— Трогательно, — отдуваясь, поведала Лоуд, обращаясь в саму себя — миловидную тетеньку средних параметров в лыжной шапочке общества «Динамо». — Любят и помнят нас в народе. Вот — шаблю презентовали. Татьяна тож ничего народу показалась, хотя голос ей надо нарабатывать.
— Спасибо, — прошептала княжна, абсолютно неаристократично присела на корточки и закрыла лицо руками.
— Ничего, приноровишься, поскольку… — оборотня прервал истошный гудок паровоза — эшелон пятился в ночь.
— Куда это они? — с тревогой спросила Катрин.
— Как куда?! Один на Бологое, другой на эту… тьфу, узловая, забыла как ее. Ну, они сами знают. Решено задерживать все продовольственные грузы, особенно с мукой, и перенаправлять в столицу. На нашем полковом сходе толковали о том, что разумнее входить в голодный город опосля подвоза провианта, а не наоборот.
— Ничего из этого не выйдет, — неуверенно сказала Катрин. — Они отъедут и думать начнут.
— Ясное дело, с наскока мало что получится. Но в Питер сегодня наш славный 1-й Донской опять же не доедет, да и альтернативное понимание о происходящем казачки уже заимели. По-моему, мое сравнение «мастеровые, что ерши в верше: и выйти не могут, и подыхать не хотят, оттого станут колоться до последнего вздоху» вполне даже доходчивое.
— Вполне, — подтвердила Татьяна, не открывая лица. — Но папа так бы никогда не сказал. Поймают тебя.
— Чего меня ловить, когда вот она я, сама прихожу? — удивилась оборотень. — А папенька твой мог и измениться. Бытие оно определяет сознание! Вон, нынче рубит хижину, весь такой деловитый, бритоголовый — взглянуть приятно. Ладно, пора тебе в комариную благость возвращаться, не время еще легализоваться.
— Екатерина Григорьевна, можно мне ружье взять? — взмолилась княжна, обращаясь к малознакомой жестокой надзирательнице. — Хотя бы одну винтовку и полсотни патронов? К нам медведи приходили и еще кто-то.
— Винтовку брать бессмысленно, на патроны там надежды не будет, через раз осечки случаются, — с некоторым сочувствием объяснила Катрин.
Отбывающие прихватили снятые с трехлинеек штыки, обнаруженные в будке топор, ведро и лом.
Катрин проведала пленников, подбросила в печурку угля. Военнопленные уныло смотрели на мерзкую бабу и зябко ерзали — от шинелей их освободили: оно и понятно, у Амбер-озера любая одежда на вес золота.
— Сейчас уйду, веревку пережжете и свободны, — заверила невинно-связанных пленников Катрин.
В дверь бухнули кулаком:
— Чего сидим? Пошли! — призвала уже возвернувшаяся соратница.
В городе шпионки оказались почему-то на Калашниковской набережной.
— Это я устала, — пояснила Лоуд пытаясь вытереть испачканные подошвы о поребрик. — Очень насыщенная ночь. Спереди карабинами машут, в жопу пулемет смотрит, паровоз наехать норовит, а ты давай, мысли внятно излагай. Еще Александрыч прослезился, когда ему от казаков шашку передала. Эмоций многовато, оттого с устатку и заносит куда попало.
— Я без претензий, — заверила Катрин. — Ты виртуозно работаешь. Хотя речь толкнула немного популистскую. Впрочем, как отставной монарх имела полное право, тебе все одно не на выборы идти. Лихо вышло. Но нам теперь еще в Генштаб идти, и, желательно, с подлинными представителями от ВРК.
— Сделаем, — бодро отозвалась оборотень — судя по всему, она успела заскочить к своему экипажу или на Лагуну: перекусить, искупаться и выспаться.
Глава девятаяНочные разговоры и немного стрельбы
— Барышня, номер 1044, срочно!
— Соединяю, — сонно отозвалась мембрана.
Звонивший придерживал трубку плечом и почти приплясывал от нетерпения. Наконец, отозвались:
— Богадельня общества Филиппа Гартоха прихода церкви святой Анны-Марии, лютеранск…
— Это Гид, — оборвал нетерпеливый абонент. — Господина Иванова, срочно!
— Послушайте, Гид, у вас же есть часы, — возмущенно намекнули на том конце провода.
— Бросьте, он все равно не спит! Передайте, что срочно! Срочно! Promptly![15]
Трубка замолчала.
Звонивший маялся у стола, то облокачиваясь о раскинутую карту, то вскакивал, и, оттопыривая зад в галифе горчичного сукна, наваливался животом. Плотнее прижимал ладонью к уху неудобную массивную трубку. Специально тянут, скоты. Специально!
Наконец, в трубку дунули и с чудовищным акцентом сообщили:
— Иванов у аппарата. Что случилось, дорогой наш Гид?
— Случилось! Весьма случилось, весьма! — с яростью зашипел куратор группы. — Она в городе! Я только что ее видел!
— Кто «она»? — с настороженным недоумением уточнил Иванов-с-акцентом.
— Черт вас возьми! Я же рассказывал, предупреждал! Она — служащая конкурирующей фирмы. Это конец! Если они поняли, в чем дело и спустили с цепи эту цепкую суку, она пойдет по следу до конца и…
— Ах, вы об этой мифической особе. Полагаю, вы ошиблись, обознались…
— Я?! — Гид коротко хихикнул. — Обознался?! Естественно, мне ее так трудно запомнить…
На том конце провода помолчали, потом уточнили:
— Что, действительно она?
— Практически не изменилась, — Гид застонал. — Я знал, я чувствовал…
— Не паникуйте! — приказал Иванов-с-акцентом. — Где вы ее видели?
— Контролировал работу в известном вам месте. Утром будет в газетах. И тут смотрю… Она с генералом. Стоит, стерва, скалится…
— Спокойно! Она вас видела?
— Нет! Иначе я бы вас вряд ли потревожил.
— Перестаньте, Гид. Прошло много лет, едва ли она вас узнает.
— Да уж конечно. Полагаете, она своих зарубок не помнит?! Операцию нужно сворачивать.
— Прекратите молоть чушь, — холодно сказала трубка — акцент говорящего выдал смехотворную «цушшь», но Гид закрыл глаз и попытался взять себя в руки — работодатель шутить не любит.
— Хорошо, она здесь, и, видимо, не одна, с группой, — вслух неторопливо размышлял Иванов-с-акцентом. — Что это меняет? Город огромен, знает в лицо она исключительно вас. Каковы шансы, что наши конкуренты выйдут на след? Остается чуть более суток, завершим работы, далее вы благополучно отбудете домой.
— Вы ее не знаете, — тоскливо вставил Гид. — Найдет. Это такая стерво…
— Успокойтесь. Сейчас вы в полнейшей безопасности. Выпейте немного коньяку, отдохните. Вечером займетесь работой по дому с красными колоннами и все. Финал.
— Она меня знает в лицо, — напомнил, утирая лоб, Гид.
— Что с того? В городе два с половиной миллиона людей. Случайная встреча абсолютно исключена. Главное, не делайте глупостей, доведите дело до конца. Со своей стороны мы займемся этой внезапной гостьей.
— Мой совет, господин Иванов, — обезвредьте ее сразу, как только найдете. Издали. Без разговоров. Никаких близких контактов!
— Ну-ну, милейший, давайте без истерик. Отдыхайте, набирайтесь сил. Мы позаботимся о вашей знакомой.
Гид повесил трубку. «Они позаботятся», еще бы. Как будто ему неизвестно что у богадельни Гартоха практически нет агентов, способных исполнить ликвидацию на приличном уровне. Собственно, у них вообще нет людей. Привыкли, мерзавцы, загребать жар чужими руками. Чистенькая Европа в безупречных сиреневых кальсонах. Рюмку коньяку предлагает, урод…
Куратор с трудом открыл золотую плоскую табакерку, насыпал дозу на зеркало. Кокаин в октябрьской России немыслимо дешев. Зажатая между средним и указательным пальцем визитная карточка выстроила ровную дорожку. Действительно, остались сутки, чуть больше. Рассеюшка вздрогнет, а умные люди отбудут с прибылью.
Сумрачно шагал Борька по темной улице и досадовал на обстоятельства, особенно на левую руку. Хотя, что рука?! Ну, забинтована. Разве это повод оставлять бойца без дела? Браунинг в кармане готов к делу, а команда к нынешнему заданию все равно с единственным пулеметом вышла, да и тот взяли на всякий случай.
Борька глянул на подпорченную руку — белела повязка, хотя порядком уже замусолилась. Нужно было поверх чем-нибудь замотать, а то, правда, как какой-то больной-увечный.
Шел товарищ Сальков на квартиру к командиру группы, взять дяде Филимону табака, да напомнить Глафире, чтоб не дурила. Последнее, конечно, было главнее, поскольку курево у дяди Филимона явно оставалось. Ну, раз намекнули, так чего в обиде и безделье сидеть. Дело не боевое, но все равно дело.
Улицы были безлюдны, налетал ветер, рвал полу длинной куртки, норовил сорвать натянутую до ушей кепку. Вот же город эта северная столица: улицы просторны, в погожую пору вроде и красивы, а в непогоду разом норовит выдуть человека прочь: катись тогда хоть до Финляндии или кувыркайся кривохвостым воздушным змеем по облакам до самого Ревеля.
Не без облегчения юркнул Борька в знакомую дверь полуподвала, поправил кепку и постучал, стараясь колотить по-воспитаннее.
— Есть кто? От Филимона Кондратьича я.
— Не ломись, узнала, — не особо приветливо ответили за дверью и лязгнули запором.
— Я по делу, — немедля заявил гость, входя в тепло. — Просили табака взять и узнать — ужинала или опять постишься?
— Дурак, что ли? — поинтересовалась Глашка. — Хоть бы «здрасте» сказал. Иди руки мой, накормлю.
— Руки я, допустим, помою, — согласился Борька. — На мне сейчас воды двойная экономия, так отчего не помыть. Ты на вопрос-то ответь. В себя пришла?
— Знаете, Борис, а давайте я вас по башке сковородой приголублю? — с определенной официальностью предложила Глашка. — Чтоб вы не в свое дело не лезли.
— На «вы» не надо, не графья. Сковородкой можешь стукнуть, если тебе легче станет. Но осторожно! Я и так приболел, — гость показал забинтованную ладонь.
— Сунул куда не надо, — догадалась девчонка.
Борька пожал плечами:
— Что скрывать, случаются ошибки. Значит, руки мыть?