Полет из Пхеньяна в Москву чем еще хорош: вылетаешь в девять утра — и прилетаешь в Москву еще до полудня. А вот чем он плох, так это тем, что вылетела-то я в девять, восемь часов летела — и прилетела опять утром, а организм явно намекает, что уже обед давно прошел и пора бы начинать об ужине думать. То есть когда я приехала, наконец, к Николаю Семеновичу, мои внутренние часы сообщили, что уже почти восемь вечера, пора ужинать и спать готовиться — но нужно было работать. Или, по крайней мере, постараться разобраться, по какому поводу кипеж поднят.
И оказалось, что паника поднялась из-за того, что там, в Ташкенте, мало того, что весь центр города в развалины превратился, так еще рухнула половина домов в «правительственном квартале». То есть в квартале, где для руководства города и республики были выстроены жилые дома — и именно там погибло больше девяносто процентов жертв землетрясения. Всего в трех рухнувших зданиях, а в соседних домах даже стекла мало где полопались. Поэтому первой мыслью руководства была та, что кто-то под шумок устроил грандиозную диверсию, и мне было непонятно, почему никто не подумал о том, что «подшумок» такой в принципе предсказать невозможно и поэтому мысль такая является всего лишь частным случаем паранойи.
По счастью, параноиков у нас в стране было немного, и Николай Семенович к ним уж точно не относился — а меня руководство решило вызвать именно на предмет «отправить разгребать завалы», и хорошо еще, что не лично с лопатой по развалинам бегать. А вот организовать спасательные, а затем и восстановительные работы — он с Пантелеймоном Кондратьевичем решил, что лучше меня с этим точно никто не справится:
— Светик, там сейчас такой бардак творится, а у тебя все же большой опыт по превращению бардака в порядок, так что ты уж постарайся.
— Ага, щяз все брошу и побегу стараться!
— А мы тебе чем скажешь, поможем!
— Разве что так… мне потребуется полк войск КГБ как минимум.
— А почему именно КГБ? Мы тебе лучше саперную дивизию выделим, от них толка куда как больше будет.
— Это чтобы завалы разгребать? В Ташкенте сейчас разгребальщиков и на месте с избытком хватит, а вот разобраться с теми, кто позволил центр Ташкента застроить, будет необходимо. Я подозреваю, что далеко не все они под развалинами погибли…
— Что значит «позволил центр застроить»?
— А вы что, не знали? То есть откуда бы… До революции в центре Ташкента домов не было, вообще не было. Сараи разные стояли, базары там устраивались, а вот дома там строить запрещалось. Причем и местными муллами запрещалось…
— А мы с религиозными предрассудками…
— … и русскими руководителями запрещалось. Потому что там, в центре, землетрясения происходили по паре раз за столетие, и местные люд, который все замечает и все помнит, обратил внимание, что когда в центре сильно трясет, по окраинам в домах разве что глиняная обмазка дувала местами отлетает. То есть о том, что центр Ташкента — особо сейсмоопасная зона, народ уже сотни лет как знал — и меры предосторожности предпринимал. А потом… мне вот буквально интересно стало, когда это весь центр самостроем-то заставили? И кто вообще там что-то строить разрешил?
— На это и я тебе отвечу: там в основном в войну понастроили жилья, в Ташкент-то столько людей эвакуировали, надо же их было куда-то селить.
— Понятно, бойцы невидимого ташкентского фронта…
— Туда оборонные заводы вывозили! И люди там работали героически! Так что твои…
— Готова поспорить, что среди работников авиазавода пострадавших нет: им-то жилье рядом с заводом и строили. Но развивать тему не стану, сейчас важнее решить, что делать. Насколько я поняла, там тысяч триста без крыши над готовой остались?
— Почти четыреста…
— Ладно, все же домой заеду, хоть детей поцелую и мужа: я же к вам прямо с аэродрома… Завтра в Ташкент вылечу, но не с утра, все же сначала команду свою соберу. Думаю, что уже знаю, где там копать придется.
— А в Ташкенте и аэропорт…
— Полечу на своих самолетах, и полечу на заводской аэродром. Но именно полечу: пешком я туда просто не дойду…
В Ташкент я с командой специалистов из КПТ вылетела все же через день, в пятницу: быстрее просто людей собрать не получилось. А к работе там удалось приступить лишь в субботу, все же самолеты «Местных авиалиний» летают не очень быстро. Зато могут сесть хоть на проселочную дорогу, и эти самолеты оказались первыми, прилетевшими в город после землетрясения. Так что парни — почти все были специалистами из стройуправления Комитета — утром в субботу пошли смотреть, что же на самом деле там случилось, а уже вечером я получила предварительную информацию. Ее, конечно, еще и перепроверить следовало, но я была уверена, что информация эта будет и окончательной, уж больно то, что мне ребята рассказали, было мне знакомо. И не по Ташкенту знакомо, а совсем по другому поводу.
В целом картина оказалась не настолько катастрофичной, как ее мне описывали в Москве. Да, центр города был почти полностью разрушен — там рухнули вообще все дома, кроме десятка многоэтажек «правительственного квартала», но это были глинобитные домишки и в них погибло от силы десяток человек, а еще около четырех сотен человек получили ранения и увечья разной (в основном легкой) степени тяжести. А вот как раз в правительственном квартале «случилось странное»: там три здания просто рухнули, погребя под развалинами всех в домах проживавших, а еще девять точно таких же домов землетрясения как будто и не заметили. То есть все же заметили: а одном из домов в квартире на пятом, верхнем этаже просто целиком на улицу выпала наружная стенка, но и там никто из людей не пострадал. Но меня заинтересовал тот факт, что рухнувшие дома считались «самыми престижными» — и еще до обеда я выяснила, что они — отделанные, в отличие от соседей розовым армянским туфом — и строились армянским стройтрестом. Ташкент-то быстро превращался в индустриальный центр республики, местные власти старались на стройки привлекать специалистов со всего Союза — вот и допривлекались…
Мне почти все стало ясно, как только я узнала о том, что эти три здания строил, и ясно стало потому, что мне в свое время дядя Юра, родной городок превращавший в нормальный уютный город, много интересного рассказал. И показал одну памятную фотографию из Спитака, где он принимал участие в комиссии по расследованию причин того, что почти все дома в городе мгновенно развалились. На фотографии стояла среди развалин половинка дома, именно половинка, вроде как левая, а правая превратилась в груду кирпича. И он мне по поводу этого домика рассказал интересную историю: устоявшую половинку там строил стройбат, в основном состоящий из азербайджанцев — но там то ли фондов не хватило, то ли еще чего — а солдатики выстроили целиком только фундамент, а от самого дома построили именно половину. А вторую половину достроили уде местные строители, из того же силикатного кирпича достроили. Причем именно из того же: кирпич изначально на стройку весь завезли и половина просто там в сарае два года провалялась.
Но причиной развала стало то, что — как было особо указано в заключении «комиссии по расследованию» — армяне при строительстве «в среднем недокладывали в строительный раствор не менее пятидесяти процентов цемента». То есть просто украли половину этого цемента, и еще много чего разворовали. И Бра тогда сильно переживал, что воры-то были выявлены, но им вообще ничего не сделали…
А сейчас ворам сделают, и сделают очень больно: к вечеру я уже точно знала, что в рухнувших жилых домах, выстроенных по тому же проекту, что и выстоявшие, в опорных колоннах и в перекрытиях отсутствовала как минимум половина предусмотренной проектом арматуры, а в бетоне тоже цемента было гораздо меньше нормы. Насколько меньше, это уже специально назначенные экспертизы выяснят, а заказанные мною заранее «воины КГБ» уже вылетели в Ереван. И, уверена, там они миндальничать точно не станут. А в Москве по моему указанию срочно собиралась еще одна команда строителей, которой предстояло первым делом «проверить» новые дома в молодом армянском городе Спитак, а затем по всем стройкам в этой республике внимательно пройтись. Очень-очень внимательно.
Но все это было лишь небольшой частью свалившихся на страну проблем, а главной проблемой стало восстановление города. И по этому поводу сразу после моего возвращения в Москву третьего мая я серьезно поругалась сначала с Пантелеймоном Кондратьевичем, а затем и с Николаем Семеновичем. Потому что они захотели «сделать все, как и в прошлый раз», но они не знали, чем это обернется, а я знала это точно. Потому что тихие проклятия от простого народа по этому поводу я во вполне сознательном возрасте застала.
То, что тремстам тысячам человек страна срочно восстановила жилье, было, конечно, благородно и объяснимо: людям, попавшим в беду, нужно все же помочь. Но ради этого по сути лишить жилья больше миллиона людей по всей стране было, с моей точки зрения, не глупостью, а преступлением. К тому же — поскольку центр Ташкента после войны считался «престижным районом» и жилья лишилось множество «ответственных работников» — СССР потратил просто невероятные деньги на разработку сейсмоустойчивых жилых зданий для тамошних «советских баев»: один такой домик в мое время стоял напротив ВДНХ. Очень, конечно, неплохой домик, но вместо одного такого (а в Ташкенте их четыре поставили) можно было выстроить целый микрорайон, в котором народу поселить вышло бы вчетверо больше. Или даже вдесятеро — а практика показала, что каркасно-кирпичный дом, если при его строительстве не воровать арматуру и цемент, тоже вполне сейсмоустойчив. А строить в сейсмоопасных районах небоскребы — более чем очевидная глупость…
Не знаю, получилось бы у меня переубедить руководство страны, но неожиданно меня поддержал Николай Васильевич Никитин, который сейчас заканчивал строительство телебашни в Останкино. Его Пантелеймон Кондратьевич пригласил для оценки предложения группы архитекторов по постройке высотных сейсмоустойчивых домов, а тот ответил, что проекты он даже смотреть не будет, поскольку это является откровенным вредительством. И еще добавил небольшой, но очень веский аргумент: