Алексей Иванович посмотрел на «браунинг». Нет, это не тот боевой револьвер, крупнокалиберный, так надежно ложившийся в ладонь, так решительно и мгновенно забиравший жизни. Сейчас на столе рядом с тарелкой с остатками ветчины лежал маленький карманный вариант «бельгийца» — купленный еще до этого ада, в мирное время, на честно заработанные литературным трудом деньги. Видимо, про этот пистолетик и говорила зеленоглазая змея-мучительница. Помнился разговор дословно:
«— Ладно, вы, такие непреклонны и бескомпромиссные, вели свою войну. Баб-то случайных зачем убивать?
— Не убивал я никаких баб!
— Может не лично вы, а ваш подельник, известный следствию как «Шамонит». Но зачем? Лишать жизни безоружную служивую девку или замордованную жизнью управляющую гостинички…
— Не знаю я никаких управляющих. А солдат-девицу… Это вышло совершенно случайно. Я не ожидал, что Петр Петрович в нее вздумает стрелять.
— Понятно, случайные жертвы есть роковое следствие шальных пуль и окаянных законов теории вероятности. А вы бы сами — никогда? Не поднялась бы благородная рука литератора стрельнуть в даму?
— Я — никогда! — твердо ответил Алексей Иванович.»
И тогда мерзавка Катерина почесала меченую чертом бровь и рассказала нелепейшую историю. Якобы один литератор с домочадцами пустился в странствия в дни революционного неспокойного времени. Дорога была самая наиобыкновеннейшая, сельская, таких тысячи. Эта был, к примеру, грязный тракт Орловской губернии и вывел он упряжку к одному незнаменитому городку. Здесь уставшие путники имели несчастье встретить табунок шумных и острых на язык девиц сугубо простонародного происхождения. Оные особы, ни с того, ни с сего, подняли на смех литератора, вообразив, что он одет по-бабьи. «Не то баба, не то мужик! — заливались они, тыча пальцами в седока, обряженного в полушубок и шапку с наушниками. Столпились у оглобель, не давая проехать. Лошади остановились, литератор пришел в ярость. Выхватил браунинг, наставил на мерзких бабенций:
— Отходи! — Слышишь, что говорю. Перебью!..
Бабы и девки опешили…[64]
Алексей Иванович понимал, на что намекает светловолосая змея. Город, вероятнее всего, Елец, тамошние девки такая ядовитая злоязыкая дрянь, что… Дорога от имения тоже понятна. Но не было этого и быть не могло!
— Не было? Ну и слава богам, что хоть этого не было, — следовательница кивнула своим мыслям (если какие либо мысли в этой красивой и вздорной голове вообще могли иметься).
К чему она рассказала эту историйку? В чем была странная необходимость столь нелепо издеваться? Алексей Иванович твердо знал что подобного случае вообще не было — в описываемое время он ехал в Петроград, уже завербованный… В смысле, уже готовый к серьезной борьбе и вовсе не с языкастыми бабами.
А сейчас, глядя на пистолетик, вдруг подумалось… Но нет же, не могло такого быть! Что за бред?!
«Браунинг» ждал. Смехотворное оружие, в руки противно брать. Привык к иному — действенному, скорострельному. Настоящему — когда жмешь на спуск, и чувством всесилья наполняется душа. Тридцать два патрона в магазине — это такая мощь…
— Господи, я болен, — вслух молвил Алексей Иванович и потянулся к пистолету.
Пальцы взяли тарелку с остатками ветчины. Нужно убрать, бросить в помойное ведро. «Великий писатель найден павшим лицом в объедки» — это уж увольте. А ведь именно так косноязычно и напишут-с. Мерзость!
Может, и вообще не падать? Ни лицом, ни телом? В конце концов, он явно нездоров, нелепо и необъяснимо агрессивен. Импульсивно покончить счеты с жизнью в припадке умопомешательства — просто подарок для ехидных критиков. Съездить в Москву, сходить к хорошему врачу… Потом уж, обдуманно и хладнокровно, отдав последние распоряжения… Возможно, даже описав эту трагическую ситуацию в своем последнем рассказе. Может получиться блистательно.
Бывший или будущий литератор стоял с тарелкой в руках. В разбитое и наскоро забаррикадированное ломберным столиком окно скреблась ветреная революционная ночь. К остаткам ли ветчины рвется ненасытный зверь или к горлу самого великого поэта и прозаика — оставалось неведомым.
В Медвежьей долине этим днем о ветчине не помышляли, поскольку был, как говорила известная специалистка свиноводческого дела, «не сезон». Уже осень, это конечно, но пока шпик и прочие высококалорийные продукты животноводства использовали лишь егеря при длительных патрульных выходах. Слава богам, времена стояли мирные и запасы из резервов «Главзамкпродукта» обновлялись в плановом режиме.
В общем, о ветчине Катрин не думала вовсе. Дел и так хватало, в разгар жатвы бахнули дожди, что отяготило битву за урожай. Новую лесопилку следовало поставить на профилактику и успеть до морозов, у Черничной скалы объявился бешеный волк, оказавшийся не волком и не бешеным, а молодым волкодавом из Дубника, умудрившимся крепко заблудиться и надеявшимся, что его спасут добрые люди. Селяне (несомненно добрые) сильно пугались радостного зверя и гоняли его посредством метания топоров и стрел. В общем, на следопытско-спасательную операцию пришлось убить четыре дня. Еще пришлось съездить в Кэкстон по политически-неотложным делам, впрочем, дела были хоть и срочные, но бескровные, так что, вышла просто длинноватая прогулка с неизбежным шопингом.
Нельзя сказать, что за прошедшие месяцы революционная командировка не напоминала о себе. Доходили вести, а как же. История на месте не стоит, движется, вот только со стороны оценить ее теченье весьма трудно. Да и надо ли?
В России, той, памятной нам реальности, жизнь шла своим чередом. Бурное Учредительное собрание страна кое-как пережила, германца из Риги и Западной Украины постепенно выдавили. Большевистская коалиция продержалась у власти два срока и на выборах 1926 года проиграла центристам-консерваторам. Вероятно, свою роль сыграла безвременная смерть Владимира Ильича — величайшего авторитета был человек. Совнарком немедленно расформировали, впрочем, оставив здание и кабинеты новому правительству, довольно ожидаемо нареченному «Думой». Начались юридические процессы против советских министров. Через четыре года ВКП(б) и союзники взяли реванш, в заветное здание в Петрограде вернулся Совет Народных Комиссаров и незамедлительно отмстил на юридическом фронте. Шумные тяжбы тянулись бесконечно, юристы богатели, народ роптал, оппозиция неистовствовала. Регулярно приходилось замирять Кавказ, Туркестан и беспокойную Манчжурию. Вспыхивали волнения на Дону и Тамбове. С забастовками и перекрытием «чугунок» бескомпромиссно боролась ЧЮКа. Доходило до идеологических жестокостей: в отдельных областях временно запрещались гастроли столичных театров, прокат новых фильмов и полностью отменялись поездки детей в знаменитый пионерский «Артек» и не менее славный юно-пластунский «Орел». Как ни странно, меры оказались довольно действенными. Конечно, на всех кухнях страны с жаром ругали власть, но что мог еще поделать обездоленный электорат? Скучные реформы шли оскорбительно медленно, пока дождешься их результата — сдохнуть можно. Тут одна земельная реформа целую пятилетку заняла, куда это годится?! Впрочем, определенные успехи тоже отмечались. Торговля с Европой шла ничего себе, электрификация, тотальная революция водного и воздушного транспорта давали результат. С недородами 1921 и 1932 годов, пусть натужно, но справились. Но сколько всего еще не было сделано?!
Война застала врасплох. Враг напал коварно, с двух стратегических направлений, без объявления войны. Дравшиеся практически в окружении приграничные полки и механизированные бригады почти полностью погибли. 1-й и 3-й Военно-Воздушные флоты потеряли 80 % боевых машин, до конца поддерживая пехоту и пулеметно-артиллерийские батальоны в УРах. Разведывательные автожиры, штурмовые винтокрылые СИ-8, маневренные «тушки» и тяжелые бомбовозы — все было брошено в бой и сотнями горело в небе над Бугом и Амуром. Таких немыслимых потерь армия и ВВС республики в дальнейшем не несли за все семь месяцев войны. Лишь на пятые сутки переброшенные по железной дороге и шестимоторными «СиТ-ами» бригады ВДВ стабилизировали положение на обоих фронтах. Пришел черед контрударов…
Героический десант на Краков, высадки на Чеджу и Гото,[65] удары, из вспомогательных внезапно оказавшиеся стратегическими — стали легендами. Почти тысячекилометровый рейд мотострелков на Белград, тройной удар по проливам, позволивший практически без боев взять Константинополь — об этом можно рассказывать долго. Но к чему пространные повествования о пусть не чужих, но и не совсем наших войнах? Разве нам своих битв мало?
Так справедливо считала Катрин, которой войн, в общем-то, хватало с избытком, и даже на десять лет вперед. А вот открытку с мало-поэтичным названием «Торжественное награждение воинов 3-й Краснознаменной бронетанковой бригады им. Георгия-Победоносца на Ипподромной площади (Султанахмет) г. Константинополь» поразглядывать было интересно. Вручала награды лично Лицо Кремля, не побоявшаяся прибыть в еще зачищаемый от вражеских диверсантов город. Смотрелась княгиня очень недурно, ее супруг тоже выглядел бодро, невзирая на ранение. Вообще-то титул и должность Романовой звучали как-то иначе, гораздо политкорректнее, но СМИ, да и в Думе-Совнаркоме книгиню привыкли именовать запросто, так что нечего память напрягать.
В общем, жила та Российская Федерация непросто, неоднозначно, иной раз отступая, что-то теряя, страшно ругаясь внутри себя, но двигаясь к неизменным победам. Что России и свойственно, пусть варианты бытия и порядочно разнятся.
Комкор генерал-майор Полковников Г.П. погиб в 1939-м. Возвращался к командному пункту, артналет, шальной снаряд. Из штабной группы злые осколки нашли лишь генерала и его лошадь.
Нарком Чудновский Г.И. разбился под Люботином. 1924. Авиакатастрофа. Подозревали диверсию, но скорее техническая неисправность — новые самолеты оставались еще крайне ненадежны.