одобные собрания могли лишь придать решимости.
В тот же вечер кабинет правительства собрался для обсуждения Декларации о независимости Украины. Рада уверяла в своей лояльности по отношению к революционной России и отказывалась от формирования постоянной армии, но теперь, завоевав широкую легитимность, стала претендовать на роль органа, представляющего всех украинцев, что слишком сильно било по авторитету министров-кадетов.
Поздно ночью, после длительной и ожесточенной дискуссии, кадет Некрасов проголосовал за принятие предложения Украины, выйдя из партии. Другие четверо его однопартийцев высказались против и, в свою очередь, покинули кабинет.
Оставалось шесть умеренных социалистов и пять «капиталистов». Коалиция распадалась.
С самого начала 3 июля воздух был плотен как натянутая кожа. В рассветные часы работники петроградской почты бастовали из-за зарплаты. Позднее, теплым утром, вниз по Невскому двинулся многотысячный марш протеста мужчин, демобилизованных по достижении 40 лет и теперь вновь призываемых на фронт.
Главное протестное событие дня началось около 11 часов. После того как выдачу войск и оружия, готовясь к переговорам с Советом, обсудил Комитет 1-го пулеметного полка, свою собственную позицию сформулировал поддержанный Военной организацией большевиков митинг нескольких тысяч активистов-пулеметчиков под руководством Головина.
Убеждал их энергичный анархо-коммунист Блейхман. Он настаивал на том, что пришло время свергнуть Временное правительство и взять власть – напрямую, не передавая ее даже Совету. А что касается организации? «Нас организует, – сказал он, – улица». Он предложил начать демонстрацию в 5 часов вечера. В атмосфере воинственного энтузиазма предложение прошло единогласно.
Солдаты спешно избрали Временный революционный комитет под руководством популярного большевистского агитатора А. И. Семашко, теперь прямо нарушавшего предписания партии. Солдатские делегаты на лодках отплыли в Кронштадт и проехали по городу на броневиках, размахивая знаменами и выступая с речами; они заручились поддержкой Московского, Гренадерского и 1-го пехотного полков, броневого автомобильного дивизиона и рабочих с выборгских заводов. Не все их призывы разделялись полностью – некоторые были встречены «доброжелательным нейтралитетом». Однако никаких признаков противодействия, активной оппозиции не наблюдалось.
Вторая половина дня. Бурлящая, озлобленная масса собирается на окраинах города и медленно выдвигается в сторону центра.
Куда-то делись типажи, характерные для зажиточных районов. Среди протестующих было ничтожно мало хорошо одетых, относительно обеспеченных господ, принимавших участие в февральских маршах. То был сам вооруженный гнев рабочих и солдат – тех, кого Бонч-Бруевич призывал вступать в Красную гвардию.
Когда около 3 часов дня демонстрация начала собираться на Таврической площади, большевистская делегация в Совете срочно устроила заседание рабочей секции. Члены партии появились единой группой, численно подавив меньшевиков и эсеров. Большевики смогли сразу же выдвинуть свое предложение, призвав передать всю власть Совету. В знак протеста оппоненты демонстративно ушли.
В особняке Кшесинской третий день шла 2-я городская конференция большевиков. Продолжались жаркие споры. Когда Петроградский комитет обсуждал вопрос о том, не следует ли проигнорировать позицию Ленина и основать собственную газету взамен не отвечающей его нуждам «Правде», два пулеметчика ворвались в зал и объявили, что они маршируют к Временному правительству.
Хаос усиливался. Володарский устроил солдатам разнос за то, что они пошли против воли партии; те уничижительно ответили, что лучше покинуть партию, чем пойти против полка. На этом пулеметчики вышли, и встреча резко оборвалась.
Всероссийский центральный исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов и соответствующий орган Совета крестьянских депутатов уже собрались в Таврическом дворце; они пытались решить, как лучше помочь ослабевшему, лишившемуся кадетов Временному правительству. Около 4 часов дня до них дошли вести об усилении демонстрации. Руководители Совета немедленно распознали в ней реальную угрозу для собственной власти, а возможно, даже и для них самих.
Немедля меньшевистскому интеллектуалу Владимиру Войтинскому было поручено организовать оборону дворца. Во все гарнизонные части и на Кронштадтскую базу были разосланы телеграммы, еще раз решительно запрещающие демонстрации. Была составлена прокламация, которая осуждала марш как акт измены и предупреждала, что для борьбы с ним будут применены «все наличные средства». Сами члены Совета рассеялись по Петрограду, чтобы попытаться успокоить улицы.
Новости о демонстрации достигли большевистского ЦК, собравшегося в соседнем зале Таврического дворца. Последовал быстрый ожесточенный спор. ЦК, включавший теперь Троцкого, сохранил осторожную «ленинскую» линию, заключавшуюся в том, что время для подобного мероприятия не подходит, и проголосовал против присоединения. Для того чтобы сдержать пулеметчиков, руководство немедленно отправило к ним активистов. Зиновьев и Каменев подготовили воззвание для передовицы «Правды», умолявшее массы проявить выдержку. ЦК передал свое решение 2-й городской конференции.
Однако она взорвалась несогласием.
Хотя выражение поддержки мятежникам было отклонено и позиция ЦК прошла, ее подвергли критике многие авторитетные делегаты. Левые участники конференции призвали к встрече с представителями заводов, военными, межрайонцами и меньшевиками-интернационалистами, чтобы «измерить температуру» города. Это требование было понято как давление с целью увести ЦК влево; им оно, в сущности, и было.
Спешно был достигнут непрочный компромисс, несмотря на привычный для партии строгий язык, лишь запечатливший колебания. Радикалам могли понадобиться дни и недели для того, чтобы осознать, что именно должно вскоре произойти, и заставить их переменить свои позиции, отбросить лозунги поддержки Совета и разработать новую, более воинственную стратегию.
«Как выльется движение, – заявил Томский, выражая колебания партии в данный момент, – мы увидим». Ведь теперь большевики не были ни поджигателями, ни пожарными, они могли лишь наблюдать. «Увидим».
Демонстрация изначально сопровождалась насилием. Ее кричащие участники вместе переворачивали трамваи, снимали их с путей и клали на бок, на разбитые стекла. На мостах революционные солдаты обустраивали пулеметные точки. Царило бунтарское настроение.
И не только среди левых. «Черносотенцы, хулиганы, провокаторы, анархисты, отчаявшиеся люди превратили в большей мере демонстрацию в нелепую и хаотичную», – писал Луначарский. Левые и крайне правые схватились в борьбе: выстрелы, неистовые удары, разбитое стекло. Кровавая стычка началась на Невском проспекте.
Пулеметная дробь заставила людей лечь. Раненые демонстранты в поисках спасения брели по безучастным петроградским улицам и закругленным колоннадам. С роскошных фасадов на них смотрели львиные морды – их рты были высечены закрытыми, но грязный городской воздух покрасил их в черный цвет. Под мостами каналов продолжали скользить по воде баржи, заполненные древесиной из необъятных лесов, как будто сверху не раздавались ржание и крики и не неслись броневики, а самим шкиперам не приходилось нырять под свист пуль. Чернобородые мужики хмуро глядели из каналов, где медленно плыли их низкобортные лодки.
В 7.45 вечера ощетинившийся оружием грузовик остановился у Балтийского вокзала: мятежники приехали арестовать Керенского, который, как они слышали, находился здесь. Но они разминулись, тот уехал из города. Три батальона 1-го пулеметного полка промаршировали по Выборгскому району. Их плакаты гласили: «Долой десять министров-капиталистов!». До них еще не дошли новости о том, что кабинет покинули кадеты, без которых министров-капиталистов оставалось только шесть. Сосредоточившись, протестующие захватили орудия в Михайловском артиллерийском училище и перешли Литейный мост, после чего одна часть толпы присоединилась к 6-му инженерному батальону и направилась в сторону Таврического дворца, а другая пошла к особняку Кшесинской.
Там руководители большевиков все еще спорили, что делать, когда до них дошло известие о приближении вооруженных масс. Кто-то в комнате прохрипел: «Без санкции ЦК?»
Для них быть радикальным значило, конечно, вести других, менять их идеи, убеждать их следовать за собой: идти не слишком далеко и не слишком быстро, но и не тащиться позади. «Терпеливо объяснять». Как просто позабыть, что люди не ждут разрешения для того, чтобы двигаться – оно им и не нужно.
Огромная злая толпа растеклась по пересечению дороги и реки, заняв пространство между мечетью и штаб-квартирой большевиков. От лица партии на маленьком низком балконе особняка показались Подвойский, Лашевич и Невский. Стоя лишь в нескольких пядях над толпой, они прокричали приветствия – а потом нелепо предложили разъяренным тысячам людей вернуться в Выборгский район.
Но движение нельзя было обратить вспять. Следовательно, перед большевиками стоял вопрос: дистанцироваться от него, присоединиться к нему или попытаться его возглавить.
Наступил переломный момент: когда партия, в стремлении не отставать и записать на свой счет свершившийся факт, поспешно и взволнованно благословила марш к Таврическому дворцу, боево настроенная Военная организация наконец смогла добиться своих целей. Демонстранты повернули назад и двинулись на юг по городским мостам и на восток вдоль реки. Им не потребовалось много времени на то, чтобы дойти до дворца или окружить его.
Внутри гудел Совет, собравшийся на чрезвычайное заседание. Море вооруженных протестующих было не удержать, и делегация от 1-го пулеметного полка вломилась внутрь. Несясь в своих тяжелых сапогах по коридорам дворца, они встретили Чхеидзе. Пока он со страхом глядел на непрошеных гостей, те холодно объяснили ему, что были обеспокоены слухами о том, что Совет собирается войти в новое коалиционное правительство. Этого, по их словам, допустить они не могли.