. Кое-кто из них Ягоду и некоторых его подельников знают уже не один год. Потому что работали они еще в Охранном отделении. И к нам пришли по зову сердца, видя, как новая власть наводит в стране порядок. Ждет их сегодня большая работа. А мы можем с чистой совестью и отдохнуть.
22 (9) октября 1917 года, 12:00. Петроград, Смольный, заседание ЦК партии большевиков
Александр Васильевич Тамбовцев
Сегодня я получил приглашение, от которого не мог отказаться, поскольку оно было от большевистского тандема Ленин – Сталин. Меня попросили поприсутствовать на внеочередном заседании ЦК РДСРП(б), собранном в полном составе. Позавчера Каменев, Зиновьев, Ногин, Рыков, Бухарин – эти пятеро партийных деятелей правого толка, подали заявление о выходе из состава ЦК в знак протеста против отказа Ленина и Сталина от формирования однородного социалистического правительства, читай – возврата власти деятелям Февраля.
– Скатегтью догожка! – картавя сильнее, чем обычно, экспрессивно воскликнул Ильич, узнав о демарше правых. – Пусть катятся к Гоцу, Дану, Цегетели и пгочим генегатам. К чегтовой бабушке, наконец! Плакать не будем!
Но экспрессия экспрессией, а вопрос с «протестантами» надо решать, причем официально и окончательно. В нашем прошлом с ними нянчились, как с малыми детьми, прислушиваясь к каждому их капризу. А в результате дело все равно кончилось стенкой в роковые для многих 1936–1939 годы.
Ко всему прочему вчера грянул мятеж гешефтмахеров – последняя попытка вчерашних бундовцев и межрайонцев с помощью питерских люмпенов добиться власти. Ничто не ново под луной. В наше время вожди-протестуты используют в своих целях не менее быдловатый, хотя, по документам, вроде бы и образованный офисный планктон. Ну, а тут в ход пошли обычные люмпены и маргиналы.
Правда, в наше время отношение к протестующим куда деликатнее, чем в семнадцатом. Их не рубят шашками и не косят из пулеметов. А их вождей не складывают рядками во дворе НКВД с целью опознания и последующих похорон.
Но нынешние грубые нравы имеют и положительную сторону – уцелевшие погромщики теперь поняли свое место в политическом раскладе и долго еще будут вести себя тише воды ниже травы. Ну, а обычный законопослушный обыватель, с тоской и тревогой глядящий на нынешнее смутное время, вдруг воспрянул духом, ожидая возвращения милого сердцу порядка с городовыми, дворниками и чисто вымытыми витринами дорогих магазинов.
Но пока до этого еще очень далеко, да и не совсем такой порядок мы собирались строить. Хоть обыватель зверь, в общем-то, ценный, но девяносто процентов населения страны составляет крестьянство, примерно такое же, как и сто, и двести лет назад. А у мужичков понятия об идеальном порядке несколько другие: землю поделить, налогов не платить и рекрутов не давать. Ох, и намаемся мы еще с этой крестьянской стихией, о безвременной кончине которой так громко стонали самые разнообразные деятели культуры, как правые, так и левые.
Но пока речь об этом не шла, крестьянскую грядку плотно окучивали эсеры, и, несмотря на то что Декрет о земле изрядно подорвал их позиции, совсем их они оставлять не собирались. В первую очередь проэсеровски была настроена сельская интеллигенция: врачи, фельдшеры и учителя начальных школ. Кроме того, со счетов нельзя было сбрасывать крестьянских парней, выслужившихся за время войны до унтеров, а потом через школы прапорщиков выбившихся в «их благородия». Правда, эту массу мы собирались оставить в армии. Потом пригодятся.