Убить дракона
Я опять встретился с Олегом. Говорю: «Не будешь ничего в трубу слушать». — «А что такое?» — «Вот внезапно закончились финансы…»
Есть старый анекдот такой… Дети уехали отдыхать на юг и шлют телеграмму родителям с таким текстом: «Только-только начали жить, как внезапно кончились деньги». Вот так и у нас с Олегом складывалось в течение последних двадцати лет наше творческое содружество. Только-только начали хорошо жить, как внезапно кончились деньги. Конечно, это какое-то удивительное государство наше, которому как бы ничего не надо. Ведь до сих пор никто не вспомнил, а может быть, доделать? Может быть… все же утверждено, все: сценарий, костюмы, эскизы. Все это утверждалось по десять раз, шилось, делалось, финансировалось… Может… Никто не вспомнил. Теперь уже вспоминать не надо, потому что сделать всего этого кроме Олега не сможет никто. И не нужно пытаться — это не кастинговая роль. Никакие кастинги и никакие новомодные фокусы не помогут. Это мог сделать только Олег.
Если вот сейчас вы меня спросите — а почему он этого не сделал? Почему? Я не знаю, что вам ответить.
И вдруг внезапно, совершенно внезапно позвонил Константин Львович Эрнст и сказал: «Давайте повидаемся. Вот Первому каналу очень хотелось бы возобновить работу над „Анной Карениной“». Это было уже практически как сон, наваждение. Олег Иванович вот в этом сне и наваждении прожил в кино последние пятнадцать лет. Потому что он мне, например, звонил время от времени и говорил: «Я тебя умоляю, не занимайся никакой ерундой. Мы с тобой обязаны доделать „Анну Каренину“». Я говорил: «Ты чего больной что ли? Как? Кому мы обязаны? Ни денег, ни… ты посмотри на улицу. Какая „Анна Каренина“? Кого это вообще интересует?» Он говорил: «Мы с тобой обязаны. Не занимайся никакой ерундой». Не ерундой, но по сравнению с «Анной Карениной», конечно, ерундой.
Анна Каренина
Время от времени мы встречались… до той поры, пока не позвонил Константин Львович.
И мы начали снимать «Анну Каренину» как бы снова. Мы начали все почти с нуля… Через пятнадцать лет после первых проб и после первых утвержденных тогда актеров. И прежде всего мы тогда столкнулись с очень странной проблемой. Значит, пятнадцать лет тому назад все были озабочены молодостью наших героев. Какой грим? Ну вот Олег он как же? Видно, что он молодой, видно! Как у Каренина глаза стреляют, как горят! Какой же это Каренин? Все-таки молодость в нем безумная, ну толкается, бьется. Про Таню говорили, что она девочка. А ведь Каренина не девочка, нет. И через пятнадцать лет мы столкнулись со следующими оценками и размышлениями. Сколько там было Анне Карениной? Ну, а Тане теперь тоже значительно, хотя она хорошо выглядит, очень. Но Каренину было-то сорок четыре года, говорили знатоки, а Олегу уже все-таки шестьдесят, притом с хвостиком. Раньше я говорил: «Чего вы хотите от Олега, чтобы, он цеплялся ногой за ногу и падал лицом в омлет, что ли, от немощности и старости? Нормальные сорок четыре года».
Анна Каренина
А сейчас я уже вынужден был с той же убедительностью говорить: «Как же вы не можете понять, что то, что написал Толстой, — это драма очень зрелых людей. И потом спросите у любого геронтолога, у любого нормального человека, кто занимается возрастными проблемами. Сорок четыре года те — сегодняшние плюс двадцать. Это говорю не я, это говорят геронтологи. Так устроена жизнь. То, что раньше называлось „сорок четыре года“, являлось вообще преклонным возрастом в той России. А сам Толстой, он был даже не кавказский старец, а вообще какое-то чудо среди кавказских старцев. Там, когда он в восемьдесят лет рассказывал что-то императору о том, как должна быть устроена жизнь в России!»
Анна Каренина
Анна Каренина
Это драма очень зрелых людей. Но на самом деле я понимал, что вот эти пятнадцать лет простоя и нам, и картине принесли огромную пользу, потому что последние мои доводы были значительно более серьезнее и правильнее, чем первоначальные. Это драма очень взрослых людей. Это никакая не романтическая история о том, как молодая юная леди, не понимая, что такое любовь, выскочила замуж за не нравившегося ей сенатоpa, а потом узнала, что бывает любовь. Это совершенная ерунда. Та драма, которую писал Толстой, это драма очень взрослых людей. И конечно, теперь, когда я с ними снова встретился на площадке, это было уже совершенно другое чувство. И тут была очень смешная история, которую теперь уже можно рассказать.
Однажды мне позвонил Саша Абдулов. Они с Олегом были просто почти как братья. У них всякие периоды были, охлаждения, всякое разное. Но очень длинный период жизни был, когда они были просто братьями. И звонит мне Саша Абдулов: «Есть очень серьезный разговор». Курьезная история, как нежнейший, тишайший, деликатнейший Саша Абдулов выступил в роли коварного интригана, который хочет подсадить своего старшего товарища Олега Ивановича Янковского, народного артиста СССР. Последнего народного артиста СССР.
— Чего, Саш, случилось?
Сашка приезжает ко мне, говорит шепотом:
— Слушай, попробуй меня на роль Каренина.
— Почему ты шепчешь? Мы одни в огромной квартире, во-вторых, ты в своем уме или нет? Я с Олегом двадцать лет как…
— Попробуй меня на роль Каренина.
— Зачем, Саш?
— «Деду» все равно. — Он его Дедом звал, когда у них уже внуки родились, и Олег действительно с исключительной нежностью и сердечностью относился к своим внукам. И они все его уже звали Дед.
— Деду все равно. Одним Карениным больше, одним Карениным меньше. Он все сыграл, все, что можно. Ну сыграет хорошо Дед Каренина. Все скажут: «Молодец Дед, хорошо играет Каренина». А представляешь себе, если я сыграю Каренина, то какое это будет фурорище! Ты понимаешь, что это такое? Что это роль для меня! Ну попробуй.
— Ну как я тебя буду пробовать? На кухне загримируемся, в уборной я тебя сниму?
— Почему в уборной?
— Но как, если на студии появишься?.. Вот и все.
— Ночью.
— Чего ночью?
— Ночью.
— Пробоваться, что ли, шепотом ночью?
— Почему шепотом? Ночью можно нормальным голосом говорить. Дед спит.
— Сань, ты спятил.
— Я же тебе не говорю: возьми! Я тебе говорю: попробуй! Может быть, фурорище!
И он меня сломал, но я понимал, конечно, что этого не может быть никогда. Но что-то во мне такое рухнуло и надломилось. Мы одели Сашу в сенаторский костюм, повязали ленты. Люся Раужина сделала феноменальный совершенно грим, и мы сняли эти фотографии. Фантастические, на мой взгляд, фотографии. Фантастические. Это действительно могло быть фурорище, если бы не Олег. Потому что то, как Каренина понимал Олег, на мой взгляд, было просто бесценно. А понимал он главное. Он гениальный, просто по-настоящему гениальный русский актер.
Влюблен по собственному желанию
Я работал одно время с потрясающим оператором Леонидом Ивановичем Калашниковым, который был главным оператором «Анны Карениной», которую снимал Зархи. Уж я не говорю про Александра Тимофеевича Борисова, главного художника нашей «Анны Карениной» и который был главным художником на той «Анне Карениной», у Зархи. И вот они мне рассказывали про пробу Смоктуновского на роль Каренина в фильме у Зархи. Приехал Смоктуновский, который сам сказал Зархи: «Александр Юрьевич, если уж Вы меня пригласили, то, ради бога, только не вздумайте заставлять меня играть такого лопоухого бюрократического идиота, идиота, который цепляется ногой за ногу и ни хрена не понимает, кроме как свои сенаторские выкладки и какие-то бумажки. Каренин — великая страдательная фигура русской литературы. Среди других страдальцев русской литературы страдания Каренина одни из самых наиболее острых и сильных, наиболее ярких». И я чудом видел пробу, которую они играли с великолепной актрисой Савиной. Они стояли у печки, и Смоктуновский рассказывал Савиной, которая играла Долли, о том, почему он вынужден дать развод Анне Карениной. Это была поразительная история человеческого страдания. И Смоктуновский не смог тогда играть. У него начался туберкулез глаз. Просто от того, что он очень много снимался и перенапрягся. Тогда были такие осветительные приборы и такая вообще собачья жизнь у актера. Он не смог тогда сняться в Каренине. И вот я думаю, что Олег Иванович Янковский сейчас в нашей «Карениной» воплотил, причем даже утроил то, что замышлял гений русской сцены и русского экрана Иннокентий Михайлович Смоктуновский много-много лет тому назад.
Обратная связь
Дальше у Олега началась превосходнейшая страница жизни, та, которая сделала его действительно бесконечно любимым всем советским народом. А как? Он и есть до сих пор советский народ. Я приезжал с премьерами «Анны Карениной» в Ереван, в другое государство теперь… Я там паспорт отдавал, штамп ставил. Другое государство, границу пересекал — советские люди, все родные советские люди. Битком набит зал абсолютно родными советскими людьми. И абсолютно непонятная история, с какой целью меня штемпелевали на границе и выпускали. Все, все, все, на том же месте сидят с той же душой, с той же психологией и с тем же отношением, с той же немыслимой любовью к Олегу. И в Израиле мы недавно показывали «Анну Каренину» в огромном театре Гешер. Этот огромный, самый знаменитый театр, битком набитый, — все советские люди. Тот же Израиль, ближневосточный кризис, Палестина — наши советские люди. В зале Трайбека — это один из самых роскошных залов Нью-Йорка, зал — 1400 мест, центр Нью-Йорка — битком набито на первом показе «Анны Карениной». Продавали билеты за дикие деньги, перекупали друг у друга. Люди пришли смотреть Олега. Конечно, не меня, конечно, Олега. Те же советские люди. Это еще долго надо ждать, пока мы все вымрем и появится что-то такое специфическое, так сказать, антисоветское на месте этих советских людей. Пока я не вижу ни малейших таких перемен, ни малейших абсолютно.