В Ревеле, Пскове, Гельсингфорсе, Самаре и Ташкенте, а также в Петрограде левые эсеры получили контроль над партийными организациями и комитетами. Они требовали проведения Всероссийского съезда Советов и полностью социалистического правительства. Руководство российских эсеров оказалось парализованным перед оживившейся левой фракцией, пытаясь свысока не обращать внимания на происходящее. Оно, среди прочих, «исключило» петроградскую ячейку за уклон влево: это было бессмысленное исключение без каких-либо санкций; все ресурсы остались у радикалов. ЦК эсеров делал основную ставку на Учредительное собрание, запланированное (тогда) на ноябрь.
В Баку, где еще несколько недель назад на уличных собраниях затыкали большевистских ораторов, идеи партии начали захватывать фабричные комитеты и собрания. «Замечающаяся во всей России большевизация проявилась в самых широких размерах и в нашем мазутном царстве, – писал верный последователь большевиков Шаумян о своем регионе. – И это еще задолго до корниловщины [Корниловского наступления]. Вчерашние хозяева положения – меньшевики не смеют показываться в рабочих районах. Наряду с большевиками стали усиливаться эсеры-интернационалисты [левые] …и выступают в блоке с большевиками».
По всей империи разделялись меньшевики. Некоторые склонялись к правым, как в Баку; на другом полюсе были меньшевики из Тифлиса (Грузия), занявшие твердую левую позицию, выступавшие за единое социалистическое правительство, в которое должны входить большевики.
5 сентября настала очередь Московского Совета одобрить предложение Каменева от 31 августа. Съезд Советов в Красноярске (Сибирь) отдал большинство голосов большевикам. 6 сентября, после публикации ленинской заметки «О компромиссах», в Екатеринбурге (Урал) власть перешла в руки Советов, рабочие отказались признавать Временное правительство. В знак протеста против керенской Директории девятнадцать комитетов Балтийского флота отдали распоряжение всем кораблям ходить под красным флагом.
Национальные устремления российских меньшинств усиливались, пусть даже не всегда их сопротивление принимало социалистические формы. В Ташкенте (Узбекистан) разгоралось напряжение между русским населением и узбеками-мусульманами, и 10 сентября местные солдаты создали революционный комитет, изгнали представителей правительства и захватили город. С 8 по 15 сентября Украинская рада вызывающе провела Съезд народов России, в котором приняли участие украинцы, евреи, поляки, литовцы, татары, турки, бессарабские румыны, латыши, грузины, эстонцы, казахи, казаки и представители различных радикальных партий. Конгресс, обостряя риторику «культурной автономии», согласился, что Россия должна быть «федеративно-демократической республикой», каждая составляющая которой самостоятельно решает, как взаимодействовать с остальными. За исключением Польши и в меньшей степени Финляндии, никто не говорил (и тем более не выдвигал формальных требований) о независимости. Тем не менее стремление к независимости присутствовало, пусть и в скрытой форме; позже оно выйдет на первый план.
Президиум Петроградского Совета, состоявший из правых меньшевиков и эсеров, отказался принимать всерьез победу Каменева от 1 сентября, считая ее следствием крайней усталости Совета в ту ночь. 9 сентября они пригрозили уйти в отставку, если решение не будет пересмотрено.
Большевики боялись, что не смогут второй раз провести предложение. В попытке перехватить сомневающихся и нарастить влияние они предложили расформировать президиум, созвать более справедливый и пропорциональный состав, включив в него ранее отсутствовавшие фракции, в том числе большевиков. «Если коалиция с кадетами считается приемлемой, – убеждали они в палате, – в этом органе они безусловно смогут работать и в коалиции с большевиками».
К этой уловке добавил завершающий штрих Троцкий.
Давным-давно, в первые дни Петроградского Совета, вспомнил он, сам Керенский, конечно, был в составе Президиума. Так что же, спросил Троцкий, считает ли Президиум Керенского из диктаторской Директории своим участником до сих пор?
Из-за этого вопроса центристы оказались в гнусном положении. Керенского теперь поносили как контрреволюционера, но политическая приверженность сотрудничеству не давала умеренным меньшевикам и эсерам выступать против него.
Президиум признал, что Керенский и правда был одним из них.
Со времен Банко за столом не было столь неугодного призрака. Из-за оскорбительного членства Керенского равновесие сместилось в пользу более широкого представительства в Президиуме. Петроградский Совет встал на сторону большевиков (519 голосов против 414, 67 воздержалось) и выступил против Президиума, в том числе против его отсутствующего и крайне нежелательного участника. Скомпрометированный Президиум в знак протеста ушел в отставку в полном составе.
Нельзя утверждать, что за большевиками теперь была решительная поддержка Совета. Они все еще не могли быть уверены, что смогут провести все свои предложения. Тем не менее эта политическая процедурная интрига была триумфом. Позже Ленин осудит ее как излишне примиренческую – грубый и неубедительный укор, если вспомнить ее успех и результаты.
Восходящая динамика крестьянской войны в сентябре не замедлилась. Число ее участников тоже росло, они грабили все больше поместий, с большей жесткостью, часто с поджогами, часто объединяясь с солдатами и дезертирами. Поместья горели – в Пензе, Саратове, Казани и особенно в Тамбове. Восстали сельские Советы. Разрушения и кражи переросли в полномасштабную жакерию.
Иногда случались громкие убийства, как, например, убийство помещика князя Вяземского в предыдущем месяце, поразившее либеральную общественность, так как он был известен своей благотворительной деятельностью. Положение дел дошло до того, что Совет Союза частных землевладельцев Тамбовской губернии подал мольбу о помощи, подписавшись как «Союз несчастных землевладельцев».
Чиновник Козловского уезда составил список нападений на местные поместья за первую половину сентября. Он задокументировал пятьдесят четыре случая, записав в том числе «состояние поместья». Перечень крестьянской ярости и разгрома. «Разорено». «Разорено и частично пожжено». «Разорено и сожжено». «Разорено».
В городах волна стачек захлестнула не только профессиональных рабочих, но и работников умственного труда, неквалифицированных рабочих, санитаров, врачей, чиновников. Теперь постоянно случались стычки красногвардейцев и правительственной милиции, и не всегда они обходились без крови. Хозяева запирались от рабочих; голодающий пролетариат сбивался в банды и громил дом за домом, преследуя спекулянтов, зарабатывающих на продуктах, и разыскивая сами продукты.
«В сущности, в Петрограде царила анархия», – писал К. И. Глобачев. Сам бывший глава Охранки провел дни с февраля по август в темном замке «Крестов» в наказание за свою должность. Однако его наблюдения точны: «Уголовщина увеличилась до невозможных размеров. Ежедневно наблюдались грабежи и убийства, не только ночью, но и среди бела дня».
Тюрьмы больше не могли удерживать заключенных: из-за политических потрясений или недосмотра охранников бесчисленные преступники просто вышли из тюрьмы на свободу. Сам же Глобачев остался в стенах «Крестов» по собственному выбору, опасаясь того, что может случиться на революционных улицах с агентом тайной полиции старого режима.
В городе Острогожске Воронежской области грабители разоряли магазин спиртного в течение трех буйных дней, что закончилось огромным пожаром. К тому времени, когда войска наконец усмирили эту апокалиптично-нигилистическую пьянку, пятьдесят семь человек были мертвы, из них двадцать шесть сгорели заживо.
В «Воле народа», газете правых эсеров, вышла статья о нарастающей анархии с сжатым, нервным, пулевой точности перечнем событий «в сущности, гражданской войны»:
Бунт в Орле…
Ратуша в Ростове подорвана динамитом…
Крестьянские погромы в Тамбовской губернии…
Разбойничьи банды на дорогах в Пскове…
Солдаты грабят поезда на Волге около Камышина…
Насколько хуже, размышляли в газете, все может стать? Они винили большевизм.
Советы по всей России смещались влево. В Астрахани собрание Советов и других социалистов 276 голосами против 175 отвергло меньшевистские/эсеровские призывы к объединению – в том числе с группами, связанными с Корниловым. Вместо этого делегаты поддержали призыв большевиков передать власть рабочим и беднейшему крестьянству.
В середине сентября военная разведка доложила об «открытой враждебности и злобе… со стороны солдат; даже самое незначительное событие может вызвать беспорядки. Солдаты толкуют… что все офицеры – последователи генерала Корнилова… [и] должны быть убиты». Военный министр сообщал эсерам, что «участились нападения солдат на офицеров; они стреляют и бросают гранаты в окна зданий, где проходят офицерские встречи». Он так объяснял солдатскую ярость: «Сразу после объявления Корнилова мятежником армия получила от правительства инструкции продолжать выполнение его приказов. Никто не хотел верить, что приказ, настолько противоречащий предыдущим инструкциям, может быть правдой».
Но он был правдой. Так вело себя осыпающееся правительство Керенского.
Праздничный настрой марта и апреля сменился чувством завершения, окончания, и не мирного, а гибельного, в грязи и огне войны.
Воодушевленный язык ранних дней заглушало звериное бормотание. «Где нынче подвиг? где жертва?» – вопрошал писатель Александр Ремизов у этого апокалиптического мира. Он не находил ответов. Только видения. «Гарь и гик обезьяний».
14 сентября в знаменитом Александринском театре Петрограда открылось Демократическое совещание. Зал оживляли красные флаги, будто кричащие о единстве целей левых, которого как раз и не хватало. На сцене позади стола президиума стояли декорации: за динамиками возвышались искусственные деревья и двери в никуда.
Ожидания радикалов по поводу совещания и так не были большими, но пропали совсем, когда присутствующие объявили о своей партийной принад