[513]. Признавая Олега «по сути дела, первым достоверным государственным деятелем нашей истории», он охарактеризовал его как одного из основателей Древнерусского государства, несмотря на то, что его деяния «овеяны противоречивыми легендами». «И всё-таки имя его вписано в раннюю нашу историю», — заключал исследователь.
Мне думается, что вписано оно прочно, но значимость его не вполне осознана. И в этом отношении хочется напомнить слова одного из основоположников русской исторической науки Николая Михайловича Карамзина, давшего такую оценку значения Олега для России: «Сей князь был истинным основателем её величия». Конечно, это преувеличение, но доля истины в нём несомненна. Её мне и хотелось приоткрыть в этой книге.
Приложение 1Монета Вещего ОлегаНумизматический скандал середины XIX века
В 1858 году в области русской нумизматики, казалось бы, произошла сенсация. Сотрудник Императорского Эрмитажа барон Борис Васильевич Кёне (1817–1886) объявил о находке древнейшей русской монеты, которую он приписал ни много ни мало князю Олегу. Монета была обнаружена Кёне летом 1858 года в собрании Королевского минц-кабинета в Стокгольме. Кёне зарисовал монету и осенью того же года представил соответствующую записку с рисунком в Первое отделение Эрмитажа (куда входило и нумизматическое собрание). Начальник этого отделения, искусствовед Флориан Антонович Жиль (1801–1865), поручил представить по этому поводу своё мнение своему сотруднику, хранителю минц-кабинета академику Аристу Аристовичу Кунику (1814–1899), известному своими работами в области истории раннего средневековья и в том числе Древней Руси. Заключение Куника вызвало болезненную реакцию Кёне, и разразился скандал, весьма заметный в истории русской нумизматики. Но прежде чем рассказать о нём, необходимо вкратце остановиться наличности «первооткрывателя», тем более что она заслуживает внимания[514].
Бернгард Карл (в России Борис Васильевич) Кёне (получивший в 1862 году титул барона княжества Рёйсс-Грейцского) родился в Берлине в семье тайного государственного архивариуса, еврея по происхождению, принявшего реформатское вероисповедание. Он рано увлёкся нумизматикой и свою первую работу в этой области («Монетное дело города Берлина») опубликовал в возрасте двадцати лет. Кёне учился в Лейпцигском и Берлинском университетах, в 1841 году защитил диссертацию по нумизматике и получил звание приват-доцента Берлинского университета по кафедре нумизматики и археологии. Он также стал одним из активных деятелей, а затем и секретарём Берлинского нумизматического общества, а в 1841–1846 годах руководил изданием соответствующего журнала по нумизматике, сфрагистике и геральдике. Вообще Кёне имел хорошие организаторские способности и, в частности, умел поставить издательское дело, что впоследствии пригодилось ему в России.
С Россией Кёне «заочно» познакомился ещё в начале 1840-х годов. Известный художник-медальер и нумизмат Яков Яковлевич Рейхель (1778–1856), служивший в Экспедиции заготовления государственных бумаг, владелец одной из крупных нумизматических коллекций, обратил внимание на молодого человека, вскоре ставшего его помощником в собирательстве и «представителем» в немецких нумизматических кругах. После окончания университетского курса Кёне впервые приехал в Петербург. В Берлин он вернулся с твёрдым желанием поступить на русскую службу и выступил претендентом на свободную тогда кафедру археологии в Российской академии наук (чего так и не произошло). В результате протекции Рейхеля в марте 1845 года Кёне был определён помощником начальника Первого отделения Императорского Эрмитажа (Первое отделение включало собрания антиков и монет, и им как раз руководил Ф. А. Жиль) с чином коллежского асессора (к концу жизни Кёне дослужился до тайного советника). Следует подчеркнуть, что именно в это время, во второй половине 1840-х — начале 1850-х годов, в Эрмитаже велась самая активная работа по созданию музея, открытого для публики, который располагался в новом здании (Новый Эрмитаж), строившемся по проекту Лео фон Кленце. В Эрмитаже Кёне занимался как раз нумизматической коллекцией.
В Петербурге он вообще развил очень бурную деятельность. Упорное желание попасть в Академию наук, причём по археологическому «направлению», стимулировало не только активное изучение им археологии, но и не менее активную организаторскую работу. Стремясь обрести нужный вес в научных кругах, Кёне выступил инициатором создания в России специального нумизматического общества, но поскольку археология также привлекала его, он соединил две эти науки под одним «административным» названием — так в 1846 году появилось Археологическо-нумизматическое общество в Петербурге (позднее Русское археологическое общество). Президентом общества согласился стать герцог Максимилиан Лейхтенбергский (зять Николая I), вице-президентами сделались Жиль и Рейхель, а секретарями — И. А. Бартоломей и Кёне. По сути, вся организационная работа легла на плечи предприимчивого иммигранта, который сразу же постарался придать ей как можно более широкий размах.
Работа в обществе выявила несколько характерных черт деятельности Кёне. Во-первых, он сумел организовать издание «Записок» общества, шесть томов которых увидели свет в 1847–1852 годах. Во-вторых, Кёне отличала огромная научная активность, он выступал практически на каждом заседании общества, а его интересы были широки и разнообразны. Достаточно сказать, что когда в разросшемся обществе в 1851 году образовались три отдела (русской и славянской археологии, восточной археологии и древностей, и западной археологии), Кёне записался во все три и в третьем был избран секретарём. Наиболее крупной научной работой Кёне этого периода стала книга «Исследования об истории и древностях Херсонеса Таврического» (СПб., 1848). В-третьих, Кёне всячески стремился пропагандировать себя и общество в европейском масштабе. На нём лежала вся переписка с иностранными учёными. Работы самого Кёне печатались на семи языках. А иностранные научные общества неизменно принимали его в свои члены, так что к концу жизни Кёне являлся членом 30 зарубежных обществ и академий (при этом в Петербургскую он так и не попал). Кстати, ориентированность на Запад привела к тому, что Кёне старался не допускать на заседаниях докладов на русском языке (только на французском и немецком, издание «Записок» общества осуществлялось на французском, немецком и русском языках), и лишь после того, как в общество вступил этнограф и археолог Иван Петрович Сахаров (1807–1863), русский язык был восстановлен в своих правах.
В период деятельности Кёне в обществе и его работы в Эрмитаже ярко проявилась ещё одна его весьма нелицеприятная черта, отталкивавшая многих общавшихся с ним людей — «искательство», стремление заручиться поддержкой значительных фигур чиновного мира, очевидный карьеризм с авантюристическим оттенком. И действительно, со временем Кёне сумел войти в доверие к нескольким крупным вельможам, которым помогал формировать нумизматические коллекции. Делалось это, по-видимому, не всегда «чистыми» методами, и Кёне приобрёл репутацию ловкого дельца, успешно занимавшегося скупкой и продажей монет. Эта сторона его деятельности привела Кёне к конфликту с его непосредственным начальником Ф. А. Жилем, подозревавшим его в хищении монет из эрмитажной коллекции. Эти обвинения доказаны не были, но Кёне пришлось в 1850 году перейти на службу во Второе отделение Эрмитажа (картинная галерея)[515].
Карьера Кёне в Русском археологическом обществе также оборвалась с приходом нового августейшего руководителя, брата Александра II великого князя Константина Николаевича. Он не утвердил избрание Кёне секретарём третьего отдела общества (единственный случай за всю историю общества), в результате чего в 1853 году Кёне покинул его ряды.
Существенные репутационные потери в научной среде Кёне сумел блистательно восполнить на геральдическом поприще. В 1857 году он возглавил Гербовое отделение Департамента герольдии Правительствующего сената (с оставлением в должности по Эрмитажу). Следующие почти 30 лет предприимчивый барон был руководителем практической геральдики в России. Именно Кёне создал проект Большого государственного герба Российской империи, утверждённого в самом начале царствования Александра И. В течение нескольких лет он осуществил масштабную геральдическую реформу, стремясь унифицировать и придать системность корпусу российских гербов путём приведения их в соответствие с правилами европейской геральдики (например, разворот фигур в правую геральдическую сторону, замена неподходящих для геральдики фигур другими и т. д.) и введения новых принципов и элементов (помещение губернского герба в вольную часть городского, система эмблем внешней части территориальных и городских гербов, отражающих их статус и т. д.). Надо сказать, что эти новации (особенно в отношении государственного герба) далеко не всегда встречали понимание. Хотя следует признать, что Большой государственный герб Российской империи стал настоящим апофеозом русской геральдики — его композиция вобрала в себя десятки территориальных гербов, различные регалии и т. п. элементы, составив в результате цельное и гармоничное явление.
Кёне много занимался историей русской геральдики и эмблематики и стремился подчеркнуть и даже реконструировать её «национальные», допетровские традиции. В частности, одной из его реконструкций было создание родового герба Романовых с грифоном (на основе эмблематики романовских вещей XVI — начала XVII века). Сыграл свою роль Кёне и в реконструкции московских палат бояр Романовых на Варварке. Ему принадлежит также авторство чёрно-жёлто-белого российского государственного флага (1858), решённого в цветах государственного герба (чёрный орёл в золотом поле).
На волне геральдического успеха Кёне стал заложником своей самоуверенности, что ярко проявилось в истории с «монетой князя Олега». Обнаруженная им серебряная монета была интерпретирована следующим образом. На лицевой её стороне помещено изображение воина с копьём и щитом и с нимбом над головой. Круговую надпись Кёне прочёл как латинские слова