3 августа, Колючинская губа:
Вся чукотская еда (мясо) имеет свой привкус. Будь это знаменитая копальхен, моржовые кишочки, вяленая нерпа или просто свежая оленина. Основу всё же составляет мясо лежалое, несвежее. Оно-то и имеет сильный специфический привкус, который дразнит и манит.
6 августа
Мы раскопали (расковыряли палкой) склон одного из холмов. Кости, зола, угли, кости. Черепки посуды! Конец копья из кости! Наконечник сохранился превосходно, даже остро заточенный конец… Археология изучает быт, вещи, внешнюю жизнь людей прошлого. Но как узнать их внутреннюю жизнь. О чём они думали? Что за проблемы были у них, кроме проблем пожрать, попить, поспать? Вероятно, этого мы никогда не узнаем. Нужна психологическая археология или археология психологии.
9–12 августа
Сидим. Очень сильный шторм. Продукты, однако, кончились. Лопаем моржатинку. На наше счастье, выкинуло почти свежего моржа… Вечером варили тухлятинку. Ели в несколько приёмов, потому что сразу съесть кусок со спичечный коробок трудно. Съешь кусок, полкружки чая, потом ещё кусманчик… Утром у Сергея сильно болел живот.
(Употребление мяса по традиционным рецептам северных народов вообще опасно для не привыкших с детства к такой пище людей; упомянутый выше датский путешественник Расмуссен скончался именно от отравления мясом в Гренландии. – Примеч. авт.)
В пути Куваеву исполнилось двадцать девять лет. По этому случаю геологи помылись и достали «секретную бутылку спирта» (сохранился несколько тавтологичный документ на бланке СВКНИИ от 25 июля 1963 года за подписью Куваева, адресованный заведующему торгово-заготовительным пунктом Ванкарема тов. Аветисову: «Геофизическая экспедиция института СВКНИИ АН СССР просит Вас отпустить для нужд экспедиции спирт в количестве 3 л. для производственных нужд»). Закусывали лепёшками на моржовом сале.
В Уэлене, писал Куваев Кожуховой, «закрутился глупейший ненужный роман… Кажется, дело доходило до драки на ножах» – причём со своим же коллегой. Тот в итоге улетел, поклявшись срезать Куваеву карьеру доносами. А доносить, признал Куваев, «есть на что».
В конце 1963 года Куваев в Магадане защищает отчёт о проведённых работах. Отчёт приняли, участников премировали. 12 декабря заведующий лабораторией региональной геофизики Виль Якупов писал в характеристике на Куваева: «Большую часть времени работы в институте он провёл в поле и выполнил весьма трудные в организационном отношении маршрутные гравиметрические работы на о. Врангеля, на льду Восточно-Сибирского моря и на протяжении 1000 км северного побережья Чукотки. В результате этих исследований получены интересные материалы о геологическом строении указанной территории, по которым О. М. Куваев представил отчёт и статью».
В 1964-м Куваев в последний раз отправляется в поля «Большим Добрым Начальником», как его называли друзья. Он снова на побережье Ледовитого, на этот раз западнее, в низовьях Колымы, на территории Якутской АССР (база экспедиции располагалась в Нижних Крестах, только что переименованных в Черский; рядом – Стадухинская протока). Работали «на поплавках» – на гидроварианте самолёта Ан-2. Геофизической съёмкой удалось закрыть огромное «белое пятно» между устьями Колымы и Индигирки. Охотились, рыбачили. По свидетельству Бориса Ильинского, принимавшего участие в экспедиции, Олег так усердно снабжал свой отряд утками и зайцами, что не было открыто ни одной банки тушёнки. Здесь же Куваев познакомился с рыбаком Петром Щеласовым – прототипом Мельпомена (геологи даже поселились в его избушке). Как считает Ильинский, искусству Куваева плавать на каяке завидовал сам Щеласов, причём Олег умудрялся ещё и метко стрелять с этого плоскодонного корытца в полтора метра длиной.
В характеристике Куваева 1964 года за подписью Шило сообщается: «Полученные в результате съёмки данные представляют большую ценность для суждения об отдельных, в т. ч. кардинальных вопросах геологического строения северных территорий Магаданской области и северо-восточной Якутии».
Эти последние поля дали материал для рассказа «Через триста лет после радуги», повести «Тройной полярный сюжет», романа «Правила бегства». В сентябре Куваев написал Курбатову, что Якутия по сравнению с Чукоткой – «курорт», что он «еле пришёл в себя после нынешней запойной зимы» и что есть смысл продолжить работы в Нижне-Колымской низменности ещё на сезон. Но экспедиции 1965 года состояться было не суждено.
Метафизика геофизики
Каким Куваев был геологом?
Профессионалы нас поправят: не геологом, а геофизиком.
Куваев окончил геологоразведочный институт, изучал земную кору, и в этом смысле он – геолог (как генерал – тоже солдат). Да и для неспециалиста геологи – все: от шурфовщиков до академиков, от ищущих руду до познающих общие законы жизни. Но если всерьёз рассуждать о Куваеве-учёном, то следует оперировать более строгим термином «геофизик» (в случае с Куваевым кажется, что геофизика – сплав не столько геологии и физики, сколько географии и метафизики). Ещё одним геофизиком русской литературы, тоже «м.н.с.» (разве что не в Магадане, а в Екатеринбурге) позже станет трагический поэт Борис Рыжий (1974–2001).
Борис Седов считает: «Научные статьи Куваева, в том числе неопубликованные, свидетельствуют о его высоком профессионализме и умении сочетать производственную деятельность с научной. Содержание отчётов и статей Олега говорит о том, что написание кандидатской диссертации, о необходимости защиты которой он неоднократно писал, было не за горами. Несомненно, если бы Куваев продолжил геофизические исследования, это сделало бы его крупным учёным. Он был добросовестным, толковым инженером-геофизиком. Но перед ним ещё в период работы в СВГУ стоял вопрос: быть писателем или учёным?»
Николай Шило рассказывал Владимиру Курбатову: «За три сезона работ – в низовьях Колымы, по побережью до мыса Биллингса, на острове Врангеля – Олег Михайлович провёл очень важные, качественно выполненные гравиметрические разрезы и сумел сделать по ним далеко идущие выводы. Данные замеров позволили ему поставить под сомнение единство одной из геологических структур – бывшего Колымского срединного массива и его продолжения в море. Тогда никто не обратил внимания на высказанные впервые Куваевым сомнения, но я обратил… К тому же я знал Олега Михайловича как вдумчивого результативного геофизика… Опираясь на полученные данные, я писал в одной из своих научных публикаций: „Как показали последние исследования, Срединный Колымский массив не продолжается в Ледовитый океан и не смыкался с Гиперборейской платформой“… Ценность работ, проведённых Олегом Михайловичем и нашим институтом, несомненна; в те годы мало кто мог даже представить их истинную значимость. По существу, мы впервые заглянули в глубины Колымской низменности и шельфа окружающих Чукотку морей. Для того времени работа фундаментальная, сложная и смелая, особенно это относится к проникновению в океан и постановке там гравиметрических исследований. Что они давали науке и что позволяли предположить? Нижнеколымская низменность вообще была белым пятном. Что там за структуры? Куда уходит Яно-Колымская золотая провинция? Ответить на эти вопросы было чрезвычайно важно… Исследования Олега Михайловича позволяли делать определённые выводы о расширении зоны золотоносности Чукотки. В нашем коллективе он успешно рос как геолог и как специалист, был нужен институту. И как к человеку у меня к нему не было претензий, мы с ним неоднократно с удовольствием беседовали».
«Геолог начинается с тридцати», – утверждает Катинский в «Территории». А по-настоящему созревает учёный ближе к пятидесяти. Случай Куваева нетипичен: тридцатилетний неостепенённый мэнээс проводит ответственные работы, внедряет новые методы, выдвигает смелые гипотезы… И это – всего за несколько лет. Он был уже на подступах к кандидатской. Мог сделать её сравнительно быстро и хорошо, чему способствовали и его отношение к работе, и материал.
«Чем отличается Магадан от Москвы: в столице много талантливых людей, но мало материала. В Москве на тему сразу бросаются несколько человек. Кто первый написал, тот и защитится. А здесь было проще сделать хорошую работу в силу благодатного необычного материала», – рассказывает Борис Седов.
«Здесь каждый отчёт должен быть докторской диссертацией, а не ученической схемой», – заявляет Гурин в «Территории».
Магаданский спортсмен, путешественник Рудольф Седов приводит слова чукотского геолога Иосифа Тибилова (1941–2017): «Олег Михайлович сделал первое гравиметрическое пересечение Чаунской губы. По классу точности его измерения соответствовали стотысячной съёмке. Это геофизик от Бога. Несомненно, у него были задатки учёного, а тех первых материалов, которые он собрал, хватило бы на кандидатскую с избытком».
Сам Куваев в 1963-м писал с Врангеля, что набрал «уникальные материалы» для кандидатской: «Года через три помимо воли будешь кандидатом». Но тут же: «Север надоел уже порядком… закончу отчёт, напишу пару статей и уволюсь к чертям, снова буду вольным художником». В этот период Куваева звали в Ленинград – в НИИ геологии Арктики, но он отказался. Писал: «Я просто не способен к стабильной работе в какой-нибудь конторе на долгий срок… Меня уже куда-то тянет из Магадана…»
Он мог работать так, как не может никакой конторский планктон, но не выносил офисного распорядка и дисциплины. Даже в геологии для него было слишком много бюрократии, кабинетной рутины…
Начало 1960-х, Андрею Попову
С седьмого класса я отравился мечтой о тех странах, что лежат за горизонтом, кончил институт и вот, поработав два года, понял, что даже профессия геолога или геофизика не даёт полного удовлетворения этой мечте. Сейчас у меня богатейшие возможности для научной работы и карьеры. Можно даже говорить о кандидатской кличке через четыре-пять лет при определённой интенсивности труда. Ну а дальше что?