— Уймись, — не выдержала Катрин. — Все равно никто не слышит, так какого черта бубнить?
— А в роль войти?! Момент непростой, требует полного погружения и концентрированной эмоциональности. Ты, Светлоледя не психуй, я и сама переживаю. Место тут такое нервное.
Катрин кивнула. Лестница была знакома — не так давно отсюда решительно настроенные офицеры-добровольцы конвоировали под наганами л-вождя и сомнительную сестру милосердия. Тогда обошлось. Теперь вот возвращаться, и…
— Главное — спокойствие, — самозванец-профессор, поставил саквояж, поправил пенсне, неодобрительно глянул на ноги спутницы — Катрин в этот ключевой день не сдержалась и сменила нижнюю часть туалета на офицерские галифе, благо авторитет Общего орготдела уже достиг той высоты, где подобные мелочи значения не имели. — Все фасонишь, смущаешь коллег-следователей и водителей. Надо бы дресс-код в отделе ввести, — с некоторым опозданием взволновалась ответственная завотделом. — Ну ладно, извещай о нашем прибытии. Ишь, дверь как залапали проклятые золотопогонники.
Катрин постучала в действительно порядком исцарапанную дверь. Послышались шаги — условного стука ждали.
— Представь меня поприличнее, а то опять какой-нибудь акушеркой-ветеринаром выставишь, — прошипел л-профессор.
— Кто там? — спросили из-за двери.
— Товарищ Фофанова? — приглушенно уточнила Катрин. — Я из орготдела. Доктора привезла.
Дверь отперли.
— Вот — профессор, очень хороший специалист, — неловко представила врача Катрин. — Рекомендовали именно по подобным случаям.
Невысокая женщина с подозрением глянула на л-старичка.
— Вы, милейшая, не сомневайтесь, меня в Берне и Вене знают, на консультации приезжать не брезгуют, — лживый профессор уверенным движением трости отстранил с пути хозяйку, сунул ей шляпу. — Ну-с, где наш больной? Калошки здесь оставлю. Длани сполосну и осмотрим-с.
— Понимаете, доктор…
— Нет, милочка, пока мне понимать абсолютно нечего, — отрезал л-профессор. — Вы, как вижу, вполне здоровы, а понимать и воспринимать мне нужно больного, и на вас я отвлекаться не буду, и не надейтесь. Провалы в памяти, это, знаете ли, дело наиобычнейшее. Но опасное. Ага, а это значит, супруга занедужевшего? Очень хорошо!
Профессор доброжелательно покивал товарищу Крупской.
— Врач? Так пусть же проходит, — потребовал из спальни очень знакомый голос…
Катрин было стыдно. Она оказалась в гостиной — обеспокоенные хозяйки пригласили выпить чаю. Было им, конечно, не до гостей, да и чай был остывший. Но приходилось сидеть и ждать.
— Как он? — пытаясь прогнать неловкость, спросила шпионка.
— Порывается немедленно ехать в Смольный, — убито ответила супруга вождя. — Уверяет, что вполне здоров и его присутствие в штабе восстания жизненно необходимо. У вас ведь есть автомобиль?
— Машина есть, но ехать без охраны неосмотрительно, — уклончиво ответила Катрин. — На улицах изрядно стреляют.
— Но у вас же есть револьвер?! — Фофанова очевидно нервничала. — Вы же из Общего орготдела, так? Мы проскочим до красногвардейцев!
— По улицам проскочим, водитель у нас лихой, — согласилась Катрин. — Проблема возникнет в Смольном. Есть основания считать, что Ильича там ждут не только партийные соратники. О подготовке взрыва вы наверняка слышали. Враг ждал прихода Ленина. Пропускной режим в штабе только налаживается, полной безопасности мы пока гарантировать не можем.
— Но мы Владимира Ильича не удержим. Он рвется в Смольный, — в отчаянии призналась Крупская. — Нужно ехать.
Катрин было неловко — она здоровая, высокая, в дурацких форменных портках, с двумя пистолетами за поясом, сидела между двух не очень молодых, не очень красивых, абсолютно безоружных женщин, лгала им в лицо, и не могла понять, откуда в них такое бесстрашие и дерзость. Поистине, были времена, коих нам уже не понять.
— Надо все-таки выждать, — промямлила шпионка. — Пока идут переговоры, пока ничего определенного не решено. Давайте завтра? Выделим надежную охрану, вот начнет свое заседание съезд Советов…
— Вы не понимаете. Восстание медлит, и мы можем потерять все. Если понадобится, он отправится в Смольный в одиночестве, — упрямо повторила Крупская.
— Товарищи, это будет крайне рискованное решение, — заявила Катрин. — Это я вам как специалист по антитеррору говорю. Мы обязаны обеспечить прибытие в Смольный здорового, полного сил и энергии Ильича. Настоящая работа только начинается. Да, сейчас время винтовок и револьверов, но это короткий период. А потом годы, нет, десятилетия упорного труда. Годы строительства, политического и хозяйственного, годы настойчивого укрепления обороноспособности, упорные битвы за урожай. Пистолеты скоро вернутся в кобуры. Ну, мы крепко на это надеемся.
Женщины посмотрели на выпирающую из-за пояса обманщицы рукоять маузера, Надежда Константиновна вздохнула:
— Только бы он сам не побежал в Смольный. Знаете, давайте все-таки выпьем чаю и перекусим. Просто удивительно — такое тяжелое время, и вдруг такие пряники. Нужно доедать, завтра может быть не до лакомств.
Поставили чайник, а Катрин пыталась расслышать, о чем говорят в комнате.
— Язык ваш меня беспокоит, — признался профессор, кидая в саквояж стетоскоп. — В остальном вполне ничего. Порадовали старика. Я, правда, специалист узкого профиля, но рад за вас вполне искренне.
— Но почему я так долго спал? Это абсолютно ненормально, — сказал вождь, одеваясь.
— Э, батенька, не смешите. Серьезнейшее нервное переутомление — вот и вся разгадка. Нужен отдых. Краткий, но абсолютный.
— Об этом не может быть и речи! — решительно заявил Ленин, хватая галстук. — Ситуация архисложнейшая.
— Я, дорогой вы мой, вне политики, — заверил профессор, извлекая из кармана отличную пеньковую трубку. — Но это не значит, что окончательно выжил из ума, ничего не понимаю, не знаю и вовсе не читаю газет перед обедом. Узнать вас не так сложно, господин-товарищ Ульянов. Паричок, кстати, недурной. Стильно и весьма.
— Благодарю. Выпишите мне каких-нибудь порошков и микстур, и я пойду.
— Выпишу, отчего же не выписать, — заверил, пожевывая незажженную трубку, доктор узкого профиля. — Но куда изволите так спешить, если не секрет? Впрочем, молчу-молчу! Несомненно, в Смольный, руководить красными гвардейцами и отчаянными кронштадтцами. А между тем, если позволите старику словечко сказать — не тем вы, дорожайший Владимир Ильич, заняты. Нет, не тем! Мельчите-с!
— Вы полагаете? — заинтересовался вождь. — У нас тут, знаете ли, вооруженное восстание намечается. Неординарное событие, прошу заметить.
— Несомненно! Серьезное, увлекательное дело. Но для молодых, горячих! — профессор воинственно выставил бородку, сверкнул пенсне, по-пистолетному наставил на собеседника трубку. — Я ведь в юности тоже… ого… «смит-вессоны» в серебре, с памятными зарубками на рукоятях… Впрочем, что я хвастаюсь. Мы с вами видали виды, дорогой Владимир Ильич. А сейчас вдруг изволите бежать, спешить. Романтика ночных улиц, да-с. Между тем, главное начнется потом. Не сомневайтесь, Зимний будет взят решительными силами большевиков. Вчера было рано, послезавтра будет поздно, совершенно верно.
— Эту формулировку вы откуда взяли, профессор? — прищурился Ленин.
— Как откуда? — удивился лукавый доктор. — Вы только что и прошептали. Тихо, но энергично.
Вождь в некоторой растерянности сел на диван.
— Я это вслух сказал?
Доктор покачал головой, присел рядом и сочувственно сказал:
— Это, батенька, ситуация нередкая. Нечто вроде потрясения основ нашего сознания. Летит наш разум возмущенный на всех парусах, скрипят мачты, гудят ванты, тут внезапный шквал в борт — бац! Захлестнуло палубу на миг пенным валом, закрутило, отяжелели потекшие трюмы, сдвинут балласт. Что в таких случаях делает опытный капитан или врач? Носом к ветру, воду откачать, снасти проверить, экипаж взбодрить оплеухами. Потом полный вперед — курс на опасность! Скажете — не логично?
— Отчего же. Но в данный момент долг и обстоятельства требуют немедля поднять все паруса…
— Да справятся там без вас, — профессор доверительно пихнул локтем пациента. — Революционную ситуацию мы с вами создали, взять власть теперь дело техники. Возьмут! Товарищ Троцкий в своей стихии, ВРК твердо стоит за штурвалом, Чудновский активно ведет переговоры, нажимает — талантливейший человек. Практически дело в шляпе. Красная гвардия отжала почти все мосты-телеграфы и, заметьте, практически бескровно. Стычки с немецкими шпионами не в счет.
— Не преувеличены ли эти слухи о германских пулеметчиках? — засомневался вождь.
— Отнюдь! Сам Керенский, скрипя зубами, но подтверждает. Готов к переговорам наш адвокат. Куда он денется, сдаст власть! И ведь власть, Владимир Ильич, идет в руки сама, практически легитимно и по любви. А это дорогого стоит, уж поверьте старому человеку.
— Хитрят! Вы не знаете эту мелкобуржуазную психологию. Сейчас мы можем сделать широкий, решительный шаг к социализму. Нельзя давать запугать себя криками запуганных буржуа. Необходимо действовать на опережение. Немедленно!
— Да, и необходимо, и немедленно! — подтвердил иезуит-профессор. — Смольный, смею вас заверить, не дремлет. Надежда Константиновна вам рассказывала об обстановке? И о действиях Общего орготдела, я надеюсь?
— Да, несомненно. Однако же…
— Власть ВРК возьмет. Удержать ее — вот ваша задача! Это ведь не рабочие батальоны на баррикады пихать. Тут дело поинтереснее. Тут такое громадье задач… Взять власть, утихомирить оппонентов. Один ВИКЖЕЛЬ[32] чего стоит. Чугункины дети!
— Да, редкостные мерзавцы, — горячо согласился вождь.
— О том и говорим, — профессор похлопал пациента по локтю. — Завтра с утра в Смольный, и за дело. А пока отдых и никаких! Абсолютно серьезно вам говорю — повторные провалы в памяти и слуховые галлюцинаций в ближайшие часы не исключены. Шторм стихает, но тем не менее. Как политик вы не можете себе позволить демонстрировать всякие странности. Злые языки подхватят, о-хо-хо… Подумайте о революции, о жене, семье. Как, кстати, племянники?