Но это завтра, Центр скинет очередную дозу. Даст цель. Странно, но дрожащий в руках пулемет — наркотик сильнее кокаина. И чище, черт бы его взял! Но все это подождет до завтра.
Алексей Иванович с чувством разжевал маслинку, покатал на языке косточку. Вкус былого без дум. Российская Империя стала таким же античным мифом что и Троя. Но падение евроазиатского колосса куда длительнее, страшнее и сокрушительнее. И нет здесь Прекрасных Елен, за которых стоило бы…
После очередной рюмки Алексей Иванович обнаружил, что мир еще чего-то стоит. Нет, не Прекрасная Елена, скорее, гм, Диана-Охотница — экая в ней сияет диковатая, нездешняя уверенность. На грани наглости и развязности, но именно уверенность — уж литератору ли эти оттенки путать!? И загар! Позолочена солнцем почти до неприличия. Платье открытое (но не до жопы! Ни в коем случае!) оголены плечи, часть спины, но руки закрыты до кистей. Странный покрой, и цвет — черный шелк — экая игра в траурность. Откуда у образованных женщин начала XX века эта непреодолимая тяга к мертвечине? Впрочем, есть ли в этой петербургской Диане игра? Манерность и подобная уверенность в себе трудно сочетаются.
Незнакомка сидела в пол-оборота, пальцы без колец, играют ножкой бокала с красным вином. Скучает. Красива до неприличия. Черный шарф схватывает голову, волосы цвета темного золота резкой линией подчеркивают безупречность шеи. Жаль, что стрижена — манерой держаться и сложением — истинно легконогая охотница с Авентинского холма[9]. Такая, с легкой улыбкой, скормит борзым любого Актеона[10]. Остались же такие женщины в издыхающей столице.
Спутник у нее пакостный. Коренаст, квадратен, на крупной голове бобрик черно-серебристой шерсти. Отвратительная физиономия. Вообще так увлеченно погрузиться в газету, игнорируя даму — дурной тон. Вот френч на господине-газетчике удивительный: отличного черного сукна, с какими-то застежками восточного фасона. Торгаш из Харбина? Раздулся и вознесся на удачной торговле чаем и бодрящими настойками, обзавелся шикарной любовницей, заехал покутить в столицу. Таким ушлым спекулянтам никакие революции не указ — выплывут неизменно и с прибылью. Россия конвульсирует, а подобные типчики…
Управившись с рассольником, Алексей Иванович взял салфетку и утирая губы продолжил гадать о ярких посетителях. Нет, едва ли мордатый любитель газет прибыл с Дальнего Востока. Ни малейшего налета провинциальности. Перстень с крупным камнем на мизинце — масон? Бог его знает, кого только не занесла в столицу гнойная волна мятежей, казнокрадств и революций. Но какова линия плеч дамы. Черт его знает что такое, а не петербургская дамочка…
— Уныло, да и декаданс какой-то линялый, — отметила Катрин, с грустью разглядывая зеркала за барной стойкой — мягкостью и расплывчатостью отражений они напоминали зеркала иного мира.
— Потерпишь, — отозвался л-кавалер, не отрываясь от газеты. — Погоды нынче зябкие, рыба от берега на глубину ушла, немудрено, что сходу не клюет. Продрейфуй вон к стойке, покажи себя со всех этих… рас-курсов.
— Обойдутся без ракурсов. Нет здесь никого многообещающего. И вообще к стойке бессмысленно ходить — джина у них наверняка нет.
— Где им на твой взыскательный вкус напитков напастись? Возьми с собой водяры, я недалече от нашего приюта елку видела — можешь иголок натрясти и в бутыли настоять. Так даже выгоднее получится. Не нравится мне эта «Берлога» — за дюжину устриц ломят, как за оптом сваренный океанариум. Мироеды и живоглоты! А насчет «многообещающих». Трое самцов с тебя взгляд вообще не сводят, остальные этак, неуверенно-вожделенно.
— Гм, что это ты пустышек взялась пересчитывать? — слегка удивилась Катрин.
— Сугубо из научного интереса. В сущности, ты нонсенс: ростом — явный переросток, мастью банальна, номером бюста не особо убедительна. Интуитивно чутких мужчин отпугиваешь. Но ведь пялятся и пялятся. Фокусы ле-блядо.
Катрин глотнула из бокала и глянула на напарницу насмешливо.
— Ладно-ладно, фокусы либидо, — поправилась Лоуд. — Просто у меня свой способ запоминания научной терминологии. В конце концов, самой мне в университетах обучаться не довелось, как самородок из народа имею право на мелкие теоретические ошибки. Вообще-то есть у меня в планах монография «Сравнительная сексология». Вот дадите продых с этим ненормированным шпионством, непременно напишу. Укажу тебя консультантом.
— Буду польщена. Что-то ты откровенную хрень несешь. На ком сфокусировалась?
— Джентльмен по левому борту. Тот, что ветчину доедает.
Катрин пожала плечами:
— Вижу. Интеллигентен, воспитания умеренного, в пажеском корпусе явно не обучался. Лицо породистое, кого-то смутно напоминает. Что делает в данном кабаке, не очень понятно — не этого финансового слоя. Впрочем, судя по скорбящему выражению лица — сейчас наберется водочки, пойдет на набережную и пустит пулю в висок. Пистолет у него под пиджаком.
— Вот какая ты черствая стала, Светлоледя, просто слов нет! — ужаснулся л-кавалер. — Никакого сострадания к человеку. Впрочем, ты сгущаешь — он тебя вполне плотоядно рассматривает, следовательно, окончательного интереса к жизни не утерял.
— Не обязательно. Могу припомнить кучу мужчин, пялившихся на меня и непосредственно перед отбытием к богам.
— Чего удивляться. Невзирая на мою справедливую критику, признаем, что на тебя смотреть все ж приятнее, чем упираться носом в истыканную пульками стену. Но сейчас не отвлекайся на гордыню, а подумай — кто он? И почему выбивается из человекообразного ряда посетителей этого буржуйского клоповника.
Поразмыслив, Катрин признала:
— Выделяется. Кто такой понять не могу. Версию о суициде снимаю — ему вторую порцию ветчины принесли и еще что-то на блюде. Есть у человека планы на будущее, большие и холестериновые.
— Вот! Именно так, мелкими скромными шажками, мы выкарабкиваемся из имиджа простосердечной зеленоглазой воительницы и движемся к статусу взрослого мыслящего существа, выполняющего ответственное политическое задание. Так зададимся вопросом: может ли Любитель Ветчины быть нам интересен в силу своей чуждости и загадочности?
— Может. Но едва ли в смысле «ответственного политического задания». Я его определенно где-то видела. Теперь буду мучиться и пытаться вспомнить.
— Живого видела? Мертвого? Фото, комиксы, ТВ? Определенно он не из наших, не из революционных. Хотя может троцкист какой, из малоизвестных.
Катрин улыбнулась:
— Что-то близкое. Не в смысле политической платформы, а внешности. Сейчас начало доходить.
Л-кавалер вопросительно приподнял кустистые брови.
— Мне почему-то кажется, что у него усы с бородкой должны быть, — пояснила высокорослая, но слабопамятная шпионка. — И пенсне. Хотя в последнем не уверена.
Лоуд с интересом, уже открыто и прямолинейно глянула на обсуждаемый объект:
— С бородкой и окулярами получается вшивая интеллигенция. В смысле, пока еще не вшивая, но все одно. Гм, приставляем, значится, растительность и окулярчики… Очень похожего я в нашем Гуляйполе видела, он культотделом занимался. Очень идейная светлая личность. Но тот не курил и все время в носу ковырялся. Ответственный был товарищ, кажется, его под Мелитополем убили. Но это определенно не он. В общем, отрывай, Светлоледя, филе от стула, дрейфуй к бару. Объект должен забросить швартовы.
— Да с какой стати он нам нужен? Явно не из тех, не из искомых.
— «Из тех, не из тех». Он непонятный, без бороды, хотя должен наоборот. Курит и в нос не лазит. Получается, никакого алиби у него нет! Чего тебе еще? Подсекай и веди к берегу — здесь я разберусь.
— Что значит «веди»?! — возмутилась Катрин. — На основании чего? Возможно, с бородой я ошибаюсь. С Чеховым путаю. Что-то у них общее…
— Если Чехов побрился, значит, скрывается и на подпольном положении. На такое резкое бритье без веских оснований не идут.
— Чехов уже умер. Кажется в девятьсот четвертом…
— Ага, значит явное несоответствие с основной «калькой», — Лоуд зашуршала газетой. — Уже интересно.
— Но это не Чехов… — Катрин осознала, что купилась. — Полагаешь, все равно интересен?
— А с чего иначе мы битых пять минут о нем толкуем? — л-кавалер выдернул за цепочку часы, вдумчиво прослушал первые такты мелодии и захлопнул крышку — часы были отнюдь не иллюзорные, золотые и новые. Видимо, новообретенные — оборотень тяготела к точным механизмам. — Давай рассуждать здраво. Мы понятия не имеем, как выглядят искомые нами лица. Но однозначно они склонны к авантюрам. Подойти к тебе — такой влекущей, холодной и опасной, разнузданной и недоступной — явная авантюра. Вот и проверим. Давай, отрывай корму от стула, авось не развалишься.
К бару она пошла. Абсолютно европейские свободные манеры — в Петербурге одинокое питие дам у стойки еще не привилось. Но она определенно русская — есть нечто этакое в лице и улыбке. Берет бокал светлого вина, стыдливо именуемого в меню «морс Летний»…
Алексей Иванович аккуратно отправил в рот последний ломтик «прошутто ди Парма». Что ж, судьба. Никакого флирта — исключительно интерес литератора и поэта. Атавизм — с литературой покончено! — но в данном случае простительный.
— Прошу извинить за любопытство — крымское у вас в бокале? Оттенок показался весьма знакомым.
Не вздрогнула, обернулась в полнейшем спокойствии:
— Да вы знаток. Массандра. Ностальгия, знаете ли.
— О, так вы крымчанка? — уже машинально продолжил обдуманное удивление Алексей Иванович. — Предположу Ялту — не ошибусь?
Вблизи ее глаза показались абсолютно неземными: в столь пронзительные изумруды — завораживающе живые, меняющие оттенки от нежной зелени майского луга до угрюмой хвои векового соснового бора — поверить невозможно!
Алексей Иванович судорожно напомнил себе что женат, что не время, и вообще он проклят и забыт.