Рука шпионки бессознательно скользнула к рукоятке маузера, но было поздно. «Миланский крестьянин» резко шагнул к стоящей спиной профессору, мгновенно прижал нож к горлу Лоуд, другой рукой приставил к голове пленницы ствол отнюдь не итальянского револьвера банальной системы «нагана». Явно взведенный…
Это было немыслимо. Катрин и с закрытыми глазами могла бы почувствовать присутствие в помещение чужого человека. Или дарка. Опыт, годами наработанное чувство опасности… Но мгновение назад зал казался абсолютно безопасным. Ладно, человек всегда может ошибиться. Но как Лоуд лоханулась?!
— Однако! Два века живи, век учись, — сдавленно сказала профессор, прижатая к стальному нагруднику. — Говорила же — самый дрянной зал!
Зал был не только дрянным, но и чересчур обитаемым. Катрин уронила трость и держала на прицеле маузеров появляющиеся из углов фигуры. Еще трое… шестеро. Оружие держат наизготовку — даже в темноте можно угадать винтовки-трехлинейки.
Катрин рискнула бы — можно снять двоих ближайших, одновременно нырнуть за витрину. Темнота поможет да и удовлетворительную скорострельность маузеров не будем отбрасывать. Но Лоуд… Завалить этого наглого «миланца» ничего не стоит — он лишь частично прикрыт не очень высокой товарищ Островитянской. Но револьвер — механизма простая и бездушная, пружина спуска легко сработает в дрогнувшей, пусть и уже мертвой, лапе. Голова у профессора умная, многоликая, но вполне пулепробиваемая…
— Тифина! — предупредил один из керосиновых призраков. — Леди Катарина, нам лучфе спокойно погофорить. Мы фас ждали здесь, у арсенальный залы и не офиблись. Профу минутку фнимания!
Он. «Иванов». Манера говорить характерная и описание соответствует: невысок, залысины. На боку в кожаной сумке весит какая-то хрень, вроде увесистого цилиндра противогаза. Запасливый какой, вот об этом не упоминали. В остальном все совпадает. Ганн говорил про акцент, не умея идентифицировать оный — псевдо-коммунист и сам наполовину англоязычен, как все детишки Сети, да еще нарочито свою речь замусоривает. А гражданин «Иванов» у нас явно из немцев, видимо, баварец. Спасибо нашим знакомым переводчикам, пусть поверхностно, но насчет диалектов просветили.
— Отпускаем женщину, потом разговариваем, — резко предложила Катрин.
— Не гофячитесь. Эфто не женфина, а тофарищ Остроффитянская. И лишь ее прифутсвие позфоляет нам гофорить, но не стрефлять. Очень скорофалительно стрефлять, — подчеркнул свою мысль Иванов. — Оруфие мы фсе опускаем. Кроме фот того рефольвера. Пусть подстарфует от фашей меткой руфи. Мы с фами хорофо знаем, фто фрау Остроффитянская — персона, фесьма ценная русской рефолюции и лично фам.
Изъяснялся герр Иванов на смехотворнейшем русском, но мысли свои доводил до собеседника исчерпывающе. Пистолет он, кстати, действительно опустил, темные фигуры между витрин, тоже отвели стволы винтовок.
Значит, переговоры. Катрин тоже опустила «маузеры».
— Благорафумно, — одобрил худосочный Иванофф. — Перейду к фути дела. Тофарищ Остроффитянская имеет представлять рукофодящий роль в данной рефолюционной дейстфительности. Фы, как коммунистка и болфивичка, отлично это понифаете. Фариант прост: фаши услуги в обмен на физнь и безофасноть министра!
— С какой стати я вдруг «министр»?! — придушенно возмутилась товарищ Островитянская. — Не будет у нас этого опозоренного историей звания! Требую в переговорах меня именовать «исполняющая обязанности народного комиссара»!
— Как уфодно, — не стал возражать Иванофф. — Не о фас речь. Я обращаюсь фот к этой белокурой фударыне.
Он демонстративно повернулся к вооруженной собеседнице:
— Суть предложения фам ясна, фрау Катарина?
— Не совсем, — призналась Катрин. — Во-первых, вы чересчур «фыкаете», а во-вторых, меня смущает ваше страстное стремление поменять замечательную товарища Островитянскую на какие-то неопределенные «мои услуги». Чудится неприятный сексуальный подтекст и дурной вкус.
— Фексуальный? — явно не понял собеседник.
Так, а Иванофф ведь не совсем то, чем его считали. Несомненно, человечек земного и здешнего происхождения, но какого «года выпуска»? Явно не XX век. О сексуальной революции[60] бедолага вообще не осведомлен. Еще и старательно «сударыня» пытается использовать. Учтив не по-современному герр Иванофф.
— Не суть важно какой подтекст, это я к слову, — пробормотала Катрин. — Просто объясните — какой вам смысл менять видного деятеля революции на мои неочевидные услуги? Вы ведь тут так старательно и прилежно контрреволюцию учиняли, гражданскую войну провоцировали?
— Не фофсем. Мы меняли цефь софытий. Федущую туда, — Ифанофф указал стволом пистолета куда-то далеко вперед, в сторону античных залов. — Нам не нуфна фойна. Та-та, та самая, фы знаете.
— Так он пацифф-ффист! — обрадовалась придушенная, но не утерявшая свойственного земноводным оптимизма, профессор. — Камрад Иванов, у нас с вами много общего…
— Зафнитесь! — холодно приказал переговорщик. — Нам не нуфны политифированные фыскочки-рыбачки. Я разгофариваю с фрау Катариной. Идемте с нами, фударыня. Нам фыжненно необходим специалист по Прыфкам. Об оплате и комфинсации зафраченого фремени догофоримся. Разочарофаны не будете.
— Понятно, — Катрин осторожно потерла пистолетом внезапно занывшую ушибленную ногу. — Герр Иванов, вы не находите, что ваш подход к переговорам напоминает шантаж? От специалиста по Прыжкам, работающего под нажимом крайне мало пользы. Вы должны понимать.
— Мы догофоримся, — повторил собеседник. — И фы не пофалеете. Но пока я фынужден дейстфовать грубой силой. К тому фе я плохо говорить по-русски. Трефуется обстоятельный бесед.
— Требуется убрать от моей головы или наган или нож, — встряла Лоуд. — У меня шею перекосило, а кривошеий ИО наркома — это вообще курям насмех. Кстати, для полного взаимопонимания рекомендую перейти на пантомиму. Будет как в немом кино, что очень стильно. Синематограф вообще чрезвычайно современное и технически совершенной искусство, несомненно, главное для нас…
— Зафнитесь! — приказал Иванофф. — Или ногу профтрелю.
В голосе невыразительного лысеющего человечка проскользнули стальные нотки. И свой кавалерийский «Рот-Штейер»[61] он держал уверенно.
— Жить кривошеей я не желаю! — злобно объявила оборотень. — Стреляйте, пофлые убийцы! Может, я желаю умереть как в кино. Эффектно и не напрасно!
До Катрин дошло. Она кинула краткий взгляд на напарницу — Лоуд была вынуждена стоять на цыпочках: горло поджимал нож пленителя, в висок упирался револьверный ствол, и голова, обтянутая красной косынкой, действительно крайне неудобно перекосилась. Бесспорно, оборотень могла обратиться во что-то жуткое, способное напугать даже смахивающего на робота «миланца». Но скорее всего, тот с перепугу нажмет на спуск. Профессор совершенно обоснованно ценила и берегла свои мозги.
— Меня душат, режут и висок продавливают. Это нарушает все Гаагские конвенции прям скопом и оптом, — с достоинством напомнила оборотень, уловившая понимание во взгляде партнерши.
— Ефе слофо и ф колено, — кратко сообщил Иванофф, действительно нацеливая пистолет на стройную ногу товарища Островитянской.
— Экий вы фанат стрельбы по женским ляжкам, — пробурчала Катрин. — Оставьте эти садистские фокусы. Мне нужны гарантии, и хотя бы самое общее представление об объеме работ. В общем, надо договариваться.
Катрин знала, что договариваться не о чем. Пристегнуть прыгуна к одному месту гораздо проще, чем это кажется на первый взгляд. Иванофф вполне сообразит как это сделать. Да и объяснять немцу теорию лимитирования личных и индивидуальных прыжковых способностей бесполезно. Ее, эту теорию, все равно никто пока не может понять и объяснить. И вообще шпионов дома ждут — это решающее обстоятельство. Так что заканчиваем переговоры.
— Здесь не мефто уточнять… — начал Иванофф.
Громыхнул выстрел…
Эхо еще катилось под высокими сводами и краткий всхлип-вздох несчастной Островитянской практически утонул в гулком отзвуке коварного выстрела. Но все видели, как из виска пленницы брызнула кровь. Оборотень безжизненно обвисла в полужелезном объятии, из-под пробитой косынки на гладкую щеку густо потекло…
— Фто… — возмущенно открыл рот Иванофф.
Первый выстрел Катрин сделала опущенным пистолетом, пряча ствол за собственные ноги и надеясь, что рикошет и звук уйдут в сторону обреченной напарницы, а пуля никого не заденет. Лоуд сыграла идеально, спрятанный под косынкой сквиб тоже не подвел. Противник ничего не понял и мгновение было выиграно. Теперь Катрин злорадно всадила пулю Иваноффу в колено, с левой руки положила ближайшего стрелка и ушла под защиту витрины. Стреляли «расписные» метко — сразу две ответные пули раскололи витринное стекло. Откатываясь из-под опасного стеклопада, шпионка достала «миланца» — получив пулю в плечо, громила выпустил безжизненное тело Островитянской, пошатнулся, неловко бахнул из «нагана» в потолок зала. Катрин для профилактики добавила великану во второе плечо и сосредоточилась на остальных стрелках. Штабель ящиков поблизости пришелся кстати — вполне себе капонир, хотя и миниатюрный…
…Патронов жалеть не приходилось, «маузеры» грохотали практически непрерывно. Расписные отвечали довольно точно, но в плотности огня явно не могли составить конкуренцию. Вталкивая в пистолет новую обойму, Катрин отметила, что у противника сложности в обращении с «трехлинейкой». Похоже, к иным стволам привыкли…
…Еще четыре пули веером в сторону дальней двери зала… Интересно, где наша засадная кавалерия? Хотя тут всего несколько секунд прошло. Что-то хрипит на немецком наречии герр Иванофф, пытается отползти с линии огня. Ничего, далеко не уползет, скотина этакая. Тела товарища Островитянской на месте нет — воскресла и испарилась, то-то и «миланец» враз притих. С чистотой эксперимента по гуманности не очень получается, да и разгром музеев становится какой-то нехорошей традицией. Не поджечь бы строеньице…