В доме напротив «Центральной» жил композитор Модест Табачников, Олег познакомился с ним на съемках фильмов «Стежки-дорожки» и «Укротители велосипедов». Популярность шлягеров, музыку к которым написал Табачников, порой зашкаливала: «Давай закурим…», «У Черного моря», «Дядя Ваня…», «Ты одессит, Мишка», «Ах, Одесса, жемчужина у моря»… И когда выдавалось свободное время, Олег и Алла переходили через улицу Горького и поднимались в квартиру Табачникова — в гости.
В те дни в Москву приехал из Ленинграда на гастроли Большой драматический театр. Олег и Алла, конечно же, встретились с Павлом Луспекаевым. Борисов, с Павлом друживший, всегда за него радовался (в дневнике, посмотрев товстоноговский спектакль, записал: «В „Варварах“ свели с ума Доронина и Луспекаев»). Посидели в ресторане ВТО. Луспекаев сказал Олегу: «Тебе надо серьезно работать. Давай я с Гогой (так за глаза артисты БДТ, да и не только они — весь театральный мир, звали Георгия Александровича Товстоногова. — А. Г.) поговорю». «Поговори», — согласился Олег. Мог бы, наверное, поговорить и Кирилл Лавров, у него в ту пору уже были крепкие позиции в БДТ, но — не поговорил.
Самого Луспекаева, к слову, в БДТ сосватал Кирилл Лавров. Он увидел Павла в Киеве в спектакле «Второе дыхание» Александра Крона, был поражен его удивительной непосредственностью, естественностью, темпераментом, красотой. И, не имея на то никаких полномочий, предложил переехать в Ленинград, в БДТ. Луспекаев отказался, но когда у него в Театре им. Леси Украинки возникли проблемы (на вечеринке огромный Павел изрядно помял лицо своему обидчику и был уволен, несмотря на то, что за него вступился весь коллектив), он сам позвонил Лаврову, который, в свою очередь, сообщил Георгию Александровичу Товстоногову, а Товстоногов знал о возможностях Луспекаева от Леонида Викторовича Варпаховского — они пересекались в Театре им. А. С. Грибоедова в Тбилиси.
По свидетельству Аллы, Олег опасался идти к Товстоногову. «У него, — рассуждал, — своя труппа, устоявшаяся. Нужен я там? Не нужен?..» Луспекаев, как и обещал, с Товстоноговым переговорил. Олег и Алла пошли на встречу с Георгием Александровичем — знакомиться. И не куда-нибудь, а привычно, через дорогу — к Модесту Табачникову, с которым Товстоногов дружил. За обедом у Табачникова все и произошло.
Разумеется, Товстоногов о Борисове был наслышан.
Во-первых, всю информацию об Олеге до этого собрала Роза Сирота — известный в театральном мире человек, режиссер, педагог. Роза Абрамовна была, можно сказать, «правой рукой» Товстоногова и помогала ему в работе над очень многими великолепными спектаклями, поставленными в БДТ. К моменту встречи Борисова с Товстоноговым ее в театре уже не было, она ушла на ленинградское телевидение (спустя несколько лет, впрочем, вернулась в БДТ), но об Олеге Георгию Александровичу рассказала.
Во-вторых, бессменная при Товстоногове заведующая литературной частью БДТ Дина Морисовна Шварц разговаривала однажды (в дни гастролей БДТ в Киеве) с Аллой и поинтересовалась: «Ваш муж не хочет перейти к нам?» Алла ответила тогда: «Да нет, что вы, он только звание получил». Как можно предположить, что вопрос был задан не без санкции Георгия Александровича, который о Дине Шварц говорил так: «Для меня она — первый советчик, то зеркало, на которое каждому из нас бывает необходимо оглядываться». Авторитет Дины Шварц в БДТ был огромен. Ее называли «серым кардиналом», от которого зависит все. Или почти все. «Это было совсем не так, — говорил Кирилл Лавров на страницах петербургского журнала „Театрал“ о необоснованности такого восприятия Дины Шварц, — но ее точка зрения для Георгия Александровича была исключительно важна».
И, наконец, прямо рекомендовал Борисова Товстоногову Павел Луспекаев и косвенно Ефим Копелян, видевший Олега в «Океане» и сказавший Георгию Александровичу: «Ой, артист там, в Киеве, есть! Какой артист!..»
Товстоногов и Борисов к моменту встречи были знакомы. Их представили друг другу на дружеском ужине после завершения киевских гастролей БДТ, проходившем в одном из самых уютных ресторанов того времени — «Динамо», построенном в 1930-е годы на территории знаменитого стадиона на Петровской аллее. Олег сидел за столиком с Аллой и Павлом Луспекаевым, который потрясающе играл с Ефимом Копеляном в одном из гастрольных спектаклей «Скованные одной цепью». В БДТ тогда пригласили из Киевского театра юного зрителя артиста Михаила Волкова, и Георгий Александрович, после того как их познакомили, поинтересовался у Олега: «А как вам Волков?» — «Это вам решать, — ответил Олег. — Вы его взяли, артисту же об артисте говорить не пристало. Тем более главному режиссеру…»
За обедом у Табачникова Товстоногов сказал Борисову: «Приезжайте. Мы вас ждем. Зарплата та же. Заслуженный артист. Ставки одинаковые. Квартиру делайте сами, поменяйте киевскую на ленинградскую. Решение худсовета все же необходимо, но это — формальность. Мы вам пришлем необходимые документы». Ролей не обещал.
Можно, наверное, назвать это приглашением артиста Борисова в БДТ, но приглашения в чистом виде обставляются, думается, несколько иначе — без лоббирования друзей. И вовсе не исключено, что именно такая форма приглашения не могла не сказаться на первых порах на репертуарной судьбе Борисова в ленинградском театре, безусловно, лучшем на тот момент театре страны. И никто, конечно, не догадывался тогда, что в БДТ предстояла встреча двух мощных художников — режиссера Георгия Товстоногова и артиста Олега Борисова.
Со временем история появления Борисова в БДТ обросла такими «подробностями», что остается только диву даваться. Можно было, к примеру, прочитать на страницах информационно-аналитического издания фонда исторической перспективы «Столетие» следующий пассаж в исполнении журналиста Михаила Захарчука: «Весной 1964 года главреж БДТ, прихватив завлита, поехал в Киев. Увидел Борисова в роли Савина в спектакле В. Розова „В поисках радости“. Смотрел, похрюкивая по своему обыкновению от удовольствия, и после окончания спектакля сказал завлиту Дине Морисовне Шварц: „Будем брать всенепременно. Это, конечно, еще не Кеша Смоктуновский, но мы его отшлифуем как следует, и он ни в чем не уступит ′нашему гению′“.»
Не ездил весной 1964 года Товстоногов в Киев, а если бы и поехал, то на сцене Борисова ни при каких обстоятельствах не увидел бы. После конфликта из-за поездки в Польшу Олег в конце 1962-го — начале 1963-го играл в Театре им. Леси Украинки только в двух спектаклях («Океан» и «Комедия ошибок»), ничего не репетировал, уже в 1963 году работал короткое время в Пушкинском театре в Москве, а в 1964-м, когда Товстоногов будто бы «смотрел, похрюкивая» Борисова в Киеве (почему, к слову, «похрюкивая»? Георгий Александрович, по свидетельству всех, кто его знал, характерно посапывал, если получал во время репетиций или спектаклей удовольствие), Олег Иванович стал артистом БДТ.
У такого режиссера, как Товстоногов, мечтал играть любой актер. О предметном разговоре с Георгием Александровичем Олег даже боялся кому-либо рассказывать. Чтобы не сглазить, наверное. О беседе с Товстоноговым у Табачникова и фактическом приглашении в БДТ поведал, конечно же, Луспекаеву. Событие отметили коньяком.
Быт — квартирный обмен, переезд, издержки проживания на первых порах, устройство Юры в школу — свалился, конечно же, на хрупкие плечи Аллы. Олег, разумеется, по мере возможностей принимал во всем этом участие, но времени было не очень-то и много: знакомство с новым театром, долги по киносъемкам и т. д.
Алла с Юрой переезжали из Киева в Ленинград, когда Олега в городе не было — он почти на месяц улетел на съемки на Курилы (завершал «Жалобную книгу»).
С собой перевезли 46 коробок. Все подписаны, чтобы знать, где что. Встречал их директор театра. Жить стали в общежитии БДТ. В домике, стоявшем во дворе театра. Борисовы жили в нем весь первый ленинградский сезон Олега.
Летом следующего года состоялся, наконец, обмен, в квартире дома на улице Правды закипели ремонтные работы. В августе Борисовы съездили в Киев на свадьбу брата Аллы — Александра — и вернулись в уже отремонтированную квартиру.
Для Юры отъезд из Киева стал, по его словам, «безумной трагедией: были солнце, каштаны, Крещатик, Бессарабка, футбол… Вместо этого появился гнетущий, темный, холодный Ленинград». Юра очень долго пытался выяснить у родителей, что случилось и зачем все это понадобилось. Ему всегда отвечали: так надо. Только потом, повзрослев, он стал понимать причины отъезда из города, который ему долго снился и куда он всегда старался уехать на летние каникулы.
В Ленинграде Юра пошел во второй класс в школу на Лиговском проспекте. В Киеве он учился в первом классе в английской школе. Язык он осваивал хорошо, у него было прекрасное произношение, заниматься английским начал еще до школы — с приятельницей Аллы, родившейся в Харбине внучкой актера Григория Степановича Долгова. В Ленинграде поблизости была только одна английская школа, но туда Юру не приняли — не было свободных мест. Алла каждый день провожала Юру до автобуса и затем встречала его на остановке на огромной восьмиугольной площади, которую называли «Ватрушкой». В автобусе — в школу и обратно — он ехал без сопровождения.
Алла Романовна рассказывала мне, с какими трудностями она столкнулась, когда возникла необходимость покупать мебель для ленинградской квартиры. Ее с кем-то познакомили в Гостином дворе. На приобретение мебели она записалась официально (и правильно сделала, как потом выяснилось), но для ускорения «процесса» пришлось, как тогда было принято, дать сверху — в противном случае история могла длиться год, а то и больше. На продавца через несколько месяцев завели уголовное дело, каким-то образом следователь узнал, что в числе «недобросовестных» покупателей была Алла. Когда стали разбираться, положительную роль сыграла официальная запись.
«Дом, — рассказывал Олег о первой квартире Борисовых в Ленинграде, — у нас старый и улица старая. Улица раньше называлась Кабинетная, и это название, хоть и непонятное, очень бы ей шло. Впрочем, я знаю, что на ней селились работные люди Кабинета его императорского величества. Они ведали имуществом двора. Теперь название другое — Правды; рядом Социалистическая улица, и на этой улице — пролетарская типография (там 5 мая по новому стилю 1912 года был отпечатан первый номер газеты „Правда“. —