Однажды Олег Иванович побывал в Абрамцеве. Наибольшее впечатление у него оставил образ Богоматери, сделанный Виктором Михайловичем Васнецовым сначала для абрамцевской церкви, а затем повторенный в Киеве…
Через маленькое оконце в абрамцевскую церквушку пробилось солнце и осветило образ Богоматери. Солнце проникло минут на десять, не больше… Служительница объяснила, что случается это один раз в день, чаще всего между двумя и тремя часами, а иногда не случается вовсе. «Я, — вспоминал Олег Иванович, — в эти десять минут думал, что хорошо бы рядом со своим домом в Ильинке построить такую же часовенку… Или хотя бы иметь возможность ставить домашние спектакли. Того же „Иосифа и его братьев“, что и у Саввы Мамонтова. У него в спектакле все принимали участие — и артисты, и дети… Мечты зашли так далеко, что я стал распределять роли. Сам бы хотел Иакова…»
А в Киеве… Первый раз Борисов вошел в киевский Владимирский собор, когда на противоположной стороне бульвара Шевченко появился на свет Юра. Олегу тогда показалось, что запрестольный образ Пресвятой Богородицы был приветлив к нему. Из собора он помчался в родильный дом. Из окна ему показали сына. «Держит его Марья Ивановна, золотой человек, держит в точности, как на иконе, — вспоминал Олег Иванович. — Его левая рука поднята, а правая вперед протянута…»
Через несколько лет они с маленьким Юрой ехали в переполненном троллейбусе по бульвару Шевченко. Юра, когда Владимирский собор увидел, закричал во весь голос: «Папа, папа, посмотри!.. Здесь Боженька живет!..» «Все пассажиры в троллейбусе, — записано в дневнике Борисова, — перевели в его сторону свои головы. У меня в коленках похолодело, и я поспешил отвлечь его от окна».
В начале сентября 1993 года Олег Иванович и Юра съездили на фестиваль в Анапу со своим фильмом «Мне скучно, бес», вернулись воодушевленные, окрыленные, с подарками, с цветами. После этого Олег с Аллой отправились в Институт переливания крови к директору — академику Андрею Ивановичу Воробьеву. Показали рекомендацию израильского профессора. Проверили селезенку Борисова. Решили операцию не делать. Олег Иванович записал в дневнике: «Был у врачей, выслушивал их советы. Одни говорят — резать селезенку, другие — ни в коем случае. Вот и думай».
3 декабря 1993 года умерла Лариса Гавриловна, мама Аллы. И Алла, конечно, не могла в те дни поехать с Олегом в Ленинград, куда он отправился на репетиции додинского «Вишневого сада». Олег уехал один. В поезде у него случился приступ. Он думал, что не доедет, что уже умирает. Приехал в Ленинград с сильным кашлем и с высокой — за сорок — температурой. Почти в бессознательном состоянии. Сразу вызвали врача, кашель сняли, температура спала, определили, что это была сильная простуда. Алла приехала сразу после девяти маминых дней. И предложила: «Олег, давай покажемся какому-нибудь хорошему ленинградскому специалисту». Профессор-гематолог перед самым Новым годом посмотрел Олега Ивановича (а у него, у худенького, стал округляться животик) и сказал: «Считайте, что вас еще не лечили. Только гормоны? Я бы на вашем месте попробовал химиотерапию».
«С этим, — рассказывает Алла Романовна, — мы вернулись в Москву. Я позвонила на Каширку (Онкологический центр им. Н. Н. Блохина. — А. Г.) по номеру телефона, который дал нам ленинградский врач. Разговаривала с заведующей отделением лимфолейкоза. „Нам посоветовали, сказала ей, обратиться к вам. Может быть, химия ему уже нужна. Может, что-то еще надо“. — „Приезжайте“. Мы пришли к профессору. Это было в конце января 1994 года. На Каширке сделали необходимые анализы. Результат — нормальный. Профессор позвонил в Институт переливания крови и сообщил доктору Олега, что анализы хорошие. Но живот продолжал увеличиваться. 3 февраля, в день сорокалетия нашей свадьбы, Олегу первый раз выпустили жидкость из живота. Помог наш друг, глазник Михеев, который жил тут же, в Ильинке. Он позвонил в военный госпиталь знакомому профессору, нас мой брат Алик туда отвез, жидкость выпустили, сестры радостно мне сообщили, что метастазов нет, и мы вернулись на дачу: вечером собрались — на юбилей — гости. Приехал и профессор из госпиталя. Он остался ночевать у Михеевых, а утром я к ним побежала: опять жидкость. И тогда поняли, что это что-то очень серьезное. Отвезли Олега в больницу. Таял он на глазах».
До этого Алла, хватаясь за каждую соломинку, успела съездить в Петрозаводск. Кто-то ей рассказал, что существует снадобье — вино с чем-то еще, — купить это можно в Карелии, и она помчалась в Петрозаводск: знакомые из Вахтанговского театра помогли ей через Михаила Ульянова, через Союз театральных деятелей, попасть в санаторий под Петрозаводском. Ее очень тепло встретили, она все купила, ее потом проводили. Алла привезла оттуда целый ящик всевозможных бутылочек. Олег пил целый месяц. «Я, — рассказывает Алла Романовна, — видела и понимала, что ничего не помогает, но все же… А вдруг?…»
3 февраля 1994 года Алла и Олег отметили сорокалетие свадьбы. «Какое счастье, — записал Олег, — что ты не одинок на этом свете! Прочитал Алене кусочек из Екклесиаста: „Чего еще искала душа моя, и я не нашел? мужчину одного из тысячи я нашел, а женщины между всеми ими не нашел…“ Вот и неправда. Значит, уже сорок лет в споре с Екклесиастом… Как безысходен Екклесиаст! Я читал его в обгоревшем Ветхом Завете, большом талмуде, который оставила нам Мария Анисимовна. Все у него суета сует и все идет в одно место… Как тяжело это читать, придя из театра, где ты без устали молол языком. Такую сам выбрал профессию — не перед Богом слово держать, а перед зрителем, который покупает право смотреть тебя за рубль. Как дешевую кокотку».
Двумя годами раньше — 2 февраля 1992 года — Алла и Олег обвенчались. Свидетелями обряда, состоявшегося в Новодевичьем монастыре, были племянница Аллы Наталья (дочь Александра Латынского) и ее муж Игорь. «То, что положено делать в молодые годы, — записал Олег Иванович в дневнике, — произошло в самом конце, уже на излете. Волновались, как молодожены, особенно жених». Обряд совершал отец Михаил Рязанцев (в новейшие времена митрофорный протоиерей Русской православной церкви, ключарь Московского кафедрального соборного храма Христа Спасителя, председатель Церковного суда при Епархиальном совете города Москвы). В 1988 году Борисовы решили освятить дом в Ильинском. С Ритой Литвин в Вахтанговском театре работал артист, двоюродный брат которого был тогда настоятелем храма в Новодевичьем монастыре, — отец Михаил. Поговорили с ним. Он и приехал — вместе с Ритой и двоюродным братом — в Ильинское. Накануне в Вахтанговском было открытие сезона после годового капитального ремонта театра, и на премьеру — постановки Петра Наумовича Фоменко «Дело» — Рита пригласила Аллу с Олегом. А на следующий день поехали в Ильинское. Так Борисовы познакомились с отцом Михаилом, который стал духовным наставником семьи. «Его притягательная энергия, молодость что-то перевернули в моем сознании, — говорил Олег Иванович. — Я не стеснялся обнаружить невежество и о многом его спрашивал. Об обряде венчания — тоже. „Не слишком ли поздно мы это делаем?“ — прочитал он в моих глазах и спокойно ответил: „Вы ведь захотите встретиться в следующей жизни? А для этого нужно иметь основания…“». «Мы, — говорил Олег, — прожили с Аленой долгую и счастливую жизнь, за которую не стыдно перед Богом, но в самом деле, почему бы нам ее не продолжить?»
20 февраля 1994 года к Борисову в Ильинское приезжали брат Лев с женой Мариной и священнослужитель — отец Феодор. Приезжали соборовать. И — исповедовать. Сил отстоять на ногах у Олега Ивановича не было, он попросил разрешения время от времени ложиться.
«В жизни, — записал Борисов в дневнике об этом приходе брата, — все необъяснимо. Столько лет непонимания, обид, затаенной зависти… Я помню, как он готовился к поступлению в Школу-студию по моим тетрадям, как я его отговаривал. Он хотел даже сказку ту же читать на приемных экзаменах — „О золотом петушке“. Тогда его не приняли, и с тех пор… какой-то провал в памяти. Словно остальной жизни и не было. Вернее, у него своя, а у меня — своя. Теперь полное преображение — мой брат выступает в роли духовного наставника. Лев читает молитвы, живет в храме, рассказывает притчи и объясняет смысл жизни. А я это слушаю и диву даюсь. Кое-что, конечно, заготовил и для него. Открыл Евангелие и прочитал:
— „И враги человеку — домашние его. Сын позорит отца, дочь восстает против матери, невестка — против свекрови своей…“ Скажи мне, Лев, что это значит?
— Так сразу не могу… Дай до следующего раза подумать.
Не знаю, найдет ли он объяснение. По-моему, лучшего объяснения, чем наша с ним жизнь, нет».
Олег довольно скоро осознал, насколько уязвима актерская профессия, и отговаривал Льва от поступления в театральное училище. И Павел Луспекаев его отговаривал, когда Лев приезжал за советом в Киев. Тот не послушался и в артисты пошел. Жизнь развела братьев, совершенно непохожих по темпераменту, манере игры, характеру (Борисов-младший был более открытым и распахнутым). Жили в разных городах. Встречались редко. Но в одном фильме — «Садовник» — все-таки снялись вместе.
На пробы «Садовника» в пару к Олегу привозили много актеров, у одних не получалось, другие отказывались. Олег приходил расстроенный, и Алла ему посоветовала: «Лева ведь мечтает с тобой сниматься. И вы непохожи совсем». Борисов позвонил брату. Лев Иванович, всегда поражавшийся силе воли Олега, его трудоспособности (особенно — на фоне этой жуткой болезни), говорил, что это стало для него неожиданностью. «Лев, — сказал Олег, — у меня есть сценарий. Если хочешь, почитай. Есть ролишка». Лев приехал, прочитал сценарий. Он ему очень понравился. «Я, — сказал Олег, — только боюсь, что мы будем похожи. Вот как сделать так, чтобы ты преобразился и не был на меня похож. Это условие. Потому что не брат должен быть в кадре, а друг».
Когда вместе смотрели материал «Садовника», в котором братья были настолько разными, насколько дополняли друг друга, Лев поинтересовался у брата: «Как тебе м