После монолога Кистерева людей из зала буквально выносили. Борисов «гвоздил» публику. Невозможно было смотреть, как он страдает.
«Гвоздил» Олег Иванович и публику театральную, и кинозрителей, заставляя работать, мыслить вместе с ним. «Я должен, — говорил он, — растянуть мозги зрителя до размеров, о которых он не догадывается. Конечно, я могу этого не делать, ограничиваясь в данный момент своим превосходством, тем, что сейчас я — следователь, или сейчас я — Гарин, Версилов, а он, зритель, — никто. Но раз я чувствую в себе эту силу: увлечь, растянуть, — то, значит, я сделаю».
Олег Иванович гордился спектаклем «Три мешка сорной пшеницы». Он был счастлив, когда постановку посмотрел его друг — киевский футбольный тренер Валерий Лобановский.
Лобановский три раза смотрел спектакль «Три мешка сорной пшеницы». После первого просмотра они сидели с Олегом за ужином. Лобановский молчал. Олег спросил: «Как тебе?» Лобановский ответил фразой, которую всегда адресовал себе и тем, с кем работал: «Надо думать». После второго просмотра Лобановский с восхищением говорил о режиссуре, об актерской игре Борисова, об испытанном им потрясении.
Посмотрев, Лобановский попросил посодействовать. Тренеру было нужно, чтобы на этот спектакль попала вся его команда. За день до матча с «Зенитом» в Ленинграде. «Мне, — пишет Олег Иванович в дневнике, — это приятно, но все-таки сомневаюсь: нужно ли это всей команде? Спектакль тяжелый, длинный, у них заболят ноги и… они проиграют „Зениту“». «Все будет по программе», — последовал ответ, который можно было предвидеть. «Они, — говорил Лобановский о своих футболистах, — должны увидеть этот спектакль, прочувствовать, чтó пережила наша страна, чтó пережили люди в эту страшную войну, и никогда об этом не забывать».
«Три мешка…» по просьбе Лобановского и Борисова при верстке репертуара БДТ включили на определенный день после того, как был опубликован календарь чемпионата СССР по футболу, и стало ясно, когда динамовцы Киева прилетят в Ленинград играть с «Зенитом» — матч был назначен на 1 ноября 1975 года.
В пятницу, 31 октября, команда в строгих костюмах и галстуках, когда зрители уже расселись на местах, появляется в партере. В зале аплодисменты. Еще бы — чемпионы страны, обладатели Кубка кубков и европейского Суперкубка в полном составе! Антракт затягивают на полчаса: у команды — режим, она ужинает за кулисами. Олег Иванович случайно услышал реплику одного из футболистов: «Ну и кому это нужно? Тренера (ударение, конечно, на „а“) хотят свою образованность показать!» Пересказал это Лобановскому, для которого это был третий просмотр «Мешков…». Он засмеялся: «А что ты хотел? Все понять с первого раза им трудно. Надо будет еще раз сводить, в следующем году». А вот Владимир Веремеев, один из лучших советских футболистов 1970-х годов, после спектакля попросил у тренера разрешения добраться до гостиницы не на командном автобусе, а пешком: спектакль его так потряс, что он не захотел ни с кем разговаривать. Всю ночь не мог заснуть, и в игре с «Зенитом» Лобановский заменил его Станиславом Кочубинским после первого тайма. Сыграли вничью — 1:1.
Борисову всякий раз после «Трех мешков сорной пшеницы» в репертуарной части БДТ предоставляли день отдыха. Он говорил: «Для восстановления души».
Глава десятаяБорисов и Лобановский
Многие удивляются, когда узнают о принадлежности Олега Борисова к клану людей, к футболу не равнодушных. Собственно болельщиком, в привычном понимании этого слова, назвать его сложно. С такими болельщиками из мира искусств, как, скажем, Дмитрий Шостакович, Борисова сравнивать не стоит. Шостакович регулярно посещал матчи, вел таблицы чемпионата, пополнял список бомбардиров, писал письма на футбольные темы — своего рода отчеты об играх, в его кабинете висел портрет Матвея Блантера, сочинившего футбольный марш. Для Шостаковича игра была зрелищем, наблюдая за которым он сопереживал со всеми его участниками. Борисова интересовал внутренний мир футбола, с которым он соприкоснулся благодаря Валерию Лобановскому и Олегу Базилевичу.
На трибунах Олег Иванович замечен был не однажды. Футбол любил, но не подпрыгивал на скамейке, не кричал и не свистел, не плакал и не смеялся, не безумствовал и не сгорал. Сосредоточенность его была сродни тренерской. Переживания — за друзей и выходивших на поле их единомышленников. Впрочем, дома, у телевизора, он давал волю эмоциям. Телевизионные трансляции старался не пропускать. Если они совпадали со спектаклями, в антракте звонил домой: «Какой счет?»
Во всех практически крупных городах страны, во всяком случае в Москве, Ленинграде, Тбилиси, складывались футбольно-артистические компании. Киев исключением не стал: в городе играла одна из самых популярных команд в СССР.
В Киеве, в гостеприимном доме Борисовых на бульваре Шевченко, 10, часто бывала сестра Олега Базилевича Оксана. У них была замечательная компания. Олег называл ее состав: Лесик Белодед, сын вице-президента Академии наук; его жена Неля — она танцевала в Киевской опере; Валера Парсегов — он из того же заведения, на его «Эсмеральду» и «Корсара» слетался весь Киев — это всегда было событием; самый заядлый театрал Инна Линецкая; и, наконец, Оксана — «с копной воздушных волос и челкой, закрывающей почти целиком ее изумительные, говорящие глаза». Оксана — историк. Однажды она и привела в эту компанию своего брата Олега… «Помню, — рассказывал Борисов, — в тот вечер мы поспорили, на каком языке слово „ночь“ звучит красивей. Олег утверждал: „Найт“ — это просто бездарно, „ночь“ — уже лучше, но все равно грубо, а „ничь“ — поэтичней всего…» Оксана и познакомила Олега с его футбольным тезкой, а уж тот потом — познакомил Борисова с Лобановским, которого Олег Иванович называет в дневнике своим «лучшим другом».
Они (Борисов, Лобановский, Базилевич, Некрасов) могли и не познакомиться, хотя сложно представить, чтобы живущие в одном городе такие личности, друг о друге знающие, не встретились бы. Познакомившись, они не могли не подружиться. Судьба для этого сделала всё.
Особенностью той киевской компании были бесконечные разговоры на творческие темы. Однажды Борисов привез из Москвы записи песен Окуджавы. «По тем временам, — вспоминал Олег Базилевич, — это стало для нас откровением».
«Я увидел его в первый раз на „Динамо“ (этот стадион, расположенный в уютной парковой зоне в центре Киева, носит сейчас имя Валерия Лобановского. — А. Г.), — описывает Олег Борисов факт знакомства. — Зашел к Базилевичу в раздевалку: все футболисты, их подружки, бездельники-журналисты „точили лясы“. Не было только Лобановского. Он сидел в автобусе на заднем сиденье. С книжкой. Читал Гегеля. От него я потом впервые услышал выражение „серое по серому“. Нас познакомили, но от книжки он оторвался ненадолго. После этого я увидел его уже в Донецке: они с Базилевичем там заканчивали играть».
В Театре им. Леси Украинки сформировалась большая группа любителей футбола. Они не только посещали матчи с участием киевского «Динамо», но сами — в выходные дни, в свободные от спектаклей вечера — выбирались на природу и гоняли мяч до изнеможения.
И в ленинградском БДТ Олег Борисов не остался без футбола. Играл за сборную театра. О ежегодных матчах БДТ с командой газеты «Вечерний Ленинград» знал весь город, отчеты о нем неизменно появлялись в местных изданиях.
Спорт для Борисова, всегда пребывавшего в отменной — исключительно важно для сложнейшей работы в театре и кино — форме, одним только футболом не ограничивался. Он увлекался конным спортом, даже имел разряд, кажется, — второй, а потом увлекся теннисом. Играл сам и любил смотреть теннисные поединки по телевидению. Тяжело болея, незадолго до кончины он, полулежа, смотрел игры турнира профессионалов и вполголоса комментировал их для домашних.
В Ленинграде главной газетой в доме был «Советский спорт». Юрий Андреевич Морозов, знаменитый тренер ленинградского «Зенита», выписывал для Борисова «Футбол — хоккей» — в те времена издание выходило почти двухмиллионным тиражом и стало жутким дефицитом, подписаться на него могли только близкие к футболу люди. Выписывалась — к изумлению ленинградских почтальонов — киевская «Спортивна газета» на украинском языке. Это была единственная для Олега Борисова возможность иметь относительно полную информацию о том, как складываются дела у Лобановского в «Днепре» и у Базилевича в кадиевском «Шахтере».
С Базилевичем у Олега Борисова сохранились нормальные отношения. С Лобановским они стали друзьями.
Лобановский в тренировках добивался важной цели — достижения в игре аритмии. Баланса интенсивных действий на поле, взрывов с убаюкивающей соперника игрой, необходимой для восстановления сил и подготовки новых взрывных действий. Публике такая игра доставляла удовольствие. Она жила предвкушением очередных всплесков, взвинченной до пределов скорости, разящих контратак, забитых, быть может, голов и — наступления еще одной паузы.
Термин «аритмия», звучавший в разъяснениях Лобановского, был для футбола непривычен. В середине 1970-х этим нововведением в игре заинтересовался Борисов. «Об аритмии я только начинал задумываться. Что-то интуитивно чувствовал, но объяснить научно, с демонстрацией синусоид и кривых мне смог Лобановский». Мне казалось, что, наблюдая за футбольным действом, Олег Иванович проецирует свою работу, театральную, на футбол, находит что-то общее между футболом и театром. Сам он между тем говорил: «От меня ждут всевозможных аналогий, сравнений игры со спектаклем, с искусством. Но я всегда отвергал подобные банальности. Искренне любя футбол, все же был против подобных параллелей. Не стоит понимать превратно: не оттого, что одно занятие считал более высоким, другое — низменным, и даже не потому, что в понятия игра артиста и игра футболиста вкладываю совершенно разный смысл. Мне представляется сравнение неверным потому, что в игре на сцене и в игре на поле гораздо больше различий, чем схожести».
Аналогии, действительно, не совсем уместны. Однако сравнение подходов к созидаемому — в футболе и на сцене — вполне может быть. Борисов при встречах с Лобановским постоянно задавал ему вопросы о методах тренировочной работы, взаимоотношениях с игроками, с коллегами. Идея аритмии стала предметом обсуждений Борисова и Лобановского. Олег Иванович, думается, уловил в объяснениях друга и в матчах киевлян, им виденных, одну очень важную вещь: взаимоотношение с публикой через заданный ритм.