В летописи неоднократно можно встретить упоминания о сохранившихся «и до сего дне» могилах князей (Игоря у Искоростеня, Олега Святославича у Овруча и т. п.) и о других «артефактах», с ними связанных (сани княгини Ольги в Пскове). Это вообще характерная черта ранней историографии, известная также и в скандинавских сагах — Снорри Стурлусон в «Саге об Инглингах» неоднократно упоминает о могильных камнях и курганах древних конунгов. Столь же показательными для летописца были упоминания различных «дворов», в качестве топографических ориентиров для исторических событий — такую функцию в Повести временных лет выполняют также дворы Гордяты, Никифора, Воротислава, Чудина в Киеве (летописная статья под 945 годом), «Поромонов» в Новгороде (летописная статья под 1015 годом) и т. п.[128] Следовательно, и здесь указание на могилы князей служило целью подтвердить истинность летописного повествования, придать словам легенды определённый вес, связать прошлое с настоящим, с известными читателю местами того же Киева.
Где же находились могилы князей? Аскольд был похоронен на Угорской горе, то есть в том самом урочище, где и произошла трагедия. Дир же — в пределах Ярославова города на Старокиевской горе, на том месте, где позднее Ярослав Мудрый основал монастырь в честь небесной покровительницы своей жены, шведской принцессы Ингигерд, в православии Ирины. На могиле Аскольда также была возведена церковь — Святого Николая, и сделал это некий Олма. Кем был Олма, неизвестно, но имя у него варяжское (от скандинавского Hòlmi)[129]. Ясно, что церковь была построена уже после крещения Руси. Этот факт явился одним из оснований фантазийной версии о том, что Аскольд был христианином, и его крестильным именем было «Николай». Хотя на самом деле возведение церкви на месте языческой могилы (или иных сакральных языческих объектов) свидетельствует как раз об обратном — это была весьма распространённая практика в процессе христианизации Руси и других стран. Тем самым осквернённое языческими ритуалами место как бы освящалось, «очищалось» светом новой веры — а выбор конкретного святого мог объясняться любыми причинами. Нелепо было бы, к примеру, предположить, что раз христианским именем Аскольда было Николай, то Дира звали Ирина.
Византийские источники действительно сообщают о крещении какой-то части руси после неудачного похода на Константинополь 860 года. Однако, поскольку сам этот поход искусственно связан в летописи с именами Аскольда и Дира, нет никаких оснований полагать, что крестившуюся тогда русь возглавляли именно они (неизвестно даже, откуда направлялся сам поход). Ещё в меньшей степени имеются основания предполагать, что после прихода Олега в Киев в городе одержала верх языческая «реакция» или что сравнительно лёгкий захват самого города оказался возможным потому, что князь-христианин (в данном случае речь идёт об одном Аскольде) был чужд большинству его населения[130]. Некоторые историки, напротив, полагают, что Олег заключил какой-то договор («ряд») с местным славянским населением, с киевским вече (подобно тому как это сделал Рюрик на севере Руси), что обеспечило легитимность его власти[131]. В любом случае, совершенно неизвестна реакция киевлян на произошедшее — по-видимому, власть сменилась настолько быстро и внезапно, что горожанам оставалось лишь признать этот факт. Нельзя не заметить, что, решив расправиться прежде всего с князьями, Олег осуществил захват власти быстро и эффективно. Тем самым практически всё славянское Поднепровье оказывалось в его руках и прямой путь в Чёрное море, а следовательно, и в Византию был открыт.
Далее в Повести временных лет содержатся ещё два очень важных утверждения: «И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: "Да будет это мать городам русским" ("Се буди мати градомъ русъскимъ"). И были у него варяги, и словени, и прочие, прозвавшиеся русью». «Мать городов», как уже давно замечено, — это буквальный перевод греческого слова «митрополис», то есть метрополия, столица[132]. Олег объявляет Киев столицей, центром всей Руси. Таким образом, происходит символическое объединение севера и юга, объединение двух центров государственности — Новгорода, откуда пришёл Олег, и Киева, который он сделал столицей. Значение этого события принципиально: «Утверждение Олега в Киеве стало решающим шагом на пути государственного строительства в Восточной Европе»[133]. Действительно, условный 882 год можно считать важной вехой в ранней истории Руси, наравне с не менее условным 862-м.
Впрочем, в словосочетании «мати градом» применительно к Киеву усматривают и библейские аллюзии. В византийском «Житии преподобного Василия Нового», известном составителю Повести временных лет, «матерью городов» именуется новый, небесный Иерусалим, город Иисуса Христа после Второго пришествия. Эти слова, бесспорно, восходят к Посланию апостола Павла к галатам (4: 26): «А вышний Иерусалим свободь есть, иже есть мати всем нам». Таким образом, Киев мог пониматься как центр всего православного, богоспасаемого мира[134]. Правда, весть об этом оказывается вложенной в уста князя-язычника, что заставляет усомниться в столь неочевидной интерпретации летописного текста[135]. Вторая же фраза — о том, что варяги, словене и прочие прозвались русью — сопровождается в тексте Новгородской первой летописи показательным словом «оттоле», то есть «с этого времени». Иными словами, после объявления Киева стольным градом варяги, словене и прочие подвластные Олегу племена стали называться «русью»[136], то есть название княжеской дружины (преимущественно скандинавской по своему составу, о чём свидетельствует и русско-византийский договор 911 года) перешло на всех «подданных» Олега и стало собирательным наименованием для всего «народа»[137]. Тем самым летописец фиксирует важный момент в истории и эволюции самого понятия «русь», приурочивая его расширительное, этнополитическое значение к деяниям Олега, прежде всего к захвату Киева и объявлению его столицей. В этом заключался один из ответов на поставленный в самом начале Повести временных лет вопрос «откуду Руская земля стала есть», то есть как она создалась и как стала называться Русью.
Русью отныне стало называться население среднего Поднепровья, включая киевских полян. По-видимому, эта ситуация нашла отражение в таком западноевропейском латиноязычном источнике, как «Баварский географ». Название этого источника условно, он представляет собой географический текст, озаглавленный «Описание городов и областей к северу от Дуная». Его текст, по-видимому, был написан в швабском монастыре Рейхенау (в верховьях Рейна), который был важным интеллектуальным центром тогдашней Европы. Баварский географ датируется второй половиной IX века (вероятно, после 870 года)[138]. В нём перечисляются различные племена, более или менее отдалённые от Дуная, в большинстве своем славянские, и указывается количество «городов» в их землях (под городами следует понимать укреплённые поселения, причём порой эти числа, особенно для наиболее отдалённых племён, носят фантазийный характер). В самом перечне условно выделяют несколько частей, в одной из которых содержится упоминание области Ruzzi, то есть Руси. Русь помещена между такими названиями, как Caziri, то есть хазары, и некие Forsderenliudi. Существует предположение (встречающее, впрочем, критику), что под вторыми можно понимать неких «лесных людей», то есть древлян[139]. В этом случае этноним русы характеризует в Баварском географе ту русь, которая закрепилась на юге, в Киеве и дала своё название подвластным племенам.
Последующие деяния Олега связаны с устроением подчинённой территории: «Се же Олегъ нача городы ставити, и устави дани словеномъ, кривичемъ и мери» («Тот Олег начал ставить города и установил дани словенам, и кривичам, и мери»)[140]. Следовательно, Олег начал строить города (вероятно, укреплять старые поселения и основывать новые[141]), как необходимые опорные пункты для сбора дани и контроля над подвластными племенами и водными торговыми путями. Он также обложил данью (определив её размер) словен, кривичей и мерю, то есть те племена севера Руси, с которых и начиналась история его княжения. Это были те племена, которые призывали Рюрика — следовательно, Олег не утратил контроль над ними, уйдя на юг. Можно предположить, что он оставил на севере наместников («мужей») из числа своих родственников или приближённых.
Летопись показывает очень важный этап в государственном строительстве. В деяниях Рюрика практически нет упоминаний об основании городов и тем более обложении племён данью (или же такие сведения в предании о нём не сохранились). Если с северными племенами Рюрик действительно заключал «ряд», то есть договор, то очевидно, что это не были ещё полноценно даннические отношения. Олег же основывает свою власть не на договоре, а на прямом подчинении, главным выражением которого стала регулярная дань. Так племена севера Руси, на которые опирался Олег при захвате Киева (разумеется, главной его силой оставалась варяжская дружина), оказались в положении данников русского князя. Уже обращалось внимание и на то, что Олег «устави» дань, а не «възложи» её, как он делает это с покорёнными племенами — то есть происходит узаконение определённого порядка применительно к подданным, а не к завоёванным или вновь присоединённым племенам