Сергей Юрский, игравший Чацкого в спектакле Товстоногова классическом, легендарном,- в беседе с театральным критиком Марией Седых говорил о спектакле Меньшикова как о "самой радостной антрепризе из тех, что появились у нас. Вот здесь я могу сказать то главное, что вызвало мою радость: отсутствие цинизма".
Однако Сергей Юрьевич Юрский оказался в глубоком меньшинстве. Пресса бросилась в бой, размахивая даже не мечом, скорее, дубинками, выкрикивая обвинения в адрес Меньшикова - непрофессионального режиссера (досталось и Галине Валерьевне Дубовской). Упрекая в отсутствии концепции, в том, что в роли Чацкого актер-де повторяет опять Костика Ромина из "Покровских ворот". Иногда мне кажется, что шлейф этот будет волочиться за Олегом до тех пор, пока он совсем не поседеет... Писали о наработанных приемах Меньшикова.
"С первой минуты стало ясно, что для Меньшикова эта роль - последний шанс пробежаться по сцене молодым шалопаем, но с трагическими претензиями,писал в "Независимой газете" Григорий Заславский.- Он умело эксплуатирует внешние данные. Много кричит, компенсируя недостаток энергии криком. Концы монологов "докрикиваются" и идут "на ура". Чуть закончил - зал разрывается аплодисментами. Так что премьера уже вышла громкая.
Глупо говорить, что спектакль плох, не ходите ни в коем случае. Хватать за руки. Увещевать: деньги будут потрачены впустую. Нет. Обязательно сходите. Не сомневайтесь ни секунды. Платите как можно больше, стараясь попасть в первые ряды. Этот спектакль посмотрят все. Все ваши знакомые. Друзья и даже недруги. О нем будут говорить: "Вы уже видели Меньшикова?" - спросят вас. И как же приятно вам будет искренне, то есть без всякого преувеличения ответствовать: "Да. Из второго ряда. Меньшиков выглядит лет на тридцать". - "А ведь ему сорок..." Ну и т. д.
Походом на этот спектакль вы рассчитаетесь с русской культурой".
Привожу отрывок из одной из самых категоричных и резких рецензий, судя по всему, начисто отрицающей спектакль. Привожу, потому что она типична не просто по амикошонской интонации по отношению к читателям и зрителям; что делать, если это профессиональный почерк критика?.. Рецензия типична ощущением своей власти над вышедшими на сцену людьми, она пьянит автора. В такой или почти такой же манере остальная критика походя уничтожала спектакль Меньшикова, не давая себе труда хотя бы несколько отстраниться от остальных, задуматься, что же они увидели на самом деле? Во имя чего принял Олег Меньшиков на свои плечи тяжелейшее бремя, когда бы мог обойтись куда как менее непростой задачей?
На мой взгляд, в неприятии его спектакля сказались две характерные (не только в данном, но и в других случаях) черты. Первая лежит как бы на поверхности: в режиссуру даже не пришел, а ворвался "чужак". Актер-премьер, всегда максимально критикой обласканный, по сути, не знавший поражений, стремительно подымавшийся по лестнице вверх. В афише "N" (Нижинского), где имя Меньшикова отсутствовало как режиссера, оно весьма благожелательно упоминалось, но туманно - о его участии в создании спектакля.
Заявленный шумно, броско, с наступательной рекламой, во всех средствах СМИ, спектакль Меньшикова, актера, позволившего себе заняться режиссурой, отыскавшего немалые деньги на очень дорогую постановку (пользуясь случаем, скажу, что на этот спектакль Олег отдал практически весь свой гонорар, полученный им за съемки в "Сибирском цирюльнике", о чем мало кому известно), не мог быть спокойно принят теми, кто жаждет проявить себя, отрицая и только отрицая. Что-то уже замелькало, когда в газетах докатилось до Москвы эхо об огромном успехе меньшиковского "Горя от ума" в Риге и Челябинске, противостояние, еще молчаливое, началось тогда подспудно. Пожалуй, даже если бы постановка была и более совершенна, вряд ли бы встретила ее нынешняя злоязычная и делающая себе капитал в основном на злоязычии пресса более радушно. Сегодня в моде хула.
Второй момент в неприятии "Горя от ума" имеет, мне кажется, более серьезную и глубокую почву. Меньшиков довольно энергично ломает устойчивую традицию в прочтении "Горя от ума" как режиссер, напрочь уходя от политических мотивов, к чему, казалось бы, буквально с момента своего рождения властно подталкивала грибоедовская пьеса. Его Чацкий никогда не выйдет с декабристами на Сенатскую площадь. Между прочим, как не вышел сам Александр Сергеевич Грибоедов, хотя и был человеком вполне передовых взглядов. Меньшиковскому Чацкому ровным счетом наплевать на "Общество Северное" и на "Общество Южное", где толковали о свержении царя, "цареубийственном кинжале", о Конституции и отмене крепостного права, ссорясь, расходясь, решая судьбу России теоретически, иллюзорно. И жаждая гражданского подвига.
Кондратий Рылеев видел себя поэтом именно потому, что он - гражданин, что в нем "Душа до гроба сохранит высоких душ кипящую отвагу..." И призывал: "Мой друг, недаром в юноше горит любовь к общественному благу!"
У Олега Меньшикова Чацкий к "общественному благу" глубоко равнодушен. Да возможно ли так сейчас в стране, раздираемой на части политическими оппонентами? Позволено ли таким образом трактовать образ того, в ком от века видели Борца, не мыслящего своего пути без общественного противостояния? Что же это тогда за "обличитель старух зловещих, стариков", читай - тех, кто выходит с красными флагами на площади в 1998 году? Ждали, что совпадет решение спектакля с обличением нашего коммунистического прошлого, что Фамусов будет (как это было у Царева, которого я тоже видела в "Горе от ума") советским крупным чиновником, что Молчалин - что-то вроде будущего вороватого олигарха и т.п. Ах, сколь много радости принесла бы подобная постановка прогрессивным силам, сражающимся, все сражающимся и сражающимся, хотя относительно результатов этих сражений приходится сильно сомневаться...
Но на сознательно лишенном всяких аллюзий политического толка спектакле зрительный зал очень активно реагирует на многие реплики Чацкого, Фамусова, Молчалина, Хлестовой, Скалозуба и других персонажей. Не надо при этом забывать, что пьеса Грибоедова - картина нравов, всегда присутствующих в нашей жизни в разном обличье. Фамусовы, для кого "подписано - и с плеч долой", Молчалины, принципиально не имеющие своего мнения по любому вопросу, ласковые с собачкой богатой дамы и с дворником, поскольку все пригодится, все для дела маленькому чиновничку, устремившему себя к большой карьере, Загорецкие, которым плюй в лицо, а им божья роса, - все они навсегда, пока свет стоит. Все живо и будет жить. Что Меньшикова, судя по его спектаклю, и волновало. Нравы человеческие, от которых никогда нам не уйти...
За время, прошедшее с премьеры, постановка окрепла. Молодые артисты, поначалу как бы несколько зажатые большой сценой, непривычной для недавних студентов, постепенно освоили новое для себя пространство. Ушла и понятная робость дебютантов, они встали на ноги уверенно и смело. Теперь спрос с них по большому счету.
Кроме молодых, в "Горе от ума" играют мэтры: Игорь Охлупин из Театра имени Маяковского - Фамусов. Екатерина Васильева, звезда экрана,- Хлестова. Петербургский артист Сергей Мигицко, памятный в кино по роли Хлестакова в картине Леонида Гайдая "Инкогнито из Петербурга",- Репетилов.
И все же - что оказалось столь притягательно в старой пьесе? Чем всколыхнула она умы и сердца через сто восемьдесят лет после своего рождения? На что откликаются сегодняшние молодые зрители, которых в зале большинство?
Конечно, классика на то и классика, что в обрамлении ушедшей эпохи, в нарядах и убранствах далеких лет она отвечает на исконные стремления, тревоги, страсти и боли человеческого духа, сохраняя вечные величины. Творение Грибоедова - этой непреходящей ценности, конечно же. Странный русский гений Грибоедов прожил свой век непохожим на других. Написал пьесу, которую не только не увидел при жизни на сцене, но и не смог напечатать. Остался в памяти одиноким иронистом и скептиком, одареннейшим дипломатом, уехавшим в Тегеран на верную смерть после заключения договора, чрезвычайно выгодного для России. А может быть, вообще искавшим смерти, устав от нараставшего недоверия к миру и людям?
Конечно, личность автора так или иначе обычно проецировалась в постановках "Горя от ума". В первую очередь, разумеется, на главного героя. Проецировалась и судьба Петра Яковлевича Чаадаева, замечательного, таинственного философа первой половины XIX века, масона, бунтаря, объявленного сумасшедшим после публикации его "Письма". И Чацкого не случайно объявляют безумцем! Меньшиков не мог уйти ни от этих проекций, ни от сценической истории "Горя от ума", от постановок Мейерхольда с Гариным в главной роли, и Товстоногова, ставшей едва ли не культовой для поколения "шестидесятников". Он видел спектакль Малого театра, где восхищался игрой Царева - Фамусова.
Но предложил свой, абсолютно незаемный взгляд на пьесу. Взгляд из конца XX века, из России, мучительно пытающейся вернуться к любви, к вере...
От того, каким придет в спектакль Александр Андреевич Чацкий, зависит очень много. Едва ли не все или почти все. Зависит и от его дуэта с Софьей, по крайней мере для того, как замысливал постановку Олег Меньшиков. Как мне думается, во всяком случае. Потому что Чацкий в его спектакле очень молод. Практически человек, еще почти не соприкоснувшийся с жизнью реальной, многоликой, горестной. Когда-то было милое дитя, умное, живое - так казалось взрослым и недаром. Веселили старших его забавные колкости, его необычность в кругу ровесников, где он привык говорить все, что приходит ему в голову, хотя постепенно это начало раздражать. Уж больно дерзок был мальчик! А дерзости западают в память. Сам же Чацкий несколько упивался орелом смельчака-вольнолюбца на уровне домашнего в принципе общения. Как не оппонировать здесь мнению тех, кто сравнивал такого Чацкого с Костиком, который был по своему осознанию окружающего мира, происходящего с ним и другими, старше остальных, и намного...
Молодость Чацкого точно контрастирует с душевным состоянием остальных персонажей, от Софьи, Молчалина, Скалозуба, вроде бы почти ровесников Александра Андреевича, до Хлестовой и Фамусова. Все они застыли в каком-то каменно-вневозрастном самоощущении. В эту окаменелость врывается юноша. Тот, кому помнится покинутая им три года назад Москва довольно смутно, скорее, как объект его насмешек, нежели как довольно тоскливая действительность, от которой он всегда бежал. Помнится и то, что его язвительные выпады охотно разделяла подруга Софья.