Хорошо еще, что оба пути, по которым развивалась дискуссия, сошлись в этой точке. Ведь сегодня праздник урожая, и нельзя без конца говорить о стихах.
Поэт смущен. Теперь город и деревня для него не различные кушанья, каждое на своей тарелке. Он чувствует, что его по-дружески раздели до рубашки, а он даже не успел обидеться. Встает Эмма Дюрр, протягивает ему букет.
— Деревня приветствует поэта. Благодарит его за труд. Ничего, сынок, все образуется.
Аплодисменты — грозовым дождем.
Три сельских музыканта кликнули на подмогу трех городских собратьев из Майберга. Шестеро трубачей преобразили шумы улицы в мелодию марша. Многие из единоличников стоят у ворот и приветливо машут знакомым. Другие, напротив, и носа не кажут на улицу. Сквозь дымку оконных гардин можно разглядеть их застывшие лица. А самые закоренелые даже запирают ворота, когда близится процессия. Для них это не праздник урожая, а просто непотребный шум и гам. Они торопятся уйти в огород или находят себе работу в сарае.
Крюгер и Оле Бинкоп шагают рядом, замечая про себя: те крестьяне, что стоят у ворот и машут руками, созрели для вступления в кооператив.
Несмотря на все неизбежные изъяны в общей картине, торжественная процессия выглядит очень внушительно. Она растянулась от магазина до церкви. Впереди пять телег, убранных цветами, березовыми ветками и снопами. На телеге птицефермы стоят Мертке и матушка Нитнагель.
Они демонстрируют отборных леггорнов и итальянских курочек. В коричневых плетенках из ивняка мерцают ослепительно белые яички. Темпераментные итальянские петухи надрывно кукарекают, подстрекаемые флейтой и кларнетом. На граблях матушка Нитнагель укрепила плакат, плод творчества фрейлейн Данке: «Три тысячи уток без дополнительных кормов. Наш вклад из скрытых резервов!» И это чистая правда. Если в живом весе уток и есть недостача, то никак не по вине птичниц.
Вслед за членами кооператива, поднимая тучи песка, топают лесные рабочие. У женщин из лесной бригады в руках корзины. А в них лесная малина и желтые лисички. Не забывайте о дарах леса!
За ними семенят школьники, чуть подальше — учитель Зигель и Герта Буллерт со своим аккордеоном. За школьниками скачут всадники. Они до блеска намыли своих коняг, заплели им хвосты в косицы, украсили гривы и сбрую цветами.
Эти всадники, как правило, дети единоличников. И лошадей они без спросу вывели из отцовских конюшен. Кооператив для них не имеет никакого значения. Но ведь не каждый день бывают скачки с бочонком. Как монгольский хан и предводитель орды, впереди на вороном мерине красуется Ян Буллерт.
Музыка, звуки марша, запах сигар, шепоток. Нельзя, чтобы труд пропадал даром, хотя бы и труд, вложенный в это шествие. Оно проходит по всем улочкам деревни. Даже выселки разбужены от сентябрьской дремоты рокотом труб. «Дружба победит, дружба победит», — поет школьный хор. Зигель дирижирует. На нем синяя рубашка Свободной молодежи. По рубашке можно догадаться, что она отутюжена холостяцкими руками. Герта Буллерт, укрывшись за мехами своего аккордеона, думает про себя, что больше она не выпустит Зигеля на люди в таком виде, только пусть он сам предпримет сперва кое-какие шаги.
За час торжественная процессия несколько съеживается. Усыхает. Жарок сентябрьский полдень. Только старички-пенсионеры, которых Франц Буммель усадил в повозку, запряженную его арабской кобылой, не прочь еще покататься. Навряд ли им удастся в другой раз объехать деревню с такими удобствами.
Вот и луг. Шествие распадается. Народ, как пчелиный рой, облепляет киоск Мишера со всевозможными напитками, а дети щебечут возле киоска со сладостями, где хозяйничает фрейлейн Данке.
Фриде Симсон приходится повременить со своей речью, покуда люди не утолят первый голод и первую жажду. Куда годится праздник без хорошей речи, из которой можно узнать, для чего все собрались вместе и что именно празднуют?
Достоинство этой речи в том, что она длинна и обильно уснащена убедительными похвалами государственному аппарату, попечениям которого сельские жители обязаны таким праздником. И, наконец, эта речь содержит перечисление всех сколько-нибудь значительных, на взгляд Фриды, этапов развития Земли от раскаленной туманности до полетов на Луну.
— Что я хочу этим сказать, товарищи, граждане и друзья? Я хочу этим сказать: нас призывают повысить гармонию отношений…
— На пятьдесят процентов! — выкрикивает кто-то из всадников. Общий смех. Насильственно подавляемое веселье грозит захлестнуть торжественную речь. Крюгер и Оле, люди дисциплинированные, стоя под липой, пытаются шиканьем восстановить тишину. Крюгер с досады даже выплеснул на пыльную сентябрьскую траву остатки пива.
— Трудно их винить.
Там, на эстраде, — отжившее поповство. За это ли боролся Крюгер?
— Нет, здесь нужны свежие силы.
Как-то раз Оле надел красный шейный платок, позаимствованный у Эммы Дюрр. Эмма Дюрр отняла свой платок. Когда Оле ездил в город подавать заявление о разводе, он купил себе новый. Потом ему сказали, что он стар для красных платков. Оле запрятал его за справочники, подальше от Эмминых глаз. Но на праздник урожая он его повязал. Эмма прищурилась и сплюнула.
— Ты что, рыжий из цирка, что ли? Солидные мужчины ходят в галстуках!
И она достала Антонов галстук. А Оле его не взял. Теперь он вызывающе бродит по лугу. И кончики его красного платка, как рожки, нахально отгибаются кверху. На стриженой голове сидит новая кожаная фуражка. И суставы у него еще не хрустят, черт подери!
Все это время он старался относиться к Мертке как к залетному ветерку. Ветерок нежно гладит тебя по щеке, ты рад ему, потом он улетает вдаль, и ты не бежишь за ним вдогонку. Но сегодня утром, на выступлении поэта, чары Мертке вновь одолели его, как внезапная хворь. И мурашки бегут у него по спине.
На зеленом лугу стоит арка. Она сколочена из могучих сосновых стволов. Девушки обвили эти стволы зеленью и гирляндами флажков. На перекладине висит деревянный бочонок. Всадник может ударить по нему дубинкой, привстав на стременах.
Духовой оркестр играет бешеный галоп. Капельмейстер дует в свой рожок. Тромбон и кларнет трюхают следом.
Всадники, обутые в сапоги, мелом выписывают друг дружке номера на спинах воскресных пиджаков. Так принято в спортивных состязаниях — слава богу, насмотрелись по телевизору.
Иозеф Барташ представляет на скачках «Цветущее поле». Гнедко у него шустрый — Иозеф не успел еще приподняться на стременах, как конь уже промчался под бочкой. У следующих трех всадников тоже сноровки нет, им нужно еще сперва выездить лошадей.
Уже целый месяц Мертке ходит сама не своя: она зря обидела Оле. Он ничего не знал про уток. Она хочет попросить у него прощенья:
— Оле Председатель, я… я…
— Окольцевала петушков и молодок?
— Нет еще.
— Ну, давай, давай. — Руку к козырьку и — общий привет. Вторая попытка, третья. И все без толку.
Сегодня Мертке в голубом полотняном платье стоит среди других девушек, словно голубой цветок цикория. В руках у нее венок, предназначенный для победителя состязаний. Они сплели его вчера вместе с Гертой Буллерт.
Мертке входит в состав фестивального комитета. Заседал комитет в так называемом красном уголке кооператива. А Мертке была за хозяйку. Она выстирала скатерти и занавески. В магазине за свои деньги купила вазы и расставила их по длинному столу с букетами штокроз и георгинов. Упросила продавщицу фрейлейн Данке написать новый лозунг: «Хорошее настроение помогает в работе» — и повесила его над пианино. Над тем самым пианино, на котором в давние времена некая Аннгрет Ханзен наигрывала одним пальцем любовные песенки.
Кроме Мертке в состав комитета входят фрау Штамм, учитель Зигель, Герта Буллерт и Карле-с-гусиным-крылом. Карле представляет Свободную молодежь, Герта — единоличников.
Комитет успел уже насовещаться, когда под окнами затарахтел мопед. Это Фрида Симсон явилась из города. Ее выход производит сокрушительное впечатление. На ней защитный шлем и мотоциклетные очки. Пыльный портфель Фрида швыряет на чистую скатерть, закуривает сигарету и берет слово, минуя председателя — фрау Штамм:
— Позвольте мне изложить принципиальные соображения по основным положениям о порядке проведения праздника.
Карле-с-гусиным-крылом ткнул Герту локтем в костлявый бочок.
— Ой!
Фрида опустила очки и сняла шлем.
— Прошу отнестись серьезно. Первый из тезисов о порядке проведения праздника — это гармония и единство всех сил во что бы то ни стало. Единоличный элемент должен посредством этой гармонии, при основательно продуманном порядке проведения праздника, почувствовать себя как бы вовлеченным в кооператив.
Взгляд Фриды останавливается на новом лозунге над пианино.
— Кто придумал этот сопливый лозунг?
Мертке подняла руку — как в школе.
Фрида извлекла свою черную тетрадь и сделала какие-то записи: объективизм у будущего кандидата в члены партии.
— Вы позволите мне продолжать?
— Позволю, — растерялась Мертке.
Фрида записала еще что-то.
— Итак, вы позволяете мне перейти к следующим положениям…
— Позволяем! — Это говорит Карле-с-гусиным-крылом.
Фрида выпустила облако дыма, но записывать ничего не стала. На Карле, как на единоличный элемент, у нее нет управы.
Следующие положения, изложенные бургомистром, были чрезвычайно принципиальны:
— Следует подчеркнуть… вопрос стоит именно так, а не иначе…
В конце ее речи уже никто не знал толком, как надо отмечать праздник урожая. Не могла же Фрида, руководящий работник, размениваться на мелочи. А о всяких там играх-плясках, о прочей чепухе и об украшении деревни пусть позаботится комитет, но, конечно, в рамках принципиальных основоположений. Разработка программы праздника должна не позже чем послезавтра в полдень лежать на столе у Фриды на предмет рассмотрения и окончательного утверждения. Ответственные — Мертке и Карле.