Комиссар ЧЮКа товарищ Федор Дугов пережил три покушения и умер в 1936 от воспаления легких. В командировке искупался на Люстордфе, вода на одесских пляжах и летом бывает жутко ледяной, подстудился. Естественно, болезнь запустил, врачи спохватились поздно. Эх, анархист, что поделать…
Видного политического деятеля, многолетнего председателя ЧЮК гражданина Керенского А.Ф. неизбежная «тетка с косой» достала на чужбине — в Нью-Йорке. Случилось это в далеком 1974 году. Патриарх российской оппозиции прибыл в командировку, с трибуны Конгресса ярко клеймил подлых янкесов за поправку Джэксона-Броома. Закончил блистательную речь, сошел с трибуны и… Возраст. Сердце не выдержало.
Остальные, хорошо и не очень хорошо знакомые, соратники по 1917-му… У всех своя судьба. Жили, боролись, гибли и побеждали.
Иномировые новости приносили Андрей и Маня, по долгу службы осведомленные о событиях во многих кальках и реальностях, но, к счастью, не стремящиеся все-все пересказать и потрясти воображение долинных домоседов. Всем хватало насущных актуальных проблем. О поисках мира татурованых больных людей и странного прыгучего немца, хозяйку «Двух лап» информировали, но особых сдвигов на том направлении не было, да может оно и к лучшему.
Уже осенью, просматривая хозяйственный ежедневник, Флоранс вскользь намекнула:
— Намечается пауза. Запасы в амбарах, с капустой мы управились, тары больше нет, излишки в Дубник без нас свезут. Намечается несколько относительно свободных деньков. И они как раз совпадают.
— Что с чем совпадает? — несколько обеспокоилась Катрин.
Фло сняла узкие очечки (просто удивительно ей идущие), закрыла ежедневник и пояснила.
— Со старокалендарным праздником. Да, с тем самым, октябрьско-ноябрьским, революционным. Не покажешь ли ты нам по этому поводу город Петроград?
— Понимаю твой интерес, — без особого воодушевления пробормотала отставная шпионка. — Но может, ну его нафиг, а? Там сыро, шумно и… И вообще.
— Про «вообще» я вполне понимаю, поэтому говорю о самой общей экскурсии, вовсе не обязательно в действующий и бурлящий Смольный. Можно в город белых ночей. Говорят, вполне впечатляюще.
— Нет, с этой стороны, с архитектурно-музейной, несомненно. Но, тогда, видимо, не Петроград, а Ленинград или Санкт-Петербург.
— Текущее название мегаполиса уж, пожалуйста, выбери сама, нам, главное, безопасность и спокойствие. Есть же там мирные и благополучные периоды?
— Если отвлечься от учебника истории, то есть и спокойные периоды, как им не быть. А кому это «нам»?
— Если не возражаешь, прихватим Гр — ему будет полезно ознакомиться с метро и образцами незамутненного классицизма. И разочароваться, наконец, в мотоциклах. Но в данном случае, мы должны подумать о Нине. Как-то нехорошо получается. Ей нужно попрощаться. Пусть и символически.
— М-да, вот с этим доводом трудно спорить, — помолчав, признала Катрин. — Дело важное, сходим. Нужно проводников подловить.
— Не надо никого подлавливать. На днях Мариэтта заскакивала. Они там консульское представительство оформляют, забросят нас попутно.
Катрин хмыкнула:
— Если все договорено, так отчего ты сразу не скажешь? Сходим. Джинсы мои надо бы постирать и погладить. Кажется, я в прошлый раз их грязноватыми в сундук зашвырнула.
— Уже сделано.
С туристами повезло — краткий и бурный майский ливень всех распугал и Дворцовая была почти пуста. Дети, задрав головы, пытались рассмотреть ангела, парящего на Посту?1 — оба ангельских флага трепетали на свежем ветерке с Невы. Триколор в нынешнее четырехлетие довлел над красным — у кормила власти засели реакционные буржуины. Нужно признать, что в последнее десятилетия разница между двумя вечно конкурирующими руководящими партиями сгладилась до символического значения, но знаменная традиция неизменно соблюдалась.
Взрослые смотрели ниже. Строгий прямоугольник мемориального серого гранита, казалось, поддерживает и укрепляет флагшток старинной розово-гранитной Александровской колонны. На гранях могильной плиты были высечены имена и фамилии погибших в те далекие октябрьские дни — всех погибших, в строго алфавитном порядке. Была там и фамилия кроткой и безвинной мамы Ниночки, и фамилии бойцов, погибших с оружием в руках — пусть отнюдь и не кротким, и не безвинным, но жертвам трагической ошибки. Так и гласила надпись на плите: «Жертвам страшных событий 1917-го года. Мы помним о вас, граждане Великой России!»
На взгляд Катрин, надпись была слегка косноязычна, но в своей сути совершенно правильна. Часть фамилий на плите бывшей шпионке была очень даже знакома. Но, естественно, никакого П.П. Гарина на граните не значилось — еще чего не хватало. Собственно, что в действительности стало с талантливым и беспринципным изобретателем, было известно одному лишь всезнающему существу. Как раз оно на граните очень даже упоминалось.
— Островитянская Л. Б., - прочла Фло. — А почему «бэ»? Ее же отчества никто не знает.
— Полагаю, потому что «Батьковна». Надпись символическая, всем известно, что героиня революции завещала похоронить себя далеко в море, у берегов своей малой родины. Где эти берега доподлинно неизвестно, хотя диссертаций по теме защищено немало.
— Красивая легенда-загадка — это в ее духе, — согласилась Фло. — Но памятник порядком приукрашен.
— Не придирайся, — Катрин обернулась к скульптурной группе, установленной у арки Главштаба.
Мраморная товарищ Островитянская была хороша. За образец был взят явно самый юный вариант завотделом — безупречное лицо сияло решительностью, справедливостью и честностью — все в строго равных пропорциях. Длани девушки лежали на плечах бойцов, стоящих в позиции «для пальбы с колена — товьсь!» — юнкер доводил затвор винтовки, красногвардеец, видимо не надеясь на свой карабин, готовил гранату. Оба смотрели не на друг друга, а в одну сторону. Ненависти на лицах не было, лишь хладнокровие и спокойствие перед лицом общей опасности. Надо думать, немецкие провокаторы-пулеметчики на сей раз высаживались с набережной Мойки.
— Критикуем, а ведь хорошая скульптура, — вздохнула Катрин. — Дух нашего Общего орготдела отражен очень достоверно. И вообще, видно что не Церетели сварганил, пусть без размаха, но с душой подошли художники.
— Да, Гр памятник очень понравился.
— Еще бы, он мне теперь с этой гранатой весь мозг выест.
Дети решили обойти древнюю колонну с тыла, видимо, оттуда она была виднее. Юный гранатометчик вел девочку за руку и что-то объяснял.
— Памятник неплох, но мне как-то не по себе, — жалобно призналась Фло, вновь оглядываясь на далекую скульптурную группу. — Причем, никакого особого сходства я не нахожу. Разве что нос и овал лица…
— Это тот самый случай, когда образ однозначно обобщенный. Но мне кажется, что сходство весьма и весьма характерно. Учитывая, что на исторических фото тов. Островитянская роковым образом не запечатлелась, а в кинохронику угодила лишь общая смутная группа товарищей на агит-машине и задний бампер нашего атакующего «лорин-дитриха», трудягам-скульпторам пришлось восстанавливать облик легенды буквально по крупицам. Результат более чем.
— Но в ней же, если переводить на живой вес, килограмм тридцать. Балерина, а не революционер.
— Подчеркнуто неизбежное торжество духа над плотью. И нервное истощение героини. Между прочим, работать в отделе было нелегко. Особенно, до тех пор, пока мы работу столовых не наладили. Кстати, а пошли в кафе? Товарищ Островитянская уделяла своевременному питанию личного состава особое внимание. Нужно чтить традиции!
Экскурсия китайских туристов, шедшая от Главштаба, как по команде остановилась, уставилась на Флоранс и принялась вскидывать фотоаппараты.
— Непредвзятый азиатский взгляд мгновенно выделяет несомненные параллели и аллюзии, — отметила Катрин.
— Ой, пошли, действительно, в кафе, — забеспокоилась Фло…
О неукротимой земноводной исследовательнице и руководительнице, вспоминали частенько, но где она трудилась в данный временной отрезок, кого изучала и сводила с ума, оставалось неизвестным. Порой приходили весточки о ее новых подвигах — как обычно, жутко преувеличенные и малореалистичные. Точно было известно, что на глорских рынках вошло в моду восклицать «да ты вообще троцкист!», отдавая должное твердости и неуступчивости клиента в процессе торга. Слово, конечно, яркое, в Общий язык так и просилось. В канун зимы рыбьей почтой пришло письмо от профессора — срочный запрос характеристики на некоего «гр. Лося, инж.». Никаких Лосей у себя в знакомых Катрин не числила, и вообще подумала что в шифровку закралась ошибка. Только после тщательного изучения приписки, о том, что Лоуд «не сомневается в тов. Гусеве, но насчет инж. Л. есть сомнения — как он в смысле душевного равновесия и не маньяк ли?» — до отставной шпионки дошло в чем собственно суть. Катрин пришла в ужас, спешно ответила не столько об инженере, как о своих сомнениях в целесообразности столь рискованной экспедиции. Ответа на ответ, разумеется, не было.
Видимо, экспедиция завершилась благополучно — о чем обитателей «Двух Лап» косвенно известили перед Новым Годом. На рассвете часовой поднял тревогу. У ворот появились чужаки и тут же исчезли, «оставив магическую огне-бомбу». Катрин, на ходу накидывая куртку, выскочила к месту происшествия.
Бомба, действительно была. В смысле, такой презент — настоящая бомба. Имелись при «бомбе» и сувениры понятнее: горсть золотых побрякушек необыкновенного дизайна и с абсолютно неизвестными черными камнями — украшения, несомненно, предназначались Фло и Блоод, которые немедленно принялись решать: серьги это или подвески? Еще мимолетные визитеры передали дивный набор цветных карандашей (действительно дивный, такие бы для штабных-картографических целей), пакет кошачьего корма с прицепленной к нему медалью «150 лет Клубу кошколюбов г. Самары» — судя по ленточке, награду предлагалось носить тов. Чону. (В замке котенок прославился своей общительностью и привычкой гадить в самых живописных местах). Обнаружился в передаче еще элегантный сверток для будущей тещи Гру, для нее же имелось и письмо. Впрочем, то дела околосвадебные, понятные, а вот главный подарок воистину потряс воображение «невыездных» обитателей замка.