[210]. Тем самым Рагнар разбил вражеское войско на суше с помощью судов, поставленных на колёса и на повозки. Выдающийся скандинавист Е. А. Рыдзевская полагала, что рассказ о Рагнаре, зафиксированный у Саксона Грамматика, сформировался на основании древнерусского предания об Олеге, которое было принесено варягами из Руси в Скандинавию[211]. Причём это, по-видимому, не единственный такой случай (про легенду о смерти Олега я скажу позднее). Вполне вероятно, конечно, что легенда, отразившаяся в летописном рассказе, первична по отношению к более позднему мифологическому историописанию Саксона.
Следует, впрочем, иметь в виду, что сам образ корабля на колёсах (идущего также под парусами) зафиксирован в разных мифологических традициях и имеет культовое значение. Возможно, он был связан с ритуалами плодородия и символизировал солнце[212]. Такие корабли использовались в карнавальных шествиях в Западной Европе вплоть до Нового времени. Показательна картина голландского художника XVII века Хендрика Герритса Пота «Колесница Флоры» (около 1637 года, Музей Франса Халса в Харлеме), где изображён корабль на колёсах, идущий под парусом, в котором сидят Флора и люди, увенчанные тюльпанами, а за кораблём бежит толпа ремесленников, побросавших свою работу. Корабль движется к морю, где показана его дальнейшая участь — он тонет. Эта аллегория высмеивает тюльпаноманию, болезненный спекулятивный ажиотаж, охвативший Голландию во второй половине 1630-х годов. Цветочное «плодородие» оборачивается крахом.
Однако корабли на колёсах были и вполне реальным военным приёмом, использовавшимся с античных времён. Римский автор Секст Юлий Фронтин в своём произведении «Стратагемы» («Военные хитрости»), написанном в 80-х годах нашей эры, приводит многочисленные примеры тех или иных военных приёмов, среди которых в разделе V первой книги — «Как выбраться из самых трудных позиций» — есть и такой: «Лакедемонянин Лисандр со всем своим флотом был осаждён в афинской гавани. Сняв корабли неприятеля в том месте, где море вливается по очень узкой горловине, он приказал солдатам тайно выйти на берег и, подложив катки, перевёл корабли в ближайший порт Мунихию»[213]. Мунихия — восточная гавань Пирея, где стояла крепость, а Лисандр — спартанский полководец, воевавший с Афинами в конце V века до нашей эры. Даже если Фронтин не совсем точно излагает события, историчность самой этой уловки вряд ли подлежит сомнению. Кстати, в тексте Фронтина с этим примером соседствует и другой, не менее интересный с точки зрения истории эпохи викингов: «Консул Г. Дуеллий оказался запертым протянутой при входе цепью в Сиракузской гавани, куда он неосторожно заехал. Тогда он перевёл всех солдат на корму, а гребцы изо всех сил стали гнать наклонившиеся суда: облегченные носовые части прошли над цепью. Когда эта часть прошла, солдаты, перейдя на другую сторону, надавили на носовую часть, и под их тяжестью корабли соскользнули поверх цепи». Точно так же прорвался через цепь Золотого Рога спустя тысячу лет норвежский конунг Харальд Суровый (Хардрада), бежавший из Константинополя в начале 1040-х годов[214] (потом он стал мужем одной из дочерей Ярослава Мудрого, Елизаветы).
Сами викинги тоже пользовались приёмом перетаскивания судов по суше. В средневековой латиноязычной хронике Регинона Прюмского, написанной на рубеже IX–X веков, рассказывается о войнах франкских правителей с норманнами и, в частности, об осаде Парижа в 888 году. Хронист отмечает, что норманны «сделали удивительное дело и неслыханное, не только в наши времена, но даже и в самые древние. Убедившись, что нельзя взять город силою, они начали употреблять все хитрости, чтобы, оставив город в стороне, перевести флот и всё войско в Сену выше Парижа, и потом по реке Ионне, без всякого препятствия, вторгнуться в бургундские страны. Но так как жители города не допускали подняться вверх по реке, то норманны вытащили корабли на берег, проволокли их шагов 2000 по суше, и, избегнув таким образом опасности, снова спустили их в реку; после краткого плавания они оставили Сену, поспешно вошли в Ионну и расположились при г. Сеноне. Там они разбили свой лагерь, осаждая город шесть месяцев, и опустошили Бургундию огнём и мечом»[215].
Так с помощью волока норманны решили военную задачу. События 888 года — это как раз время первых древнерусских князей-варягов, в том числе Олега. Такая аналогия прямо показывает, что все возможности для осуществления своего константинопольского рейда по суше у Олега были.
Подобного рода манёвры осуществлялись и позднее. Византийская принцесса Анна Комнина в своём произведении «Алексиада», написанном в 1130–1140-х годах и посвящённом истории царствования её отца, императора Алексея I Комнина, свидетельствует, что этот государь в 1097 году во время осады крестоносцами и византийцами находившейся в руках сельджуков Никеи, «зная прочность стен Никеи, считал, что латиняне не смогут овладеть городом. Когда же он узнал, что султан по прилегающему к Никее озеру легко доставляет туда большие военные силы и всевозможное продовольствие, он решил овладеть озером. Построив такие челны, какие могли держаться на воде озера, он доставил их на повозках и спустил на воду у Киоса. На челны же он погрузил вооружённых воинов»[216]. Здесь, впрочем, речь идёт не о волоке, а о судах, которые перевозятся на повозках, так что эта аналогия приблизительная.
Зато именно волоком воспользовался при осаде Константинополя турецкий султан Мехмед II в 1453 году, повторив, по сути дела, манёвр Олега. Причём его корабли были при этом оснащены парусами и точно так же использовали силу попутного ветра[217]. Таким образом, суда оказались всё в том же заливе Золотой Рог. Высказывалась, однако, и иная версия пути Олега. Согласно традиционным представлениям, суда руси были перетащены по земле севернее константинопольского предместья Галата, расположенного на северном берегу Золотого Рога. Таким образом они оказывались как бы замкнутыми в бухте, ведь выход из бухты в Босфор преграждала та самая цепь, в обход которой и был совершён манёвр. Поход Мехмеда II состоялся в иных условиях, чем поход Олега — это была длительная и масштабная операция, целью которой было взятие города. Олег же сильно рисковал, оказавшись со своим флотом фактически запертым в бухте. Опираясь на эти соображения и на розу ветров Босфора, исследователь Μ. Ф. Мурьянов предположил, что Олег двинулся на Константинополь с юго-запада, то есть со стороны Мраморного моря. Поставив суда на колёса, он уже не спускал их снова на воду, а прямо подошёл к стене Феодосия, защищавшей город с европейской стороны (там же находятся и парадные Золотые ворота). Впрочем, сделав определённые расчёты, учёный отказал в достоверности сообщениям о попутном ветре, который в любом случае не мог двигать суда руси[218]. Но эти наблюдения не вполне обоснованы. Для того чтобы подойти к городу с юго-западной стороны, Олегу пришлось бы проплыть весь Босфор и часть Мраморного моря непосредственно у стен Константинополя. Кроме того, абсурдным выглядит перетаскивание судов по суше к стенам города — из летописного рассказа вполне очевидно следует, что Олег перетащил суда, чтобы снова спустить их на воду, приблизившись к городу. И как бы ни выглядело странным дальнейшее «запирание» судов в бухте, эффект внезапности и неожиданности, по-видимому, и был тем, на что рассчитывал князь.
Если даже корабли не шли под парусами, у Олега имелся опыт их перетаскивания волоком — достаточно сказать, что пройти по Пути из варяг в греки на участке от Ловати до Днепра можно было только таким способом. Совершенно ясно, что, двигаясь из Новгорода на юг с относительно крупными силами, Олегу пришлось преодолеть этот водораздел именно таким способом[219]. Поэтому для варягов перетаскивание судов по суше не было экстраординарным делом и неудивительно, что Олег воспользовался этим способом, когда подойти к городу по воде сразу оказалось невозможным. Для греков же, незнакомых с этим способом (видимо, античные стратагемы уже забылись), это стало настоящим потрясением.
Византийцы, однако, не были бы византийцами, если бы не попытались каким-то образом устранить вражеского предводителя. «Греки же, увидев это (корабли на колёсах. — Е. П.), испугались и сказали, послав к Олегу: "Не губи города, дадим тебе дань, какую захочешь". И остановил Олег воинов, и вынесли ему пищу и вино, но не принял его, так как было оно отравлено. И испугались греки, и сказали: "Это не Олег, но святой Дмитрий, посланный на нас Богом". И приказал Олег дать дани на 2000 кораблей: по 12 гривен на человека, а было в каждом корабле по 40 мужей»[220]. Итак, византийцы попытались отравить князя, но Олег разгадал их замысел, проявив свой ум и хитрость — ещё одна деталь в общую копилку фундамента его «вещего» образа. О том, что он был прозван «вещим», говорится в заключительной фразе всего летописного известия о походе на Царьград, а следовательно, и в качестве итога всего предания об этом событии. Ясно, что Олег получил прозвище за свой ум, в том числе и за предвидение своей возможной гибели от отравленных вина и еды (впрочем, в следующей легенде — о гибели Олега — эта «веществ» оказывается недейственной).
Показательно, что язычник Олег сопоставляется христианами-византийцами со святым Дмитрием Солунским. Одним из важнейших чудес Дмитрия (соответствующие сказания о них сложились в VII веке) считалось спасение им Фессалоники (Салоник, Солуни) от нашествий славян и аваров (в 615 и 618 годах)