00:01 Радио с Авроры: «Центробалту. Пришлите бойцов. И больше пулеметов. Восстание в опасности!»
Это все случится сегодня, но еще не случилось.
— Красочно. Но чой-то мне не нравится твоя версия революции. Мало в ней торжественности, — констатирует внимательно выслушавшая оборотень и вытирает селедочные руки. — Хорошо, что еще утро, есть время и силы подправить дело.
— Думаешь, еще не поздно? — Катрин отложила мерзкий карандаш.
— Попробуем, отчего не попробовать. Изложила ты все очень доходчиво и даже слегка достоверно. Как же наш Ильич и так вляпался? На него не похоже. Не-не, в этой сцене мы со Станиславским не верим! Кстати, что, этот саксонский фарфор действительно так хорош?
Ответить Катрин не успела, оборотень завопила «куда понес, живоглот?» и выскочила в приоткрытую дверь. С лестницы донеслось краткое кошачье рычание — отягощенный добычей хышник удирал со всех лап.
— Тебе что, селедочного хребта жалко? — спросила Катрин у вернувшейся напарницы.
— Отчего жалко? Но отчего не испросить селедочку воспитанно? Стаскивает со стола как какой-нибудь чумной грызун. Знавала я таких: оставишь на тропке удилище, через миг все сожрано до самого поплавка. Нет, зверью типа Чона нужна дисциплина!
— С чего котенок вдруг переименовался? — мимолетно удивилась Катрин.
— Обоснованно, поскольку он — Чучело Особого Назначения, — сумрачно объяснила оборотень. — Еще столица называется: не успеешь оглянуться, а тебе уже в кроссовок нассали. Кстати, «Мурзик» — это вообще женское имя.
Уточнять, с какими-такими женственными Мурзиками приходилось общаться напарнице, не имело смысла, да и вообще помыслы были заняты иными проблемами. С кем наводить контакты в Смольном, как вести переговоры с генералом, пока было непонятно. О поисках пришлых провокаторов пока речь вообще не шла. Ситуацию те гады раскачали, видимо, непоправимо, оставалось минимизировать потери.
— Карту убери, — посоветовала оборотень. — Шпионы в нашу роскошь вряд ли забредут, а вот нагадить на карту Чон вполне способен.
— Не имею привычки документы оставлять, — проворчала Катрин, складывая карту. Сгребла карандаши и вдруг замерла:
— Стоп! Давеча, когда ты автограф брала. Твой Алексей Иванович…
— Отчего мой?! — удивилась Лоуд. — Нам, революционным рыботорговцам эти самые писатели не особо близки как по духу, так и…
— Ты с него автограф требовала, так?
— И чего? Что в этом непристойного?
— А ты вот подумай, — зловеще посоветовала Катрин. — Хорошенько вспомни.
— Я «хорошенько» не умею. Я или помню, или не помню.
— Он чем писал?
— Карандашиком. Желтеньким. Да какой с него, с бухого, спрос? Если перо дать, так одних клякс насажает. А шариковых самописок еще не придумали.
— А именно такие желтенькие «кохиноры» с ластиками, значит, придумали?! Нет, карандаши-то были, и с резинками, но таких…
— Ага… — начала улавливать суть оборотень. — Не тем, значит, расписался академик?
— Ну, мы вообще дуры, — уныло признала Катрин. — Что стоило взять за галстук и расспросить? Ведь наверняка что-то знает Алексей Иванович. Мелькнуло же у меня что-то в голове, да отвлеклась.
— У нее «мелькнуло», а дуры мы, значит, обе?! Нет, я с себя ответственность решительно снимаю. Как существо иной цивилизации и мироощущения, я не обязана знать временный привязки образчиков канцелярщины. Не морщись, уладим с переговорами, живо к писателю метнемся — наверняка еще не проспался твой карандашевладелец.
— И куда мы к нему метнемся?
— Строго на Пушкинскую, — снисходительно ухмыльнулась Лоуд. — Я же сама дважды адрес извозчику повторяла, — никуда не денется, ухватишь сочинителя за галстук или что там сподручнее. Но сначала переговоры. Собирайся, собирайся. Враг не дремлет, не дадим революцию загадить!
— Мне кажется, у них, у провокаторов, не так много сил, — сказала Катрин, затягивая тяжелый ремень с оружием.
— Что, еще меньше, чем у нас? — удивилась оборотень. — Слушай, Светлоледя, ты зачем так утягиваешься? Ремень короткий или намек что не завтракала? И вообще, у тебя детей полный замок, а ты все талией фасонишь. Нескромно. Вот у меня талия может еще потоньше, но я же не выставляюсь.
— У палок талий не бывает. Нервничаешь, что ли? Говори что вдруг за колебания?
— Во-первых, да, я нервничаю. А как чуткому образованному существу не нервничать, если революция?! Это у меня всего вторая Октябрьская. Если учитывать, что в тот раз я вообще честной зрительницей шлялась — так вообще первая. Что обязывает! Во-вторых, мы начинаем решительно вмешиваться, и… Я говорила, что не люблю пулеметов? И этих…, снайперов, тоже не люблю. Но догадываюсь, что непременно будет и то, и это, и еще что-нибудь. Ты уверена, что прикроешь мою худенькую, но уязвимую спину?
— Обычно ты мне доверяла, — неподдельно изумилась Катрин.
— Это не вопрос доверия, а вопрос сугубой и глубокой уверенности, — исчерпывающе пояснила оборотень. — Не в тебе дело, ты-то драться за меня, как за единственный шанс спасти ситуацию, будешь до последнего, тут спору нет. Ладно-ладно, не морщись, моя спасательность не главное, ты и так надежная. Но ведь и я должна сосредоточиться, и твердо знать, что ты не отвлечешься и меня ни с кем не перепутаешь. К тому же, раз мы легализуемся, я должна производить приятное впечатление и запоминаться революционным и контрреволюционным массам без всяких там пропусков и оговорок. Образ нужен. Я повспоминала всякие случаи и прецеденты и пришла к единственно правильному выбору. Но сочла своим долгом посоветоваться с тобой. Я тактичная. Базовый имидж будет вот таким…
Катрин онемела.
— Ну и как? — спросил образ, совершая изящный пируэт.
— Не пойдет, — сипло выдавила Катрин. — Во-первых к тебе будут бесконечно клеиться, во-вторых… Сейчас как врежу!
— Не надо! Поняла, с буквальностью перебор. Не вопи, — л-образ живо посадил себе мушку у угла рта, заодно изменил форму губ. — Так сейчас даже моднее.
Образ неуловимо изменился, Катрин перевела дух. Перед ней стояла темноволосая женщина среднего роста, не вызывающе-яркая, но чрезвычайно привлекательная. Но уже не Фло. В смысле, и Фло тоже, но уже не чисто она… Тьфу, черт, как же это объяснить?!
— Не волнуйся, я буду варьироваться по обстоятельствам, — заверила нью-Лоуд. — Возможно, ты будешь эти коррекции улавливать, ну и ничего страшного. Ты психологически стойкая.
— Я категорически против!
— Обсудим это по дороге. Нас ждет Смольный, а потом генерал, а генералы, те ждать не любят.
Шпионки вышли на улицу и неожиданно наткнулись на бодрствующую Лизавету — та стояла в дверях, придерживала у горло пальтишко, с тревогой прислушивалась к стрельбе.
— Екатерина Олеговна, Людочка, вы куда?! — немедля ужаснулась хозяйка. — Пальба же кругом. Говорят, немецкие шпионы в городе, всех генералов как уток стреляют.
— Вранье! — авторитетно заверила оборотень. — Все наоборот, хозяюшка. Это контрразведка и красногвардейцы австрийских шпионов ловят. К обеду управятся — мне писарь знакомый из интендантства по секрету говорил.
— Дай-то бог, — Лизавета посмотрела на нагруженных дам, на переодевшуюся вдову. — А вы-то зачем в такую пору…
— Очередь за пенсией занимать, — неубедительно буркнула рослая шпионка.
— Но пообедать непременно зайдем, — бодро пообещала оборотень. — Как там Нинка, не проснулась на стрельбу?
— Ворочается, но спит, — вздохнула хозяйка. — Вы все же, осторожнее, бочком там…
— Душевная у нас хозяйка, — похвалила Лоуд, удобнее перехватывая корзину. — Видит, что ты вся в маузерах, но игнорирует. Вот оно — петербургское воспитание! Но с котярой они недоглядели. Вот как мне в таком пахучем кроссовке революцию корректировать?
— Кроссовка твоего все равно не видно, а иллюзии не пахнут, — сказала Катрин. — Да и вообще ситуация настолько вонючая, что твоя обувь точно в тему.
Глава одиннадцатаяПереговоры, чайники и иная офисная рутина
Шамонит снял трубку нервно трезвонящего телефона.
— О, весьма признателен, Петр Петрович, — в голосе Иванова-с-акцентом сегодня было на столько больше акцента, что смысл улавливался с трудом. — Такой славный денек, а у вас никаких признаков жизни. Неужели все спят?
— Увы, — инженер прищурился на пустынную гостиную, на серый сумрак, угадывающийся за портьерами. — Хороший денек, изволите сказать? Будить Алексея Ивановича?
— Не стоит. Я, собственно, с вами словцом хотел перемолвиться…
«Слоуффцом» — Петр Петрович усмехнулся — интересно, понимает ли Иванов насколько забавен со своим русским? Наверняка понимает, весьма неглуп. Полагает, что вызывает симпатию сими милыми неправильностями?
Сам Шамонит не верил равно как людям с акцентами, так и господам с самым чудным литературным русским языком. Химия и физика приучает к языку формул и только формул.
…- через часок к вам прибудет наш общий знакомый и передаст нашу просьбу, — продолжал Иванов. — Полагаю, ваши сотоварищи будут слегка удивлены и слегка недовольны. Вам придется повторить прогулку к институту…
«Фроугулку к интститутфу».
— Если нужно, прогуляемся. Но в чем смысл? — Петр Петрович, вытянув ноги в мягких домашних туфлях, вольно откинулся в кресле и потянулся к ящичку с сигарами.
— Если вы меня не будете перебивать, я все объясню, — кротко напомнил Иванов.
Шамонит вздрогнул — акцент собеседника поменялся. Неужели курс взят к настоящему дельцу?
— У нас абсолютно достоверные сведения — партия товара уже на месте, — сказал Иванов-с-акцентом. — Да-да, именно там, где вы и искали. Посыльный сообщит детали. Теперь о том, чего он вам не сообщит. Вы выйдете с вашими друзьями, но к месту действия не пойдете. Вам будет поручено проверить иной склад, расположенный на совершенно иной улице. Вот это делать не обязательно. День выдастся беспокойным и лично вам разумнее посидеть до вечера дома. Это я вам настоятельно рекомендую. У нас с вами большие планы и мы заинтересованы в вашей безопасности.