— Ложь! Мы полностью контролируем ситуацию! На подходе ударные батальоны, высланные Ставкой. Кто вам дал право… — Керенский встряхнул головой. — Ступайте-ка отсюда вон, Екатерина Олеговна.
— Как скажете. Но позвольте напомнить: гражданин-товарищ Ульянов-Ленин, он упорный и имеет обыкновение возвращаться. Упустили вы шанс договориться.
Катрин поняла, что на нее сейчас будут кричать. Хозяин Зимнего действительно набрал воздуха и начал по восходящей:
— Договариваться?! С преступной, изменнической шайкой авантюристов-террористов?!..
Но тут в глубине дворцового коридора многоголосо закричали, ударили три револьверных выстрела, закричали еще громче. Загрохотали сапоги, в комнату вскочил адъютант с широко распахнутыми глазами:
— Бежал. Он бежал!
— Как?! — Керенский рухнул на стул — даже сейчас он был порывисто-театрален и явно учитывал, что предмет мебели мягок.
— Его вели… вдруг… исчез, одеяло… одеяло осталось, — прояснил ход катастрофических событий бледный адъютант.
Диктатор застонал, с силой, обеими ладонями пригладил свой бобрик:
— Задержать. Немедленно! Вы слышите?!
Катрин осознала, что лишние свидетели столь драматическому и унизительному моменту ни к чему, на цыпочках удалилась в коридор.
Здесь было довольно оживленно: прогрохотал ножищами полувзвод юнкеров, где-то дальше вновь бабахнули из револьвера, протяжно прокричали команды. Мероприятия неизбежные, но, скорее всего, безнадежные. Лоуд, не возлагавшая особых надежд на попытку экспромт-переговоров, все же не ожидала подобного унижения и сейчас пребывала в откровенном, вполне понятном возмущении. Вон — даже отойти от кабинета Керенского не соизволила, сразу сгинула. Сейчас любой юнкер или офицер, бегающий по коридорам и размахивающий винтовкой, может оказаться очень фальшивым л-юнкером. Возможно, даже проявит инициативу и возглавит одну из команд преследователей. Или примет облик испуганного лакея дворцовой обслуги и усядется пить чай и злословить с коллегами по поводу неумелой новой власти. Хотя нет, слишком разозлена тов. Оборотень, чтобы мирно чаевничать. Маневр с мгновенной мимикрией и подделкой под одного из конвойных технически отточен до идеала, и чем многочисленнее охрана, тем проще бывает этот фокус провернуть. С этим трудностей у Лоуд не возникло, вот как бы не психанула обиженная завотделом и за нож не взялась.
Впрочем, пора было подумать о себе. Сейчас у преследователей пройдет первый шок, поднатужатся умами, начнут сообщников искать. Высокорослая и донельзя сомнительная сестра милосердия на роль козы отпущения вполне пригодна.
Катрин огляделась, подошла к столу у стены: брошенная посуда, лужица пролитого чая, ложечки с вензелями, баранки, самовар. Походно-дворцовая жизнь в период очередной агонии власти. Самовар, кстати, чуть теплый. Шпионка разломила баранку, сунула в рот — пыль мучная, никакого сравнения с глорскими пряниками, страна в кризисе, вообще все плохо.
Она шла по коридору, временами выставляя самовар в качестве щита. Мимо в поисках коварного вождя большевиков пробегали запаленные преследователи, Катрин ахала, заслонялась самоваром. Нужно признать, наличие полуведерного бытового прибора порядком убавляет дамам заметности-гламурности: встречные больше опасаются обжечься, чем вглядываются собственно в самовароношу.
К выходу с барельефами шпионка не попала, вывернула к какой-то лестнице поскромнее, спустилась. Малочисленный гарнизон на выходе был настороже: ощетинились штыками и развернули пулемет во глубину дворца.
— Боже мой, что творится, что творится?! — причитая, Катрин спустилась к внутренней баррикаде. — Отряд капитана фон-Квака здесь вышел?
Выяснилось, что Квака здесь не было, но его действительно лучше снаружи искать — во дворце сейчас небезопасно. Шпионку выпустили в ночной холод — имелись в старой армии определенные достоинства, например, остатки рыцарской галантности и уважения к прекрасным дамам.
Катрин с грустью приобняла остывший самовар и пошла искать проход между дровяными баррикадами. У стен дворца стояли трехдюймовки, у зарядных ящиков возились юнкера расчетов. Изрядно стянули войск. Штурм, видимо, будет жестче, чем в основном векторе. И вообще дело не заладилось. До аудиенции шпионки были более высокого мнения о Керенском, а сейчас министр-председатель взял и взъярил оборотня — попыток ареста Лоуд, по старой памяти, абсолютно не выносила и считала глубочайшим личным оскорблением.
Катрин протиснулась мимо полуготового, обкладываемого мешками с песком пулеметного гнезда. Левее, у баррикады сгрудился военный люд — там слушали агитатора. Вернее, агитаторшу. Молоденькая, разрумянившаяся девушка-ударница, балансировала на гребне штабеля фортификационных дров:
…- потому стоять нам надо до конца! Не большевики, не анархисты опасны. Им самим голову задурили, много ли нужно фабричным и прочей темноте сиволапой. Но немцы уже в городе! Диверсии и провокации кругом. Сегодня на Пушкинской накрыто ихнее шпионское гнездо. Двенадцать легких пулеметов, динамит, полмиллиона рублей. Золотом! Штурмом тайного германца взяли. Юнкера-владимирцы, ай, молодца, со двора ворвались. Я сама видела, раненых помогала оттаскивать. Тамошних шпионов Красная гвардия с улицы прижала, так под дверьми рабочих-точильщиков побило два десятка. Они же необученные, прут на пулемет напролом, никакого понятия о тактики. Господа, немца надо сдержать!
Катрин подергали за рукав:
— Красивая, кипяточку-то нету? Озябли сильно.
— Едва теплый. Плеснуть? На иные сугревы и не рассчитывай, — сказала Катрин лукавому казаку.
— Что ж этак обидно, разом в лоб, — вздохнул служивый. — А поигричать? Ладно, ну, нацеди хоть тепленького.
Потянулись кружки, казаки хлебали, шушукались:
— Неужто про немцев правда? Зверствуют, им что столица, что по фронтовым траншеям «чемоданы» класть. Или заливает молоденькая? Кто такая, кто знать?
— Ударница, они ж еще те… барышни.
— Ты не зуди, — предостерегла Катрин, наливая очередную кружку. — Как могут бабы, так и служат. Достойны уважения. А про немецких шпионов все говорят. Сколько там пулеметов взяли, сказать затрудняюсь, а по сути, верно. По всему городу в эти дни стрельба. Вожаков большевистских сожгли, алексеевцев расстреляли, у Смольного газовую атаку готовили.
— Про то мы слыхали, — признал, закуривая казак. — А не брехня ли?
…- господа, отдавать Петроград на волю шквалу безрассудного немецкого шторма никак нельзя! — звонко призывала милашка-ударница с поленьев. — Власть приходит и уходит, а столица у нас одна! — девица сорвала с головы папаху, стиснула в кулачке. — Смерть чуждым шпионам, вредителям и провокаторам!
Слушавшие одобрительно засвистели, загомонили. Катрин подумала, что Фло лет семнадцати-восемнадцати, стриженная под машинку была бы дивно хороша даже в подобной шинелище на три размера больше нужного. Это, конечно, не ее точная копия, но…
Л-ударница спрыгнула с баррикады, Катрин и самовар двинулись наискось, и шпионки воссоединились подальше от толпы.
— Что так долго? — отдуваясь, поинтересовалась красноречивая оборотень. — Я, между прочим, завотделом, а не рядовой агитатор-горлопан. Без мегафона мне сложно.
— Ну и постояла бы молчком.
— Тогда бы ты меня полночи по площади искала, — справедливо указала «набирающая возраст» товарищ Островитянская. — Знаю я тебя, вечно отвлекаешься: пушечки, пулеметики, солдаты-герои, мужественные полковники. Хотя трофеи-самовары, это, конечно, неожиданно. Приятно удивляешь, растешь над собой.
— Зараза заразная.
— Обидно говорите, гражданка Светлоледя. Ну, чего делаем?
— Раз мы уже все равно здесь, имеет смысл зайти в штаб Округа, — предположила Катрин, пристраивая самовар поудобнее.
— Верно! Телефонируем в отдел, вызовем авто.
— И это тоже. Но недурно бы Полковникову рассказать о последних событиях.
— Можно и рассказать, — Лоуд помрачнела. — Но с переговорами у нас как-то не тем галсом пошло. Не подсеклось, да, бывает. Мутный тип этот Керенский, не ожидала я от него этакого упрямства. Вроде и знакомы они с Ульяновым, а никакого взаимоуважения.
— По-моему, он измотан. Нездоровится премьер-министру.
— Что, тоже гипертония? Нужно было ему одеяло подарить. Очень уютное. Впрочем, не взял бы, за взятку счел, чистоплюй тщеславный.
Шпионки резво дошагали до здания штаба Округа, оставили самовар под охраной караула, телефонировали насчет вызова автомобиля и поднялись к генералу.
— Прекрасно выглядите, — похоронным тоном сделал комплимент Полковников. — Видимо, окрылены успехами.
— Это у меня всегда так — чем меньше сплю, тем свежее выгляжу, — призналась товарищ Островитянская. — Потом, конечно, обмороки и полное обезвоживание организма. Воды недурно помогают, минеральные. Но не будем о физиологичном, не тот момент.
— Я, собственно, и не о вас, — пробормотал генерал, продолжая разглядывать Катрин.
Шпионка поправила уже не совсем белую косынку на голове:
— Больница, морг, далее везде… В медицинской униформе как-то удобнее. Петр Георгиевич, вы о событиях в Смольном уведомлены?
— Да, штабс-капитан Лисицын мне доложил и, не скрою, у нас есть еще осведомители. Весьма странная история. Полагаю, провокация. Атака хлором в подобных условиях абсолютно бессмысленна. А не происки ли это ваших хитроумных руководителей ВРК, а, товарищ Островитянская?
— Вот у меня специалист по взрывам и прочим армейским мероприятиям, ее и пытайте, — Лоуд, которую в эту ночь систематически оскорбляли недоверием, хмуро указала на напарницу.
— В чем же бессмысленность провокации? — уточнила Катрин. — По сути, устраивали фугас-камуфлет: подрыв взрывчатки выбрасывает бомбы с газом во двор и сквозь рухнувшее перекрытие внутрь здания. Непосредственно от газовой атаки потери были бы невелики, от взрыва жертв куда больше, но главное медий… пропагандистский эффект. «Правительство удушило газами тысячи большевиков и депутатов рабоче-солдатского съезда». Эхо такого взрыва еще долго по стране гуляло бы. Можете указать, что в поднятии волны негодования заинтересованы сами большевики, но сейчас в Смольном полно руководящих членов партии. Едва ли ВРК готов к столь масштабному самопожертвованию. Мне кажется, события подкрепляют версию о третьей силе.