Павел I, поперек горла вставший англичанам, убит был не без участия определенных сил извне. Английский посланник в Петербурге лорд Уитворт принимал в заговоре против российского царя самое активное участие. Его высылка (он обосновался неподалеку, в Копенгагене) ни на что не повлияла. К нему за указаниями ездила его любовница Ольга Жеребцова, сестра братьев Платона, Николая и Валериана Зубовых, один из которых — Николай — входил в число непосредственных исполнителей убийства, нанесших царю «апоплексический удар золотой табакеркой» (табакерка принадлежала Николаю Зубову) в висок, а потом задушивших его гвардейским шарфом. После кончины Павла она, как писали историки, «получила в Англии сумму, соответствовавшую двум миллионам рублей — для раздачи заговорщикам, но присвоила их себе». Евгений Шумигорский, дореволюционный исследователь павловской эпохи, резонно вопрошал: «Какие же суммы были переданы в Россию ранее?..» Близкий родственник Жеребцовой Петр Лопухин рассказывал о ней: «Уитворт через посредство О. А. Жеребцовой был в сношениях с заговорщиками; в ее доме происходили сборища, через ее руки должна была пройти сумма, назначенная за убийство или по меньшей мере за отстранение императора Павла от престола… За несколько дней до 11 марта Жеребцова нашла более безопасным для себя уехать за границу и в Берлине ожидала исхода событий…» Связь англичан с заговорщиками поддерживалась также через сновавших между Лондоном и Петербургом курьеров и даже через так и не покинувшего Лондон русского посла, графа Семена Воронцова, фактически английского агента.
В конце марта 1989 года Леонид Хейфец уехал с каким-то спектаклем в Грецию. Олег Иванович наслаждался тишиной и спокойствием на даче («Есть возможность, — записал, — оглянуться перед последним рывком»). «Павла» к тому времени репетировали уже около семи месяцев. «К сожалению, — отмечал Борисов, — больше времени уходит на учебу: как сделать спектакль художественным целым. Труппа работала в другой программе, и многие не вписываются в общую нервную систему. Выпирают эмоции, штампы, и теряется все, во имя чего? Работаю как на драге для углубления дна».
В апреле Борисов сделал переворот, все изменивший кардинально и поразивший Хейфеца и всех партнеров «Павла». «Я и раньше, — пояснял Олег Иванович, — интуитивно к этому шел: играл две последние сцены с точным предчувствием конца. С желанием смерти. Но сейчас понял, что вызов заговорщикам надо делать раньше. Когда? С первого же выхода! Вылететь на вахт-парад стрелой, пропахав эту бездонную сцену, — и чтоб сияли глаза! Си-я-ли! Знаю, что буду убит, знаю и потому растопчу эту сволочь, изорву в клочья. Успею! Если это сияние от Павла будет исходить, его фигура станет еще трагичней. И все полетит… Хорошо, чтобы и другие не отставали».
Борисов с самого начала исходил из того, что он играет «русского Гамлета» — имя это было дано Павлу за границей. «То, что его так назвали, о многом говорит, и я защищаю этого человека», — объяснял свою позицию Олег Иванович. Павел обречен, он чувствует приближение конца, это как раз основное, можно сказать, сквозное действие, задуманное Борисовым. Основная задача. С первого же выхода Павел чувствует приближение смерти. Он идет ва-банк, летит в пропасть. Сознательно — зная, понимая, что ему уготовано, — он напоследок так доказывает всем, что, как ни странно, этот полет в пропасть — обретение свободы.
Маленький, щупленький, тщедушный, человек, если посмотреть со стороны, вроде бы далекий от актерской профессии, вылетал на огромную, самую большую в Европе театральную сцену, полностью открытую художником спектакля Иосифом Сумбаташвили — танки по такой сцене могут передвигаться! (Существует легенда о взводе солдат-призраков с лейтенантом во главе, которые потерялись в театре во время его строительства.) И заполнял собой эту громадину. В первую же секунду — своей энергетикой, своим счетом к жизни, счетом к себе самому. И сцена на глазах становилась меньше.
«„Павел I“, — писала театральный критик Ирина Василишина, — стал бенефисом Олега Борисова. Уже само первое появление актера в образе Павла принесло истинное наслаждение. Легкая, угловатая фигура, стремительная, какая-то прыгающая походка, пронзительный взгляд, раздутые ноздри, причудливо-нервная игра с тростью… Личность властная, страшная и жалкая одновременно. Сцена буквально заполнена актером, его энергией, темпераментом, страстью, нервом. Государь, властелин, жертва, человек… Есть, за кем следить, есть, о чем думать. Есть радость от подлинного, добротного актерского мастерства». «На Борисова, — отмечал Юрий Аптер, — можно смотреть бесконечно и бесконечно наслаждаться его мастерством».
В роли Павла Олег Борисов доходил до неких мистических ее краев и касался бездны. Может быть, поэтому воздействие его на зрителя было невероятным по силе своей. На сцене могло находиться десять, пятнадцать, двадцать актеров, но при выходе этого маленького, лысого человека с тросточкой, далеко не красавца, далеко не гиганта, — все окружающие куда-то отодвигались и тысяча двести зрителей в зале Театра армии (на его спектакле всегда были аншлаги!) замыкались на нем.
Стоило ему по сюжетной необходимости покинуть сцену, она моментально меркла и скучнела — от общей, по замечанию Ирины Василишиной, «актерской приблизительности, какой-то бутафорской неухоженности». Юрий Аптер по этому поводу высказывается еще жестче: «…спектакля как цельного произведения, нет, есть только великолепный Олег Борисов, что, в общем-то, не является открытием или событием».
Интересное наблюдение по этому поводу у Оксаны Корневой: «…произошла в спектакле такая, на мой взгляд, любопытная вещь: растренированность, неумелость и депрофессионализация труппы, сказавшаяся даже в неумении носить исторические костюмы, вести себя соответственно эпохе и месту, говорить в историческом и литературном контексте данного произведения, — все это использовано режиссером. Он и не упорствовал, кажется, на историческом соответствии, ведь, наверное, такой мастер, как Хейфец, сумел бы настоять на своем. И жалость непрофессиональности, расхлябанность неансамблевости воспринимаются как жалкое состояние общества, окружавшее Павла, как полное отсутствие духовности и значительности личностей».
Борисов был над бездной… Его энергия, его лицо, его пластика, его нервная система удивительно совпали с нашими представлениями о том, каким был этот невероятно несчастный русский царь. Его работа в «Павле» поражала. Поражала энергией человека, знающего, чувствующего, что времени ему дано немного.
Артист Валерий Баринов считает, что его профессия вообще очень зависимая: зависит от текста, от режиссера, от художника, костюмера, от партнеров… «Но это, — говорит он, — еще и самая свободная профессия». И ссылается на Борисова, с которым снимался в «Подростке»: «Олег Иванович — царствие ему небесное — великий был артист! Вот он мне говорил: у артиста есть единственный инструмент, на котором он работает, — он сам, и этот инструмент должен быть в состоянии такой постоянной готовности. А для этого артист должен быть внутренне свободен». Выражение Антона Павловича Чехова «Странные люди, эти артисты. Да и люди ли они вообще?» совершенно справедливо по отношению к этим «нелюдям». Но такая у артиста профессия. Он — сам себе музыкант и сам себе инструмент. И если он сам не научится уважать этот инструмент, его никто не будет уважать. Многие работавшие с Борисовым вспоминают, что он всегда спрашивал: «Где будем брать энергию?» Без нее человек неинтересен, а самый большой приток энергии дает любовь. Энергию он брал во время репетиций обычно в паузах, в оценках. И не в самих даже оценках — в темпераменте оценок.
Когда Юрий Борисов стал (на исходе лет Олега Ивановича) работать с отцом вместе, он понял, что это такой вулкан, который может взорваться. Что и происходило. Как правило, во время спектаклей, во время съемок. И 120 человек — больше — могли мгновенно затихать на съемочной площадке: возникала идеальная тишина, тишина напряженная, тишина понимания. Все — от оператора до последнего статиста, реквизитора — все слушали: настолько было сильно борисовское гипнотическое, энергетическое воздействие.
«Убеди во время исполнения» — это была формула, которой Олег Иванович следовал всю жизнь. Он должен был убедить. И — убеждал. Пленка это передает тоже. Лучеиспускание, как говорил Станиславский, «оно и в кино остается». Его воздействие — в фильмах — не уменьшается.
Академик Андрей Андреевич Золотов, общавшийся с Олегом Ивановичем достаточно близко, внутренне и нежно, рассказывает, что когда он был на спектакле «Павел I», то сразу же вспомнил Борисова в «Тихом Доне», в роли Григория Мелехова. Золотова поразило, как один человек не самого высокого и широкого телосложения заполнял собой сцену, экран фильмов Абдрашитова. «На сцене, — говорит Андрей Андреевич, — танки „гуляют“, а Борисов выходит и всё — танки не страшны, ничего не страшно. Вспоминаю его в „Тихом Доне“ Товстоногова… Казалось бы, после роли товарища Глебова на киноэкране… Штампы созданы, да и наша фантазия работает не всегда оригинально. И вдруг выходит Борисов: такая мощь, сила, пространство. Это человек, который создавал энергию. Святослав Рихтер когда-то написал о Сергее Прокофьеве: „Человек, который сам творил энергию“. Я могу повторить эти слова применительно к Олегу Ивановичу». Борисов полностью доверял миру, людям, Господу Богу и своей семье. И от этого вдруг такая энергия, такое погружение в нас всех и нас в него.
О запредельной энергетике Борисова доводилось слышать от многих из тех, кто с ним работал, кто его знал. От Вадима Абдрашитова, в частности, Льва Додина, Леонида Хейфеца, Андрея Золотова, Анатолия Смелянского, Маргариты Литвин, Светланы Крючковой, Валерия Баринова, Людмилы Гурченко…
Однажды «Павла I» повезли на гастроли в Краснодар. Успех — фантастический. Неизбалованная краснодарская публика долго, стоя, не отпускала артистов не прекращавшимися овациями. Краснодар сошел с ума! Борисова у служебного выхода встречали толпы людей. Его окружали, с ним разговаривали, ему задавали вопросы, он на них отвечал, просили надписать фотографии, Олег Иванович, по свидетельству очевидцев, был счастлив… После второго спектакля, встреченного (так было и с первым) с исключительной теплотой, Леонид Хейфец и Олег Иванович с Аллой Романовной приехали в гостиницу. Их номера были рядом. Хейфец пошел к себе, Олег с Аллой — к себе. Через некоторое время Алла пригласила Леонида Ефимовича к ним — вместе поужинать. Она все уже приготовила. Нормальная посуда, которую она всегда, когда выезжала с Олегом, возила с собой — куда бы они ни ездили.