вановича во всех его начинаниях. Потому-то Михаил Иванович без промедления привел свою дружину в Пронск по первому зову Олега Ивановича.
Не желая выглядеть в глазах старшего сына жалким трусом, Даниил Ярославич поддержал Олега Ивановича в его намерении произвести внезапное нападение на орду Арапши. Кроме этого, Даниилу Ярославичу хотелось также показать себя храбрецом перед своими родственниками Василием Александровичем и Михаилом Ивановичем, которые были весьма невысокого мнения о нем. Оба прекрасно знали о неприглядных делишках Даниила Ярославича, об его кознях и интригах против старших братьев.
— Под нашими стягами собралось две тысячи конников и семь тысяч пешцев, — сказал Олег Иванович, обведя взглядом лица князей и воевод. Он говорил неторопливо, как бы взвешивая каждое слово. — У Арапши, по слухам, не меньше двадцати тысяч конницы. Раздробив свою орду, Арапша значительно ослабил свои силы. Не ведаю, сколько татар ушло к реке Воронеж и много ли их стоит на реке Цне. Главным нашим оружием будет внезапность. Коль разобьем воинство Арапши у реки Цны, тогда и Наровчат возьмем на щит.
Даниил Ярославич невольно вздрогнул, его беспокойный взгляд метнулся к Олегу Ивановичу:
— Брат, ты что же, хочешь до самого Наровчата полки вести?
— Хочу, — кивнул Олег Иванович. — Наровчат, как гнойный нарыв, образовался на окраине наших приокских владений. Сначала Тагай сидел там, не давая нам покоя своими набегами. Тагая мы разбили, и Наровчат пришел в запустение. Ныне Арапша утвердился в Наровчате и тоже занялся разорением земель наших. Это зло нужно искоренить разом и без остатка! Братья, мало разбить орду Арапши, надо непременно спалить дотла Наровчат, это змеиное гнездо!
После военного совета Даниилу Ярославичу поневоле пришлось давать объяснения Олегу Ивановичу по поводу девушек, которые насильно удерживались в тереме пронского князя, обращенные им в наложниц. Просителями за своих обесчещенных дочерей выступили перед Олегом Ивановичем горожане Пронска и смерды из окрестных деревень. Олег Иванович не мог позволить себе закрывать глаза на неприглядные поступки Даниила Ярославича. Он был заинтересован в том, чтобы местные жители поддерживали его и не стремились отколоться от Рязани.
Приезжавший в Пронск рязанский епископ Софроний пытался совлечь Даниила Ярославича с греховного пути, проведя с ним назидательные беседы. Изобразив раскаяние и покаяние, Даниил Ярославич сумел убедить епископа в том, что его старания были не напрасны. Но едва владыка Софроний вернулся в Рязань, как Даниил Ярославич вновь принялся за старое, чувствуя себя полным хозяином в Пронске.
Олег Иванович был суров и непреклонен, укоряя Даниила Ярославича его безмерным распутством. Подчиняясь воле рассерженного Олега Ивановича, Даниил Ярославич немедленно выпустил на волю всех своих наложниц, заплатив их родственникам немалое отступное в виде серебра. При этом Даниил Ярославич выслушал поношения и оскорбления из уст тех, кого он сам привык оскорблять и унижать. Даниил Ярославич трепетал в душе, слыша, как прончане упрашивают Олега Ивановича согнать его с пронского стола и посадить здесь князем хотя бы Владимира Даниловича. Местный люд с уважением и добротой отзывался об Евфимии Ольговне, прилагавшей немало усилий, чтобы вырвать своего мужа из-под дурного влияния его развратного родителя.
Олег Иванович сказал пронским боярам и ремесленникам, что обдумает их просьбу после похода на Арапшу, не раньше. Тогда же он и примет какое-нибудь решение. «Быть может, Даниил Ярославич возьмется-таки за ум и совладает со своими пагубными страстями, — добавил при этом Олег Иванович. — Пусть поход против Арапши станет для Даниила Ярославича неким испытанием и очищением. Не может он состоять из одних пороков, должны в нем быть и добрые качества, как в каждом из нас».
Таким образом, взрыв негодования прончан против Даниила Ярославича был погашен Олегом Ивановичем, умеющим подбирать нужные слова при любых обстоятельствах и вселять в людей надежду на лучшее.
Оставив за спиной реку Проню, рязанское войско скорыми переходами двигалось на юго-восток. Выгоревшие на солнце степные травы мягко стлались под копыта коней. Багряно-черные княжеские стяги с золотыми ликами святых угодников горделиво реяли на фоне безоблачных голубых небес. Тяжелая поступь пеших полков, ощетинившихся длинными копьями, сминала густой седой ковыль, колыхаемый ветром наподобие морских волн. Скрип тяжелых возов с поклажей и фырканье усталых обозных лошадей нарушали величественную тишину бескрайней равнины, которую русичи с незапамятных времен называли Диким полем.
Изредка на пути у рязанских полков попадались ручьи и небольшие речушки, сбегавшие с холмов в низины, поросшие кустами и молодым лиственным лесом. На ночлег Олег Иванович располагал свое воинство именно в таких местах, дабы у ратников были дрова для костров и жерди для палаток и чтобы имелся водопой для лошадей.
Чем дальше рязанское войско углублялось в Степь, тем сильнее и настойчивее душой Даниила Ярославича овладевало предчувствие неизбежной гибели. «Куда стремятся эти безумцы? На что они надеются? — думал Даниил Ярославич, бросая украдкой неприязненные взгляды на Олега Ивановича и прочих князей. — Ишь, удальцы выискались! Хотят с малым войском нахрапом Арапшу одолеть! Арапша — стреляный воробей! Даже Мамай со своими полчищами не смог разбить Арапшу, токмо вытеснил его из Сарая. Ох, покатятся наши головы по степным ковылям!»
Даниил Ярославич, улучив момент, когда рядом никого не было, поделился своими опасениями со своим сыном. Владимир Данилович посмотрел на отца с тем выражением на лице, какое у него бывает, когда кто-то из его слуг не проявит старания в каком-нибудь порученном деле или совершит промашку на охоте и упустит добычу.
— Коль Мамай не смог разбить Арапшу, а нам это удастся, то слава о нас прогремит по всей Руси, — сказал он. — Отец, коль тебе славы ратной не надо, ты тогда подумай о богатствах Арапши, кои этот злыдень награбил в Нижнем Новгороде и прочих русских городах. Все эти сокровища могут в наших руках оказаться!
Не найдя понимания и одобрения со стороны сына, Даниил Ярославич не стал даже продолжать с ним этот разговор. А ведь он собирался предложить Владимиру под покровом ночи скрытно уйти обратно в Пронск.
Даниил Ярославич решил побеседовать с Олегом Ивановичем с глазу на глаз, чтобы постараться убедить его не начинать сражение с Арапшой, не вызнав предварительно, сколь велико вражеское войско.
В этот последний вечер сентября в прохладном воздухе висела легкая туманная дымка. Чувствовался горьковатый чад от костров, которые мерцали рыжими сполохами среди шатров и повозок разбитого русского стана.
Олег Иванович только что распустил воевод, отдав им необходимые распоряжения. Надвигалась ночь, полная тревожной неизвестности, еще одна ночевка в степном раздолье. До реки Цны оставался всего один переход, возможно уже завтра под вечер русичи сойдутся в сече с ордой Арапши. Рязанским полкам придется вступать в битву с татарами без роздыха после утомительного марша, дабы в полной мере использовать эффект внезапности.
В свете масляного светильника Олег Иванович внимательно разглядывал карту степных приокских земель, нанесенную разноцветными красками на широкий лист пергамента. Он сидел на табурете возле небольшого круглого стола на трех ножках. Рядом стояла пышущая жаром железная жаровня, полная раскаленных углей, источавших смолистый запах. Услышав, как колыхнулся входной полог, Олег Иванович оглянулся; перед ним стоял Даниил Ярославич в длинном темно-синем плаще и в красных сапогах.
— Извини, брат, что побеспокоил тебя в сей поздний час, — пробормотал Даниил Ярославич, неловким движениям сняв с головы парчовую шапку с меховой опушкой. — Сон к очам не липнет. Недобрые предчувствия одолевают меня. Вот я и пожаловал к тебе, дабы поделиться своими тревогами… Ты уж не серчай на меня, брат.
Олег Иванович придал своему лицу добродушное выражение, хотя в мыслях он помянул Даниила Ярославича нехорошими словами, догадываясь, с чем именно тот к нему пришел.
— Присаживайся, брат, — сказал Олег Иванович. — Давай, потолкуем по душам. Молви, что тревожит тебя.
Даниил Ярославич быстро оглядел внутреннее пространство шатра, задержав взгляд на занавеске, за которой находилось ложе.
— Никого тут нет, кроме нас с тобой, брат, — обронил Олег Иванович. — Никто не помешает нашей беседе. Молви смело.
— Давеча, брат, мне приснились вороны, много кружащихся ворон, — тяжело вздохнул Даниил Ярославич, — это к неизбежной беде. Я вот что подумал, а ну как сунемся мы вброд да по самый рот. Арапша может ведь разведать о приближении наших полков и заманить нас в ловушку. Поостерегся бы ты, брат, изгоном наваливаться на татар. Неплохо бы для начала вызнать, сколь велика орда у Арапши.
— Не беспокойся, брате, мои лучшие дозорные уже ушли далеко вперед. Они выследят, где находится стан Арапши и много ли в нем нехристей, — промолвил Олег Иванович, наливая квасу из кувшина в два медных кубка. — Я ведь тоже голову в петлю совать не собираюсь. Лучше выпей-ка квасу с мятой, это тебя мигом усыпит. Будешь спать без сновидений, как младенец.
Даниил Ярославич отхлебнул из чаши мятного квасу. При этом вид у него был по-прежнему мрачный и какой-то растрепанный, слегка курчавые светлые волосы топорщились над двумя его залысинами, под глазами залегли темные круги.
«Что, заячья душа, врага еще не увидел, а руки уже от страха трясутся! — презрительно подумал Олег Иванович, поднеся к губам кубок с квасом. — Да уж, хрен сластолюбивый, с татарами воевать — это тебе не беззащитных девок тискать!»
После долгой паузы Даниил Ярославич произнес:
— Брат, а ты не опасаешься, что сложишь голову в сече с нехристями? На кого же ты Рязань оставишь, ведь сыновья твои еще отроки малые? Ладно, у меня оба сына уже возмужалые, есть на кого Пронск оставить. Это я к тому, брат, что нельзя тебе понапрасну головой рисковать, — добавил Даниил Ярославич с какой-то суетливой поспешностью. — Ты не подумай, что я предрекаю тебе поражение иль другую напасть. Просто все мы под Богом ходим: хоть смерды, хоть князья-боярове…