Результаты такой «объявленной свободы» меня немного удивили: немцы в подавляющем большинстве никуда «возвращаться» не стали, чеченцев обратно в горы вернулось около половины (о чем многие, мне кажется пожалели, иначе бы не разъезжали по стране, чтобы на стройках денег заработать), а большинство прочих народов стали потихоньку расползаться по Сибири и Дальнему Востоку: чтобы где-то жить, нужно было все же и работу найти, а и на «прежних местах», и вообще в Европейской части требовались лишь люди с какой-то профессиональной подготовкой. То есть на шабашки ездить было можно, но вот постоянную работу для них найти почти нигде не получалось — а за Уралом стало довольно много именно «постоянных строек», и там «всех брали». Тоже с определенными ограничениями, тут уж КГБ следил, чтобы не образовывалось «национальных анклавов», так что там развивался настоящий «интернационал» — и развивался он вместе с бурно растущей промышленностью.
Впрочем, промышленность везде бурно развивалась, и иногда довольно неожиданными методами: в июне все же заработал второй завод по производству «Саврасок». Товарищ Буров тоже ведь активно строил на базе МТС минизаводики, но он предпочел их ориентировать не на выпуск запчастей для тракторов (дед ему сказал, что Брянщина этим добром Башкирию тоже с запасом обеспечит), а комплектующие для «Саврасок»), а для того, чтобы из этих комплектующих получился готовый автомобиль, выстроил сборочный завод в Бирске. Пока относительно небольшой, то, что уже было построено, должно было в год порядка двадцати пяти тысяч машин собирать. Но так как это было меньше, чем рассчитанный Струмилиным «минимум» для безубыточного автозавода в тридцать тысяч машин в год, за лето там предполагалось выстроить и вторую очередь завода. За лето выстроить, потом за зиму укомплектовать его оборудованием, рабочих новых поднабрать — и вот уже весной следующего года…
А пока заводик выпускал машинки в единственном варианте: двухместные пикапы с деревянным кузовом для грузов — но как раз такие и пользовались наибольшим спросом. То есть у ряжских машин кузов был все же металлический, но деревянный-то не ржавеет! Мне Александр Петрович сказал, что изначально планировалось кузова вообще стеклопластиковые делать, и несколько таких даже заказали «на пробу» в Волоколамске — но вот покупатели от них отказывались, так что оставили деревянные. Которые, кстати, тоже не в Бирске делались, а на небольшом лесоперерабатывающем заводике, выстроенном аж в Добрянке — и оттуда кузова летом возили на специально приобретенном для автосборочного завода речном теплоходе по Каме и Белой, а зимой, как он выразился, «через задницу»: по железной дороге до Нефтекамска, а оттуда грузовиками. Для чего специально в Нижнем Новгороде заказали специальные прицепы к седельному тягачу на базе ГАЗ-51. Все же да, машинка у горьковчан… то есть уже у нижегородцев… то есть все же у горьковчан, когда ее ведь сделали, чуть ли не в войну? То есть машинка получилась просто великолепная. И теперь, кстати, «придворный завод» это великолепие «широко распространял»: там теперь делали потихоньку новые станки с ЧПУ специально для изготовления деталей двигателя для этого замечательного грузовика, и делали — после того, как на ГАЗе станки уже эти поставили — для завода, такие же грузовики выпускающие в Корее и для двух аналогичных заводов в Китае.
И из-за этого мне не удалось отвертеться от корейской награды: Ким Ирсен, приехавший по делам в Москву в июне, мне вручил-таки «Рорик Енг Енг» — так по-корейски называется орден Героя труда. Точнее, это был не орден в нашем понимании слова: как мне объяснил специальный корейский товарищ, это был всего лишь знак, что человеку присвоено звание Героя труда. И носить его следовало постоянно — но не чтобы выпендриться, а чтобы — этот пункт товарищ мне по моей просьбе несколько раз пояснил — окружающие меня люди могли гордиться тем, что видят этого самого Героя. Да, своеобразный у корейцев менталитет… или я, дура, плохо понимаю корейский русский. Зато сразу у двоих окружающих меня людей появился повод меня поподкалывать. То есть после того, как Вася у меня спросил «а где твой енг-енг», Сережка начал меня об этом каждое утро спрашивать. А затем и Лена стала строгим голосом интересоваться:
— Свет, а где енг-енг? Я к тебе погордиться пришла, а енг-енга нет, мне теперь что, весь день ненагордившейся ходить?
Но к Лене у меня претензий не было, и на нее я даже не обижалась: ведь пока я с Вовкой сидела, она все управление Комитетом и частично координацию работы министерств «девятки» взяла на себя. И пахала как пчелка, так что я думаю, именно благодаря ей меня с должности первого зампреда и не поперли. Потому что на таком уровне все хотя и понимают, что значит, когда дети болеют, но работу все равно нужно выполнять — а раз работа выполнялась, то меня вроде и гнать не за что. Я-то сама знаю, что не за что, я всю эту «саморегулирующуюся» систему управления и выстроила — но об этом-то только я одна и знаю. Или все же не одна я?
Это начало мне в голову приходить, когда Николай Семенович на очередном «совместном заседании правительства и партии» — то есть когда собрался он с Пантелеймоном Кондратьевичем и меня для кучи поговорить пригласил — решил «уточнить»:
— Светик, мне на самом деле интересно и нужно точно знать: сколько времени в твое отсутствие твое управление проработать сможет без сбоев? Точнее, сколько времени потребуется для того, чтобы без твоих личных указаний в системе начались разные нестыковки, срывы планов и тому подобное? Это не пустой вопрос, нам действительно это важно знать.
— Решили меня все же уволить? Мне это, конечно, не очень понравится, но для страны ничем особо плохим мое увольнение не окажется.
— Мы даже не думаем о вашем увольнении, — резко возразил Пантелеймон Кондратьевич. — Вы же на самом деле создали систему… саморегулирующуюся, в которой управление всем происходит почти автоматически. Но вы ведь все равно не сидите сложа руки, ее постоянно поправляете…
— Ничего я не поправляю, просто придумываю время от времени новые интересные задачки, а люди их просто решают. Или люди сами такие задачки для себя придумывают — и я всего лишь решаю, имеет ли смысл эти задачи сразу в работу пустить или по каким-то причинам стоит их отложить на время. Именно отложить: люди-то у меня собраны не самые глупые, они прекрасно понимают, что для страны нужно и ерунды всякой просто не предлагают. Но я всего лишь оцениваю такие задачи с той точки зрения, хватит ли у нас — я имею в виду Советский Союз — сил и ресурсов для решения очередной задачи, и этим я занимаюсь просто потому, что у меня по должности больше всего информации и наличных ресурсах. Поставьте вместо меня другого человека, дайте ему доступ к той же информации — и ничего не изменится. Почти ничего…
— Вот именно: почти, — тут же уточнил свою позицию товарищ Пономаренко. — Мы тут проверили, и даже если не считать достижения СССР в области полупроводников и вычислительной техники, то получается, что почти две трети именно новых разработок было проведено — да и сейчас ведется — по вашим личным указаниям. И о большей части этих новых технологий до вас люди вообще не догадывались!
— Догадывались, просто у тех, кто догадывался, возможности свои догадки как-то реализовать не было. А сейчас, кстати, эти возможности появились, в том числе и благодаря новым разработкам по вычислительной технике. Люди, специалисты получают доступ к информации и на основе этой информации что-то свое придумывают — и придумки свои — в виде хотя бы информации о них — могут легко передать другим людям. Сейчас, если я не путаю, прямой доступ к базе технических данных ВИТИНИ имеется чуть ли не во всех городах Европейской части страны… Так что я насчет увольнения…
— Еще раз, Светик, мы об увольнении не думаем. Но к нам недавно приезжал товарищ Ким и он очень просил помочь ему организовать подобную систему управления. И нам кажется, что в этом лучше тебя ему никто помочь не сможет. А это — командировка в Пхеньян, причем где-то на полгода…
— У меня ребенок годовалый, какая командировка?
— Мы этот вопрос с товарищем Кимом обсудили, он предложил предоставить… для тебя лично, апартаменты не хуже, чем твоя московская квартира, и готов принять кроме тебя и твоих пожилых помощниц, и всех твоих детей с необходимым числом нянек и мамок… А нам, Советскому Союзу очень важно как можно сильнее укрепить сотрудничество с северными корейцами, и мы очень надеемся на твою помощь.
— А кроме меня ему что, и помочь некому?
— Он очень просил, чтобы именно ты ему помогла.
— С чего бы это? Он меня и видел-то два раза в жизни.
— Да, но ему кто-то сказал… Светик, это не мы сказали, а кто — выяснить пока не смогли…
— И что же?
— Что товарищ Сталин тебя выбрал когда тебе было еще шестнадцать. А товарищ Сталин не ошибался…
— Сталин меня выбрал для помощи корейцам⁈
— Нет, но ты сама все прекрасно понимаешь. В общем, нам очень важно знать: справится управление со всеми текущими задачами, если тебя тут полгода не будет? То есть ты вроде уже ответила…
— Что-то мне вся эта затея не нравится…
— Думаешь, нам нравится? То есть, думаешь, нам нравится все, чем мы тут вынуждены заниматься? Но мы — занимаемся, потому что это нужно Советскому Союзу! Ты тоже занимаешься, и часто совсем не тем, что хочется — это я знаю, но, Светик, сейчас нужно помочь товарищу Киму.
— Ну раз нужно… Мне потребуется… там будет телефон, по которому можно в Москву позвонить?
— Телефон тебе обеспечим.
— Еще мне потребуется самолет, чтобы разную информацию на дисках переправлять хотя бы в Новосибирск, где кабель скоростной уже проложен, или, лучше, в Томск.
— Выделим сто четырнадцатую машину.
— Нет, она очень шумная, а мне и восемнадцатого хватит. Компьютеры я сама захвачу, если что-то еще понадобится, потом пришлете… КПТ пришлет, об этом можете не беспокоиться. И когда мне вылетать?
— Предварительно мы договорились на осень, то есть где-то на конец сентября или позднее…