... Да что ж ты от меня пятишься?
... А кричать-то зачем, детка? Перестань, Эмили, перестань! Успокойся! Разве можно, эдак и ум за разум зайдёт. Вставай, вставай, нечего валяться на полу и в угол забиваться нечего. Ну, что ты вся съёзжилась, девочка, я же не кусаюсь!
... Господи, не одно, так другое.
... Да что случилось, Эмили? Девочка...
Закрыв лицо руками, Эмили глухо стонет.
- Ну-ну, детка, - шепчет тётушка Тилди. – Ну успокойся, выпей водички. Выпей водички, Эмили, вот так.
Эмили широко раскрывает глаза, что-то видит, снова зажмуривается и, вся дрожа, пытается совладать с собой.
- Тётушка Тилди, тётушка Тилди, тётушка...
- Ну, хватит! – Тилди шлёпает её по руке. – Что с тобой такое?
Эмили через силу открывает глаза. Протягивает руку. Рука проходит сквозь тётушку Тилди.
- Что тебе взбрело в голову! – кричит Тилди. – Сейчас же убери руку! Убери руку, слышишь!
Эмили отпрянула, затрясла головой; золотая солнечная копна вся затрепетала.
- Тебя здесь нет, тётушка Тилди. Ты мне привиделась. Ты умерла!
- Тс-с, малышка.
- Тебя просто не может тут быть.
- Бог с тобой, что ты болтаешь?..
Она берёт руку Эмили. Рука девушки проходит сквозь её руку. Тётушка Тилди вдруг вскакивает, топает ногой.
- Вон что, вон что! – сердито кричит она. – Ах ты, враль! Ах, ворюга! Её худые руки сжимаются в кулаки, да так, что даже суставы белеют. – Ах злодей, чёрный мерзкий пёс! Он украл его! Он его уволок, да, да, это всё он, он! Ну уж я тебе!..
Она вся кипит от гнева. Её выцветшие глаза горят голубым огнём. Она захлёбывается, ей не хватает слов. Потом поворачивается к Эмили:
- Вставай, девочка! Ты мне нужна!
Эмили лежит на полу, её трясёт.
- Они не всю меня утащили! – провозглашает тётушка Тилди. – Чёрт возьми, придётся пока обойтись тем, что осталось. Подай мне шляпку!
- Я боюсь, - признаётся Эмили.
- Кого, меня?!
- Да.
- Но я же не призрак! Ты ведь знаешь меня почти всю свою жизнь. Сейчас не время нюни распускать. Поднимайся, да поживей, не то получишь затрещину!
Всхлипывая, Эмили поднимается на ноги; она совсем как загнанный зверёк и словно прикидывает куда бы удрать.
- Где твоя машина, Эмили?
- Там, в гараже...
- Прекрасно! Тётушка Тилди подталкивает её к двери. – Ну... - Её острые глазки быстро обшаривают улицу. – В какой стороне морг?
Держась за перила, Эмили нетвёрдыми шагами спускается по лестнице.
- Что ты задумала, тётушка?
- Что задумала? – переспрашивает тётушка Тилди, ковыляя следом; бледные дряблые щёки её дрожат ри ярости. – Как что? Отберу у них своё тело – и вся недолга! Отберу своё тело! Пошли!
Мотор взревел, Эмили вцепилась в руль, напряжённо вглядывается в извилистые, мокрые от дождя улицы. Тётушка Тилди потрясает зонтиком.
- Быстрей, девочка, быстрей, не то эти привереды-прозекторы впрыснут в моё тело какое-нибудь зелье, и освежуют, и разделают на части. Разрежут, а потом так сошьют, что оно уже никуда не будет годиться.
- Ох, тётушка, тётушка, отпусти меня, зря мы туда едем. Всё равно толку не будет. Ну, никакого толку, - вздыхает девушка.
- Вот мы и приехали.
Эмили затормозила у обочины и без сил привалилась к рулю, а тётушка Тилди выскочила из машины и засеменила по подъездной алее морга туда, где с блестящих чёрных дрог сгружали плетёную корзину.
- Эй! – накинулась она на одного из четверых носильщиков. – Поставьте её наземь!
Все четверо подняли головы.
- Посторонитесь, сударыня, - говорит один из них. – Не мешайте дело делать.
- В эту корзинку запихали моё тело! – Тилди воинственно взмахнула зонтиком.
- Ничего не знаю, - говорит второй носильщик. – Не стойте на дороге, сударыня. У нас тяжёлый груз.
- Вот ещё! – оскорблённо восклицает она. – Да будет вам известно, что я вешу всего сто десять фунтов.
Носильщик даже не смотрит на неё.
- Ваш вес нам без надобности. А вот мне надо поспеть домо й к ужину. Коли опоздаю, жена меня убьёт.
И четверо пошли своей дорогой – по коридору, в прозекторскую. Тётушка Тилди припустилась за ними.
Длиннолицый человек в белом халате нетерпеливо поджидал корзину и, завидев её, удовлетворённо улыбнулся. Но тётушка Тилди на него и не смотрела, жадное нетерпение, написанное на его лице, её мало трогало. Поставив корзину, носильщики ушли.
Мельком глянув на тётушку, человек в белом халате сказал:
- Сударыня, даме здесь не место.
- Очень приятно, что вы так думаете, - обрадовалась она. – Именно это я и пыталась втолковать вашему чёрному человеку.
Прозектор удивился:
- Что ещё за чёрный человек?
- А тот, который околачивался возле моего дома.
- Среди наших служащих такого нет.
- Неважно. Вы сейчас очень разумно заявили, что благородной даме здесь не место. Вот я и не хочу здесь оставаться. Я хочу домой, пора готовить ветчину для гостей, ведь пасха на носу. И ещё надо кормить Эмили, вязать свитера, завести все часы в доме...
- У вас, я вижу, философский склад ума, сударыня, и приверженность к добрым делам, но мне надо работать. Доставлено тело.
Последние слова он произносит с явным удовольствием и принимается разбирать свои ножи, трубки, склянки и разные прочие инструменты.
Тилди свирепеет:
- Только дотронься до этого тела, я вам...
Он отмахивается от неё, как от мухи.
- Джордж, проводи пожалуйста, эту даму, - вкрадчиво говорит он.
Тётушка Тилди встечает идущего к ней Джорджа яростным взглядом.
- Пошёл вон, дурак!
Джордж берёт её за руки.
- Пройдите, пожалуйста.
Тилди высвобождается. С лёгкостью. Её плоть вроде бы... ускользнула. Чудны дела твои, господи. В таком почтенном возрасте – и вдруг новый дар.
- Видали? – говорит она, гордая этим своим талантом. – Вам со мной не сладить. Отдавайте моё тело!
Прозектор небрежно открывает корзину. Заглядывает внутрь, кидает быстрый взгляд на Тилди, снова – в корзину, вглядывается внимательней... Это тело... кажется... возможно ли?.. А всё-таки... да... нет... нет... да нет же, не может быть, но... Он переводит дух. Оборачивается. Таращит глаза. Потом испытующе прищуривается.
- Сударыня, - осторожно начинает он. – Эта дама вот здесь... э... ваша... э... родственница?
- Очень близкая родственница. Обращайтесь с ней поосторожнее.
- Сестра, наверно? – хватается он за ускользающую соломинку здравого смысла.
- Да нет же. Вот непонятливый! Это я, слышите? Я!
Прозектор минуту подумал.
- Нет, так не бывает, - говорит он. И принимается перебирать инструменты. – Джордж, позови кого-нибудь себе в помощь. Я не могу работать, когда в комнате полоумная.
Возвращаются те четверо. Тётушка Тилди вызывающе вскидывает голову.
- Не сладите! – кричит она, но её, точно пешку на шахматной доске, переставляют из прозекторской в мертвецкую, в приёмную, в зал ожидания, в комнату для прощаний и, наконец, в вестибюль. Тут она опускается на стул, стоящий на самой середине. В сумрачной тишине вестибюля стоят скамьи, пахнет цветами.
- Ну вот, сударыня, - говорит один из четверых. – Здесь тело будет находится завтра, до начала отпевания.
- Я не сдвинусь с места, пока не получу то, что мне надо.
Плотно сжав губы, она теребит бледными пальцами кружевной воротник и нетерпеливо постукивает по полу ботинком на пуговках. Если кто-то подходит поближе, она бьёт его зонтиком. А стоит кому-либо её тронуть – и она... ну да, она просто ускользает.
Мистер Кэррингтон, президент похоронного бюро, услыхал шум и приковылял в вестибюль разузнать, что случилось.
- Тс-с, тс-с, - шепчет он направо и налево, прижимая палец к губам. – Имейте уважение, имейте уважение. Что тут у вас? Не могу ли я быть вам полезен, сударыня?
Тётушка Тилди смерила его взглядом.
- Можете.
- Чем могу служить?
- Подите в ту комнату в конце коридора, - распорядилась тётушка Тилди.
- Д-да-а?
- И скажите этому рьяному молодому исследователю, чтоб оставил в покое моё тело. Я – девица. И не желаю никому показывать свои родинки, родимые пятна, шрамы и прочее, и что нога у меня подворачивается – тоже моё дело. Нечего ему во всё совать нос, трогать, резать – ещё, того гляди, что-нибудь повредит.
Мистер Кэррингтон не понимает, о чём речь, он ведь ещё не знает, что за тело находится в прозекторской. И он глядит на тётушку Тилди растерянно и беспомощно.
- Чего он уложил меня на свой стол, я ж не голубь какой-нибудь, меня незачем потрошить и фаршировать! – сказала Тилди.
Мистер Кэррингтон кинулся выяснять в чём дело. Прошло пятнадцать минут; в вестибюле стояла напряжённая тишина, а там, за дверями прозекторской, шёл напряжённый спор; наконец бледный и осунувшийся мистер Кэррингтон возвратился.
Очки свалились у него с носа, он поднял их и сказал:
- Вы нам очень осложняете дело.
- Я?! – рассвирепела тётушка Тилди. – Святые угодники, да что же это такое! Послушайте, мистер Кожа-да-кости или как вас там, так, по-вашему, это я осложняю?
- Мы уже выкачиваем кровь из... из этого...
- Что?!
- Да-да, уверяю вас. Так что вам придётся уйти. Теперь уже ничего нельзя сделать. – Он нервно засмеялся. – Сейчас наш прозектор произведёт частичное вскрытие и определит причину смерти.
Тётушка Тилди вскочила как ошпаренная.
- Да как он смеет! Это позволено только судебным экспертам!
- Ну, нам иногда тоже кое-что позволяется...
- Сейчас же отправляйтесь назад и велите вашему Режь-не-жалей сию минуту перекачать всю отличную благородную кровь обратно в это тело, покрытое прекрасной кожей, и если он уже что-нибудь вытащил из него, пускай тут же приладит на место, да чтоб всё работало как следует, и бодрое, здоровое тело пускай вернёт мне.
Слышали, что я сказала!
- Но я ничего не могу поделать. Ни-че-го.
- Ну вот что. Я не сдвинусь с места хоть двести лет. Ясно? И распугаю всех ваших клиентов, буду пускать им прямо в нос эманацию!