Аппарат, состав участников и власть Предпарламента были запутанными и временными, но это все еще была открытая возможность совместной работы с правыми. Группа центристов (так как левые по-прежнему выступали решительно против любого взаимодействия с буржуазией) сама себе предоставила полномочия встретиться с правительством, чтобы обсудить дальнейшие планы.
И несмотря на все это, ЦК большевиков решил не покидать Демократическое совещание 21 сентября. Они все же проголосовали между собой против вступления в Предпарламент, но с таким незначительным перевесом – девять против восьми, – что решили продолжить обсуждение, собрав экстренное совещание с делегатами.
Троцкий высказался за бойкот, Рыков против. После бурного предварительного обсуждения голосование показало расклад сил семьдесят пять против пятидесяти в пользу участия в Предпарламенте.
Неудивительно, что многие большевики, особенно левые, с сомнением отнеслись к этому решению. На следующий же день, будто чтобы раздразнить их, неизбранный Предпарламент начал переговоры с Керенским, его кабинетом министров и с представителями кадетов.
Буржуазные чиновники, с которыми начал переговоры Предпарламент, не принимали умеренную программу Совета от 14 августа. Тем более они не собирались соглашаться с тем, что у Предпарламента будет какая-то официальная власть, настаивая на консультативной функции этого органа. Столкнувшись с такой непримиримостью, Троцкий предложил недавно открытому Предпарламенту совсем отказаться от переговоров с кабинетом министров. Но 23 сентября это предложение легко отклонили и одобрили сами переговоры, пусть даже с небольшим перевесом.
Большевикам становилось все яснее, что другие поля борьбы окажутся более продуктивными. Они успешно выбили обещание из Всероссийского центрального исполнительного комитета провести в следующем месяце съезд Советов. С видимым облегчением партия посвятила свою деятельность в Предпарламенте организации этого октябрьского съезда и мобилизации сил для передачи власти Советам.
Между тем, с неизбежностью восхода солнца, группа Церетели отступилась от своей слабенькой позиции, чтобы она стала более приемлемой для презираемых кадетов, от поддержки которых меньшевики не собирались отказываться. 150 представителей буржуазии, согласились они, присоединятся к 367 «демократическим» делегатам Предпарламента, который, кстати, как они тоже убого согласились, не будет обладать какой-либо властью над правительством.
Эти слабость и самоунижение не собирались прекращаться, и потому костлявая рука голода укрепила хватку.
Луиза Брайант, американская писательница, недавно приехала в столицу. В ужасе она глядела на очереди за продуктами, которые выстраивались в холоде раннего утра. Каждый день, еще до рассвета, люди в жалкой одежде выходили на темные улицы Красного Петрограда. Они часами стояли под ветром, бороздящим городские проспекты. За молоком, за табаком, за едой.
Попытки товарищей Ленина скрывать его бескомпромиссность становились все более наглыми. Он отправлял из Выборга язвительную отповедь за язвительной отповедью, но их все быстро вычищали от неудобных мест.
По окончании Демократического совещания Ленин отправил в «Рабочий путь» эссе под заглавием «О героях подлога и об ошибках большевиков», в котором он настаивал, что большевики должны были покинуть собрание, и беспощадно критиковал свою партию, а в особенности Зиновьева. Эссе напечатали 24 сентября, когда велись переговоры о Предпарламенте, но заголовок был сокращен до «О героях подлога», а все нападки на большевиков вырезали.
Ярости Ленина не было границ.
На следующий день Керенский под мрачное одобрение Предпарламента назначил кабинет министров. И хотя вновь технически в этом правительстве преобладали социалисты, умеренные левые не занимали ключевых постов. И прямо нарушив постановление Демократического совета, Предпарламент одобрил вхождение в состав кабинета министров ненавистного Терещенко, а также четырех кадетов.
В этот же день был созван новый, более справедливый по составу президиум и заменил вышедших в отставку 9 сентября. В него входили один меньшевик, два эсера и – что было историческим поворотом, который дал партии абсолютное большинство, – четыре большевика.
Одного из четырех встретили громкими возгласами и аплодисментами. Лев Троцкий, который двенадцать лет назад был руководителем Совета, созванного в 1905 году, занял свое место.
Троцкий тут же внес резолюцию о том, что петроградские рабочие и солдаты не станут поддерживать это новое, слабое, оскорбительное правительство. Вместо этого решение будет принято на грядущем Всероссийском съезде Советов.
Его предложение приняли большинством голосов.
Но товарищи Ленина все равно продолжали цензурировать его работы. Заметки «Из дневника публициста», написанные между 22 и 24 сентября, высмеивали участие партии в Предпарламенте. Редакция «Рабочего пути», в том числе и сам Троцкий, отклонила их, несмотря на то, что Ленин хвалил его за политику бойкота. Вместо этого 26 сентября они с поразительным нахальством опубликовали отрывок из «Задач революции», еще одной работы из давно минувшей эры трехнедельной давности.
В конце концов бешенство довело Ленина до заговора.
27 сентября он написал Ивару Смилге, крайне левому большевику, председателю облисполкома армии, флота и рабочих Финляндии. Ленин не то чтобы поглумился, а вдребезги разнес хваленую «дисциплину» революционной партии. По сути он пытался создать в своей же организации альтернативное течение, которое поддержало бы восстание, течение, для которого Финляндия была ключевым элементом.
«Кажется, единственное, что мы можем вполне иметь в своих руках и что играет серьезную военную роль, это финляндские войска и Балтийский флот, – писал он Смилге. – Вам нужно… все внимание отдать военной подготовке финских войск + флота для предстоящего свержения Керенского. Создать тайный комитет из надежнейших военных».
Эта подготовка проходила на фоне растущего беспокойства о возможной сдаче Петрограда, и оно особенно усилилось, когда 28 сентября немцы высадились на эстонском острове Сааремаа недалеко от Риги. Началась операция «Альбион», в задачи которой входило установление контроля над западно-эстонским архипелагом, прорыв русской обороны и расчистка пути на Петроград.
По всей России разрастался страх, что правые и правительство просто отдадут город, это бельмо на их глазу. Что они позволят Красному Петрограду пасть.
29 сентября Ленин направил ЦК заметку «Кризис назрел». По сути она объявила политическую войну. В этот раз, чтобы его вновь не заглушили, Ленин отослал документ еще и в Петроградский и Московский комитеты.
Он повторно высказал решительное убеждение, что грядет революция по всей Европе. Он утверждал, что если большевики не захватят власть сейчас же, то окажутся «жалкими изменниками пролетарскому делу». В его глазах ожидание запланированного Второго съезда Советов было не только тратой времени, но и настоящей угрозой революции. «Теперь взять власть можно, – настаивал он, – а 20–29 октября ее вам не дадут взять».
И затем как гром с небес: «Видя, что ЦК оставил даже без ответа мои настояния в этом духе с начала Демократического совещания, что Центральный орган вычеркивает из моих статей указания на такие вопиющие ошибки большевиков, как позорное решение участвовать в Предпарламенте, как предоставление места меньшевикам в Президиуме Совета и т. д. и т. д. – видя это, я должен усмотреть тут «тонкий» намек на нежелание ЦК даже обсудить этот вопрос, тонкий намек на зажимание рта и на предложение мне удалиться. Мне приходится подать прошение о выходе из ЦК, что я и делаю, и оставить за собой свободу агитации в низах партии и на съезде партии».
Даже после этого послания Зиновьев озаботился публикацией в «Рабочем пути» позиции руководства, полностью противоположной ленинской. «Готовьтесь к съезду Советов, – писал Зиновьев. – Никаких частичных выступлений!»
Зиновьев: «Все силы сосредоточим на подготовке съезда Советов».
Ленин: «Ибо мое крайнее убеждение, что если мы будем «ждать» съезда Советов и упустим момент теперь, мы губим революцию».
Глава 10Красный Октябрь
В октябрьских лесах медленно опадали листья, покрывая железнодорожные пути. Деревья тряслись от ружейных залпов. Единственной надеждой России был Керенский – в этом он все еще уверен. Он кутался в ветошь своего мессианства, веруя, что избран чем-то или же для чего-то, хоть как-то.
Под постоянной угрозой переворота он держал последнее хилое Временное правительство в узде. Дух Керенского подтачивали ехидные сплетни. Раньше преданные, бывшие сторонники теперь стыдились, что когда-то почитали его. Расисты шептались, что он еврей. Гомофобы намекали, что он ненастоящий мужчина, указывая на его женственные черты. И с исчезновением последних клочков веры в него обрушилась паника из-за социальных и военных проблем.
Преступность в Петрограде давно нарастала как снежный ком, но первый день месяца принес ранее неведомый ужас. Мужчину и троих его маленьких детей жестоко убили в собственной квартире в Лесном. Еще одно зверство среди столь многих. Однако жертвы этого преступления проживали в том же здании, где располагалось местное отделение милиции. Она должна была нести патрули по приказу городской Думы.
Разве кто-то мог быть уверен в своей безопасности? Разве не достаточно ужасно, что некоторые районы уже и так под контролем бандитов, что на некоторые области не распространяется власть правительства? У парка развлечений «Олимпия» на Забалканском проспекте; на острове Голодай рядом с Васильевским; на Волково в Нарвском округе. Разве недостаточно, что город и так уступил территории преступникам и разбойникам, зачем им еще насмехаться над самой идеей правосудия? Разве мог кто верить, что правительство обладает хоть какой-то властью, если такое безобразие может твориться этажом выше отделения милиции?