Буквально за день до окончания их гастролей я встретил старого приятеля Эдика Машковича, который сопровождал эту группу. Он предложил мне выступить по старой памяти у них в заключительном концерте.
– Лина в нем тоже участвует, – добавил Эдик.
Я тотчас согласился и, конечно же, просто прилетел на этот концерт, тем более что в спектакле в этот день не участвовал. Не помню, что я делал на сцене, что читал. Помню только, что, увидев ее, ощутил какую-то непонятную и ненужную растерянность. Но она вдруг протянула мне навстречу обе руки, и этот бессознательный ее жест примирил меня со всем. Я прижал ее прохладные ладони к губам, и мы присели на скамейку невдалеке от выхода на сцену. Она нежно поцеловала меня и осторожно положила свою голову мне на плечо.
– Как ты? – мягко спросила Лина.
– Нормально… Скучаю по тебе.
– Шутишь?
– Не шучу, – серьезно ответил я.
– Я рада тебя видеть.
Я окончательно растерялся и, конечно же, обрадовался услышанному.
– Может, после концерта поужинаем вместе? В «Лондонской», на нашем старом месте?
– Хорошо, – ответила она. – Я приду с Аллой. То есть с Аллой Ларионовой.
– Я все подготовлю, – обрадовался я, – и встречу вас у входа в гостиницу.
– Не надо. Ты будь на месте. Мы придем сами. Эдик нас проводит.
Ей пора было выходить на сцену. Она встала, закинув голову, посмотрела вверх. Волосы ее трепетал ветер, они завихрились, и это делало ее похожей на шаловливую девчонку, которая в «Вольном ветре» в Ялтинском порту раскачивалась на огромном кране высоко в небе.
В «Лондонской» я сидел за нашим любимым столиком в самом углу, возле оркестра. Принесли холодные закуски, холодное шампанское с коньяком и, конечно же, цветы. Я не спускал глаз с парадной двери. Наконец она распахнулась, и они вошли – Лина и Алла в сопровождении Эдика. Весь зал обернулся в их сторону. Гуляющие одесситы аж зааплодировали, кто-то даже встал…
Девочки действительно были прекрасны, нарядны и очень красивы. Я бы даже сказал, очень эффектны в своих легких длинных вечерних платьях. Да! Вошли настоящие звезды, ничем не уступающие западным.
Я усадил Лину рядом с собой. Глядя на мою одесскую девочку Ли, я просто пьянел и балдел, и снова хотелось плакать, как тогда на пароходе «Победа». Только теперь от радости.
Я кивнул своим приятелям-оркестрантам, и они, зная мое желание, заиграли наш любимый знаменитый «Маленький цветок». Лина как-то по-детски тихонько захлопала в ладоши и весело сказала, обращаясь к нам с Эдиком:
– Ну что ж, будем танцевать и даже пить! Мужчины, я разрешаю вам выпить по рюмке коньяку!
Глядя на нее, я подумал, что ее избаловало мужское внимание и что у нее появилась какая-то новая привычка становиться центром внимания. И мне на минуту вспомнилась та одесская девочка Ли, что стояла за веревочным оцеплением возле оперного театра и которую не пускали дальше любопытной толпы… Невольно улыбнулся.
– Ты чему? – спросила она.
– Ничему. Просто смотрю на тебя и любуюсь. Ты красива, как никогда.
Я не скрывал своего восхищения, чем, вероятно, доставил ей удовольствие. Она протянула ко мне свой бокал и тихо сказала:
– За нас.
Вечер прошел прекрасно и незаметно быстро. Провожая их из «Лондонской» в «Красную», где они остановились, я спросил:
– Почему ты ушла… тогда?
– Я не ушла. – Она грустно усмехнулась и добавила: – Я просто бежала. От тебя…
– Но почему? Зачем?
– Случается так, что человек уходит. Уходит, и ничто не может его остановить. Не надо ворошить прошлое. Вечер такой хороший! Поговорим лучше позже. В Москве…
– Значит, мы встретимся?
– Ну, конечно, – она рассмеялась. – Ты забыл, у нас ведь еще осталось озвучание «Последней жертвы».
– Ну да, – пробормотал я. – А я-то думал…
У «Красной» мы распрощались. Лина нежно поцеловала меня в щеку и исчезла за дверью гостиницы. А я побрел по пустынной ночной Одессе в свою «Лондонскую»…
На следующее утро я еще спал, когда раздался телефонный звонок. Звонила Лина. Ничего не понимая спросонья, я буквально завалил ее вопросами:
– Это ты? Ты где? Вы что, не улетели?
– Я здесь, в Одессе. На Пушкинской, недалеко от вокзала…
– Так это рядом! – обрадовался я. – Бегу к тебе навстречу. А ты иди по направлению к «Лондонской».
И вдруг слышу убийственное:
– Я пошутила. Я звоню тебе из Москвы, из дома. Прости, что разбудила.
– Ну и шутки у тебя… – только и смог выдавить я из себя после паузы.
– Не сердись. Я люблю тебя. И жду. Приезжай поскорее.
Вскоре я вернулся в Москву, и мы встретились на первом озвучании «Последней жертвы», где, помню, публично при всей группе сделал ей предложение стать моей женой.
Лина ответила: «Да».
Больше мы не расставались!
Нет, на несколько дней все же пришлось. Ей нужно было отработать несколько запланированных встреч со зрителями в Красноярске. Когда она вернулась, я ей сообщил, что ушел из Художественного театра.
Я уже говорил, что эта мысль посещала меня не раз. Но именно в Одессе я ощутил, как мне стало пусто и одиноко в театре. Как мне бесконечно не хватает в моей жизни Лины!
«Мы оказались с Олегом на площадке фильма “Последняя жертва”. Вели себя друг с другом как старые друзья. И вдруг, как мне казалось, совершенно на ровном месте, Олег сделал предложение. При этом присутствовала Алла Ларионова. Он сначала попросил ее: “Алла, ну скажи, чтобы она вышла за меня замуж!” И тут уже я перестала сомневаться…»
Письмо из Германии
«Саксония.
г. Дрезден. Германия.
15 ноября 1979 г.
Любимая моя!
Расстаться все-таки пришлось. «Но это ненадолго», – утешаю я себя. Каких-то 10 дней… Но, как подумаю… Боже мой! Целых 10 дней! Это же – вечность! Ведь мы не расставались ни на час. И вот через четыре с лишним года пришлось.
Смотри-ка, а четыре с лишним года – это уже срок! Хоть злые языки и пророчили нам, что «они через неделю разбегутся», однако их предсказания не сбылись. А мы скоро будем праздновать наш первый, пятилетний юбилей!
Остановились мы в Дрездене, все в том же отеле, как и прежде. Ты в нем жила. Я здесь уже третий раз. Первый раз мы были здесь в 1957 г. с премьерой «Сорок первого», который возили по всей ГДР. Нас было трое: Крючков, Чухрай и я. Второй раз – гастроли МХАТ в 73 г. И вот, бог любит троицу, – картина С. А. Герасимова «Юность Петра». О Дрездене ничего писать тебе не буду – ты прекрасно его знаешь. Все тот же отель и та же набережная на Эльбе (гирлянды, по-моему, там горят все время), ну, и Цвингер с его знаменитой галереей.
Снимать мы выезжаем в загородный дворец короля Августа. Мне нравится работать в таких реальных старинных интерьерах. Ну вот, к примеру, когда работаешь в интерьере особняка Саввы Морозова (помнишь?) или в Зимнем дворце… Ну, разница в том, что здесь – все чужое и незнакомое. Работается спокойно, уютно – никто не мешает. Сергей Аполлинариевич вообще не любит суеты и мельтешни. Снимаем сцены с Вадимом Спиридоновым с одного дубля, и не потому, что Герасимов бережет «Кодак», а просто говорит свое привычное: «Стало быть, хорошо-отлично!…»
Дворец хорош и красив – не описать. На стенах – портреты и стариннейшие гобелены бог знает каких веков. Вечером по привычке Герасимов устроил «пельмени». А потом мы с Вадиком пошли ко мне в номер, «гоняли чаи» и болтали. Он – очень славный и очень талантливый человек, несмотря на всю строгость и «неприступность» его вида и манеру себя держать. А главное, с ним легко работается. Партнер он – прекрасный!
Он во ВГИКе когда-то играл Арбенина. Вот мы немножко и перекинулись по тексту. Я заодно и потренировался для нашего будущего номера «Маскарад». Был выходной, и мы, конечно же, навестили очень уж мне знакомую галерею.
Я помню, когда она была у нас в Москве, в Музее им. Пушкина еще в 1955 г. Какие были очереди!..
Да и сейчас здесь довольно людно.
В который раз видишь все это, а все равно глаз не оторвешь!
Обратно из Дрездена придется ехать на машине всю ночь. Шофер даже взял с собой жену, чтобы не заснуть на «автобане».
А из Берлина уже самолетом – в Москву.
Не дождусь нашей встречи. Все так же скучаю и люблю.
Целую, всегда твой».
Москва, «Шереметьево».
Лионелла ждет меня внизу в вестибюле.
А я – наверху, еще в пограничной зоне.
Сверху вижу, как по вестибюлю пулей пролетел Володя Высоцкий и, минуя пограничный пост, взлетел вверх по лестнице.
Увидел меня, подбежал – обнимает!
– Куда летишь? – спрашиваю его.
– Лечу встречать! Рейс из Парижа уже прибыл!
Убегая по коридору, он обернулся и на ходу крикнул:
– Ну, надо бы повидаться! У меня для тебя давно пластинки приготовленные лежат!..
Он побежал дальше, на выход к самолетам…
Это была наша последняя встреча с Володей.
Письмо из Индии
«10 декабря 1987 г.
г. Бомбей, Индия
Солнышко мое!
Двенадцать лет мы с тобой вместе, а расстаемся уже второй раз. И опять на «этот десяток дней»!
На этот грандиозный фестиваль, который мы должны были открывать с Раджем Капуром вместе, я, естественно, опоздал. Это все наша «великая бдительность» (паспорт, ты помнишь, оформляли 45 дней!). Фестиваль открылся так.
На экран пустили сцену приплытия Афанасия Никитина из фильма «Хождение за три моря». Звучит великолепная индийская музыка. Афанасий видит Индию! И вот вместо того, чтобы с разных сторон мы с Раджем Капуром появились на стадионе в лучах света и вместе направились друг другу навстречу, как друзья, как Россия и Индия, выскочил на сцену какой-то наш из «попсы» и спел какую-то песенку про Индию. Ну, – цирк! Это под мое-то изо-бражение! И дело в том, что Радж, увидев, что меня нет, и узнав, что я не прилетел, – просто не вышел на стадион. И на сцену. В Бомбей же я попал позже, перед самым отлетом в Москву. То есть в самые последние дни.