— Люди будут, — заверил комиссар Чудновский, с вызовом глядя на генерала. — Нужно будет, и полсотни, и сотню выделим.
— Сотню не обещаю, но от нас будут самые опытные, — дернул углом узкого рта Полковников. — Товарищ, гм, Мезина, задержитесь на мгновение. У меня сугубо технический вопрос по пулемету.
Кабинет огромный, с видом на площадь. Жаль будет Полковникову отсюда уходить. Впрочем, он тут недавно, наверное, еще не прикипел.
— Бог с ним, с пулеметом, — прикрыв красные от бессонницы глаза, сказал молодой и некрасивый генерал. — Послушайте, Екатерина, я расспрашивать не хочу, и заставлять лгать тоже не хочу. Но вы же не «товарищ»? Вижу, что дворянка, и отнюдь не из идейных социал-демократов. Платят? Если честно?
— Не в том суть, Петр Георгиевич. Я — «товарищ Мезина». Ничего с этим не поделаешь. Привыкла к этому обращению. Я ведь из унтер-офицеров.
— Едва ли, — усмехнулся генерал. — Не очень вы похожи на ударниц.
— Специфика иная. А по сути… Тот же германский фронт. И очень мне жаль, что сейчас у мостов Невы нам бодаться приходится. Временно это дело. Как и правительство, что вы защищаете. Понять можно, но… Тупик. Скрутился узел, затянулся, лопнет, кровью умоемся. Потом опять: Днепр, Буг, Прегель, Шпрее. Отступления, наступления, окружения, сидение в окопах и обходы-прорывы на сотни верст.
— Думаете?
— Уверена. Года идут, враг все тот же. Но нынешние пулеметчики русские-русскоязычные, наши, доморощенные… Все время, мля, под ногами путаются, умы смущают.
— Не сквернословьте, вам не идет, — вздохнул генерал. — Берите пример с родственницы. Очаровательнейшая особа.
— Разве родственница?
— Я ничего не утверждаю. Но какой смысл скрывать? Похожи вы, несомненно и очевидно.
— Тогда ладно. Пойду я, ваше превосходительство?
— Желаю успеха. Папирос возьмете?
— Благодарю, обещала семье, что брошу курить.
Катрин сбежала по лестнице. «Лорин» хищно урчал, жаждая сорваться с места.
— Это что вы там за сепаратные переговоры устроили? — возмутился прямолинейный Дугов.
— О личном, Федя, сугубо о личном, — шпионка с ходу запрыгнула в перегруженную машину и лимузин рванул как бешеный.
— Между прочим, дверь я починил, — скромно заметил Колька-Николай, энергично вертя роскошную полированную «баранку».
— Молодец, всем бы так управляться, — Катрин уместила ноги, поправила полы полупальто.
Вот чего не хватало в чуде французской техники, так это печки.
Глава двенадцатаяНакануне. Утро
— Дохлый номер, — с досадой признал Гаолян, цедя теплый чай. — Ничего мы нынче не узнаем — вон, суета какая.
— Суета суетой, но и конспирация роль играет, — заметил Андрей-Лев, доедая кашу. — На нас не написано, что мы из боевой группы, так с какой стати с нами откровенничать?
Гаолян кивнул. В Смольном только время зря потратили, ну, это если не считать плотного завтрака. Комиссара дружины Ерорхинской фабрики, которого Филимон знал и на которого крепко надеялся, застать не удалось. Знакомые красногвардейцы пытались помочь, но и сами были несведущи. Беда в том, что центров в Смольном имелось много, но все какие-то не те. Боевиков направили на третий этаж, там был главный штаб Петроградского РВК, должны были знать. Конечно, заявлять «это мы генерала Оверьянова положили, и юнкеров на Ново-Косом, тоже мы» было бы немного нагло и необдуманно. Определенно за провокаторов приняли бы. Приходилось выяснять косвенно, напирая на имена-клички связников. А вот кукиш вам — не знал таких никто. Крепко законспирирована ударная революционная группа. В очередном центре усатый человек, попыхивая трубкой, внимательно выслушал инвалида, сказал, что названных товарищей не знает и про Центр не осведомлен, посоветовал приходить к вечеру — сейчас многие члены комитетов в отрядах и частях. Вдумчивый товарищ дал боевикам свежую газету «Рабочий путь» и посоветовал пойти в столовую, пока там народу не особо много. Совет был дельный.
Столовая располагалась в бывшей трапезной института: низкий широченный зал с длиннющими столами. Выяснилось, что вчерашние щи уже кончились, нынешние только варятся, зато каша выдается щедро-мясная, чая можно брать по две кружки, на одноногий пролетариат талоны выделяются из резерва, а с неопределенных бесталонных сочувствующих посетителей берут по рублю, что по-божески. Усталая раздатчица бабахнула в миски каши с говядиной. Андрей-Лев с сомнением глянул на лежащие в общей корзинке жирные ложки, достал карманный нож со встроенной вилкой. Гаолян только усмехнулся — смелый человек, но со своими щепетильными завихрениями. Хотя оно и верно — рука у инженера твердая, душа насквозь революционная, непримиримая, но брюхо от сознательности малость отстает, имеет интеллигентскую слабость.
Завтракая, слушали бурные разговоры вокруг — по всему выходило, сегодня все и решится — настрой у народа злой, веселый.
— Такие дела, а мы ходим со своим… Не вовремя, — пробурчал Гаолян, дожевывая горбушку. — Пойдем-ка в мастерскую, Андрюха. Что-то на душе нехорошо. Может, приказ какой срочный. В общем, завтра разбираться будем.
Инженер только вздохнул. Двинулись к двери и тут Гаолян столкнулся со знакомым.
— Кондратьич, ты?! А чего здесь? — изумился красногвардеец с вислыми усами.
— Что ж, только вам по штабам таскаться? — поморщился Филимон.
— Да я не о том. Дома-то у тебя… Или не слыхал?
— Что дома?! — Гаолян ухватил знакомца за ремень с подсумками.
— Не перекидывай, — с трудом устоял на ногах рабочий. — Жива, вроде, твоя Глашка. Напали ночью, стрельба была, но жива. В больницу снесли. Кто, чего напал — бес его знает. Я думал, тебе уж передали.
Гаолян молча рванул к выходу.
На деревяшке особо не разбегаешься, догнали в коридоре.
— Щас какой транспорт найдем, раз такое дело, — успокаивал красногвардеец.
— Известить не могли?! Товарищи называются…
— Да как тебя найдешь? Не ори, народ спит.
Вдоль стены действительно густо лежали накрывшиеся шинелями и пальто люди, рядом стояли составленные в козлах винтовки. Ну, солдата ором не разбудишь…
Гаоляна подсадили в огромный как вагон грузовик, наполненный пачками листовок. Инженер крикнул, что в мастерской будет ждать, если что нужно и вообще…
Грузовик заревел двигателем, тяжко, по-бычьи покатил к воротам, с трудом разминулись с пыхтящим броневиком, тут навстречу выскочила светлая легковая машина, впритирку, каким-то чудом ввинтилась между моторными громадами.
— Вот шальной! — заругался шофер грузовика. — Колька-дурень, туда-сюда гоняет как бешеный, доверили сопле мотор…
— Ты меня до больнички-Ушаковки довези, — тихо сказал Гаолян.
Водитель покосился:
— Не бойсь, папаша, тебя первым делом подбросим. Все одно, считай, по дороге…
— Колька, разобьешь, дурак! — завопила Катрин, глупо зажмуриваясь.
— У меня расчет верный, — усмехнулся юный самоубийца, закладывая крутой вираж.
Видимо, пока была не судьба броню таранить — проскочили мимо угловатого «Остина», впереди здание Смольного невыносимо слепило огнями.
— Братец, ты, бога ради, поосторожнее, — взмолился с заднего сиденья обретший голос штабс-капитан.
— Что вы волнуетесь, у меня глаз точный, — заверил гаденыш-водитель.
— Николай, в такие дни изображать Шумахера — не уважать ответственность исторического момента! — строго указала товарищ Островитянская. — Понял, голубчик?
— Понял. Чего сразу матерно-то да еще по-немецки? — пробурчал обидевшийся мальчишка.
Катрин с облегчением высадилась из безумного лимузина, с усмешкой глянула на развеселившихся зрителей-солдат. Утро выдалось утомительным. Непрерывно гоняли по городу, начав с места происшествия у фабрики Ерорхина. Полуподвал в лужах крови, исклеванная пулями самодельная мебель, эмоциональные, но малосодержательные рассказы соседей. Непосредственных свидетелей происшедшего не имелось. Было понятно, что два тела и раненую обнаружили внутри, еще один труп — снаружи. Но как началось, и собственно цель разборки оставалось абсолютно понятно. Несомненно, стреляли и из пистолета-пулемета: старший красногвардеец передал несколько гильз, да и по характеру и густоте пулевых отметин вполне понятно.
— Еще револьверы у них имелись, — рассказывал красногвардеец. — Ничего особого — браунинги. В отряде оставили.
— А пулемет?
— То есть как? — удивился фабричный вояка. — Пулемет передали в штаб.
Катрин молча глянула на товарища Дугова. Тот пожал плечами:
— Скрывать мы не собирались, но и демонстрировать оружие раньше времени сочли преждевременным. Мало ли… Дознание должно идти упорядоченно.
Шпионка присела у перевернутого стола, пытаясь понять по пятнам крови, где стояли погибшие и могли ли их всех разом расстрелять через окно.
— Мальчишка вон там лежал, — указал красногвардеец. — Документ у него нашли, но как звали парнишку, сейчас не припомню. Он не местный, к хозяевам иной раз заходил. С Кондратьичем они вроде вместе работали. Заместо ученика или подмастерья паренек был.
— Значит, случайно под пули подвернулся?
Красногвардеец покосился на штабс-капитана, неопределенно пожал плечами:
— Выходит, случайно.
— А девочка как уцелела?
— Бомбой ее контузило, ослепило, она под кровать закатилась, да видать, обеспамятела.
Насчет бомбы было странно — никаких следов осколков не заметно. Разбитое окно комнату выстудило, но гарь и запах тротила-аммонала въедливы. Катрин заметила, что напарница многозначительно принюхивается, и смаргивает. Что-то товарищу оборотню понятно.
— Общая картина ясна, так, товарищи и граждане? — Катрин оглянулась на членов комиссии.
— Да черт его разберет, — не стал скрывать своей озадаченности товарищ Дугов. — Грабить тут нечего, люди жили пр