— Во-первых, узреть себя со стороны и в неглиже довольно странно. Во-вторых….
— О, поехала арифметика. Что за самомнение такое перераздутое? Блондинка, она и есть блондинка — на нее все клюют. Вот ты сама выпустила прядочку из-под косынки этак откровенно эротичненько, а на других сваливаешь, — обвиняюще ткнула оборотень перстом с ухоженным ногтем.
— Ладно, потом поговорим. Сейчас-то ты чего в этом образе?
— Ты мне зубы заговариваешь и от дела отвлекаешь, — Лоуд превратилась из длинноногой неприличности в балтийского матроса: квадратного телосложения, в широченных клешах, сдвинутой на затылок бескозырке — на ленте значилось воинственное «Хорь». — Как смотрюсь? Могу для интеллигентности бородку добавить.
На обветренной физиономии появилась шкиперская бородка.
— Все равно зверовато, — покачала головой Катрин. — Напугаешь.
— На контрасте сыграем. Ты — милосердность, я — серьезный намек на текущие обстоятельства, — оборотень похлопала по рукояти заткнутого за ремень огромного «смит-вессона» с перламутровыми накладками на рукояти.
— Ты — чересчур театральный намек.
— Еще раз тебе объясняю — люди верят постановочности. Она, акцентированная театральность — она понятная. А вот тебе, если ты будешь так очами сверкать, никто и близко не поверит, будь ты хоть насквозь реалистичная. Это в голых блондинок охотно верят, а в серьезных и мозговитых — фигушки!
— Ладно. Мы вообще к цели, наконец, попадем или как?
— Плевое дело, — оборотень молодцевато закусила ленты бескозырки и высунула башку в открытый иллюминатор. — Во, на спасательном кружалке начертано «Русь», часовой торчит на корме. Следовательно, все правильно, нам нужна каюта через одну.
— Логики не уловила, — призналась Катрин.
— Чего тут ловить? Чай не палтуса вываживаешь. В соседней каюте дверь распахнута и ее стул придерживает, зато в следующей голоса, молодые-дамские. Много ли на двухпалубном речном корыте с названием «Русь», молодых дев, не ругающихся матом через слово?
— Понятно, пошли…
Высокая сестра милосердия и коренастый матрос деловито прошагали по палубе — расслабившийся в тени тента часовой не оглянулся. Гости скользнули в каюту, л-матрос тут же притворил дверь.
Что можно сказать… Узнать всех семерых по фотографиям вполне можно, в то же время вживую они производили совершенно иное впечатление. Возможно, ореол мученичества отсутствовал. Что и понятно. Лица девушек, молодые, без всяких там теней трагического будущего, болезненный мальчик… Отец семейства в своей полевой полковничьей форме показался более густобородым, мамаша — отяжелевшей.
— Здравия желаем, граждане Романовы, — негромко поприветствовал вежливый л-матрос. — Комиссия к вам. На вопросы отвечать точно, ясно, лаконично. А то враз засыплемся.
— Какая еще комиссия? — испуганно спросила одна из девушек.
— Авторитетная комиссия. По решению конкретных вопросов, — л-матрос указал на Катрин. — Звать предкома — Екатерина Георгиевна, княгиня баронского звания. Крайне ответственный и осведомленный человек. Беседуйте.
Моряк извлек из-под бушлата потертый толстенький томик, сел на стул у двери, закинул ногу на ногу и углубился в чтение.
Создавать дурацкие ситуации Лоуд умела мастерски. Иной раз этот талант шел на пользу делу, иной раз наоборот.
Семья смотрела на гостью, в большей степени удивленно, чем испуганно. Впрочем, они разные, и смотрят с разным выражением. Нужно это учитывать.
— Прежде всего, должна признаться, что и к монархизму как общественно-политическое движение у меня восторга не вызывает, — резко заявила Катрин. — Более того, не скрою, что отношусь крайне сдержанно к вами, Николай Александрович, и к вам, Александра Федоровна. Управлять Россией нужно было как-то иначе.
— А вы, сударыня, основательнее представиться не желаете? «Предком» — это шифр или фамилия? — позволил себе очевидную иронию бывший император.
— Бросьте, Николай Александрович. Ни к чему эти формальности, да и время поджимает. Короче говоря, я вашей подданной никогда не была и не буду, посему говорим конкретно и по делу, — Катрин переложила пистолет в левую руку и поправила вновь выбившуюся из-под косынки прядь. — Сейчас дела обстоят так — ваше семейство двигается в ссылку. Это вы знаете. Вот что оттуда никто из Романовых не вернется, пока для вас неочевидно.
— Откуда вам знать? — с акцентом и определенной дерзостью прервала мать семейства. — Вам, ряженой сестре, должно быть стыдно, размахиваете револьвером, пугаете…
— Мне не стыдно. Господин полковник, извольте объяснить супруге, что иногда нужно дослушать гостя. Хуже вам от этого не будет.
Николай Александрович взял жену за локоть, что-то кратко шепнул не по-русски.
— А мы по-аглицки вполне понимаем, — заметил л-матрос, обладающий недурным земноводным слухом. — Заодно, по-французски, по-испански могем. А Екатерина Георгиевна и по-германски очень прилично может обложить. Вот такие нынче полиглотские нравы, граждане Романовы.
— Действительно, давайте без двойного дна и дипломатии, — поморщилась Катрин. — Сокращая вступительную часть: вы приезжаете в Тобольск, далее конвоируетесь в Екатеринбург. Живете за высоким забором. Через год вас убивают.
— Как это?! — вскрикнула младшая княжна.
— Без затей и довольно вульгарно. Никаких барабанов, народных гуляний и гильотин. Подвал, револьверы, беспорядочная пальба.
— Вы этого никак не можете знать, — резко сказал Романов. — Прекратите запугивать, здесь дети!
— Детям и говорю, — злобно пояснила гостья. — К вам бы, к взрослым, и не подумала заходить. Вы ошибок наделали, расплатиться будет справедливо. Несправедливо детям по вашим счетам платить.
— Вы лжете! Никто не посмеет… — закричала Александра Федоровна.
— Рот закрой, — посоветовал л-моряк, закладывая страницу толстым пальцем. — Не с тобой разговаривают.
Бывшая императрица осеклась, встретившись взглядом с матросом. Тот кивнул и вернулся к чтению.
Все уставились на книгу бородача: Данте, «Божественная комедия».
Катрин вскинула маузер, посмотрела сквозь прицел на мальчика:
— Алексей, это будет примерно так. Не сомневаюсь, что тебе хватит мужества встретить пулю достойно.
Мальчик шмыгнул носом. Вообще, он был уже вовсе не младенцем — четырнадцать лет, но судьба и образ жизни…
— Будет страшно, всем под пулями страшно. Но такая смерть быстра, — холодно продолжала Катрин. — У меня тоже есть сыновья, рано или поздно они встретятся лицом к лицу с безжалостным врагом. Надеюсь, не в подвале.
Мальчик плакал. Кажется, не замечая слез и пытаясь твердо смотреть в зрачок маузера. Сестры на грани, мать сейчас впадет в истерику. Ну и сука вы, Екатерина Григорьевна.
— У вас есть шанс: раз и навсегда покинуть Россию. Исчезнуть мгновенно и безвозвратно, — сквозь зубы процедила Катрин.
— Но мы же русские, как вы не понимаете?! — стиснула кулачки одна из сестер.
— Понимаю. Вы — часть России, несомненно. И как бы мы не относились к нелепости самодержавия, лишний грех России брать ни к чему. Потому я и предлагаю — исчезните навсегда. Жить будете, но никогда не вернетесь.
— Это провокация! — с некоторым облегчением воскликнул старший Романов. — Подлый, ничтожный шантаж!
— Может и подлый, но не ничтожный, — отрезала гостья. — У меня не было ни малейших сомнений, что добрый совет вы не примете. Не из таких-с, Николай Александрович, да? Что ж, у меня есть для вас совет от авторитетнейшей личности. Кстати, та личность предупреждала о моем появлении, пусть и иносказательно…
Конверт смялся в узком рукаве платья. Катрин игнорировала протянутую руку бывшего самодержца, сунула Александре Федоровне:
— На чтение и осмысление — три минуты.
Письмо сочиняли лаконичным, но доходчивым. Старец попыхтел, но вложился. Донеслись рыдания чувствительной Алисы Гессен-Дармштадской — кажется, лобзала драгоценное мятое послание.
— Слушай, может, оставим тетку тут? — не отрываясь от книги, процедил л-матрос, явно размышлявший об особенностях воздействия эпистолярного жанра на отдельных представителей гомо сапиенс. — Между прочим, погоняло «даром-штадская» не просто так дают. К чему нашей экологии такие сомнительные царицы?
— Для наглядного отрицательного примера. Электорат станет наших доморощенных королев больше уважать. Да и кто узнает, что она бывшая императрица? Тетка и тетка. К тому же, дети к ней привязаны.
— Тоже верно. Обрыдаются, бедолаги.
— Угу. Книжка-то тебе как?
— Так-то ничего, стильно автор расписал. Но я Алигьерычу иначе все рассказывала. Воспарил сочинитель, заврался малость. Поэт, чего с него взять. Кстати, ты знаешь, что героин в его честь назвали?
Вот так всегда с этим земноводным. Всё изложенное правда, но такая перевывернутая, что…
Николай Александрович корректно кашлянул:
— Мы готовы уйти немедля. Разрешено что-то взять из вещей?
— Ручная кладь, по одному месту на человека. Полковник, вы поняли куда идете?
— Не совсем, но… Безлюдье, суровые условия, чистота и смирение.
— В общем, да. И все зависит от вас. Колка дров и чистка снега — в неограниченных количествах.
— Понимаю вашу иронию, но хотел бы заметить… Впрочем, неважно. Григорий Ефимович пишет, что наслед… что Алексей может выздороветь. Это правда?
— Гарантировать не могу. Но гемофилии в тех местах пока не встречалось.
— Там хыщники, — заметил, опять же не отрываясь от книги, л-матрос. — Сожрут быстрее, чем чем-нибудь мудреным заболеете. Так что не цацки берите, а что нужнее для мужицкого обживания.
— Понимаю, понимаю, — похоже, бывший император пребывал в смятении чувств. В данном случае, вполне простительном.
— Вы насчет доктора подумали? Или Боткин не пойдет с вами? — пришла на помощь Катрин.
— Да, схожу и предложу Евгению Сергеевичу, непременно, непременно! — Николай Александрович суетливо надел абсолютно ненужную фуражку. — А он, простите, э…
— В подвале был и сполна разделил судьбу, — подтвердила Катрин. — Только без суеты…