ических работ), а теперь появилась и «тяжелая ДОС». Имеющая кроме размеров и другие отличия от старых «Алмазов», например на них допускалась работа экипажей численностью до шести человек. Но главное отличие этой станции от предыдущих пока еще ждало своего часа: новый «переходной» модуль с шестью стыковочными узлами все еще дорабатывался на Земле. Поэтому спустя две недели на станцию прибыл «стандартный Алмазовский» экипаж из двух человек и приступил к обычной своей работе. Ну и к не очень обычной — тоже: кроме ставшей уже практически «традиционной» работы первого экипажа станции по расконсервации всего ее оборудования им предстояло подлететь максимально близко к первому «Алмазу» (который уже два года болтался на орбите в «режиме глубокого сна») и попытаться перетащить с него к себе кое-какое ценное оборудование.
Всего «Алмазов» было запущено уже четыре, и три продолжали штатную работу — а вот самый первый ресурс выработал процентов так на двести пятьдесят и на него экипажи больше не посылались. Но сама станция еще не «умерла», а последняя экспедиция на нее поставила там небольшой электрореактивный двигатель, позволяющий станции еще некоторое время не падать на Землю, и теперь началась реализация программы по «сохранению ценного оборудования». Но на самом деле оборудование, хотя и было довольно дорогим (особенно с учетом стоимости его подъема на орбиту) тут было далеко не самым главным: из-за проблем с «железом» станцию не смогли вовремя «уронить», а автоматы к ней пристыковаться не смогли.
Командиром корабля был назначен молоденький лейтенант Владимир Крысин (которого в «отряд Челомея» взяли по моему настоянию), а командиром ДОСа был подполковник Евгений Хрунов — но стыковаться с «Алмазом» должен был именно Крысин: он был единственным, кто на тренажере-имитаторе смог в ручном режиме «состыковаться» с не отвечающей на сигналы с корабля станцией. Вообще-то «Алмаз» именно «не отвечал»: у него, скорее всего, сдох приемопередатчик системы сближения, потому что на команды с Земли станция реагировала нормально. И ориентацию держала благодаря своим гироскопам, однако Володя смог обойтись без ответов со станции. Ну да, «не в первый раз», да и «Алмаз» был совсем не похож на злополучный «Салют» (о котором, впрочем, одна я и знала), так что в успехе предприятия я практически не сомневалась.
То есть «успех» был в первую очередь основан на исключительно грамотной работе наземных служб: корабль при запуске вывели настолько близко к новой станции (получившей индекс «Алмаз-М»), что топлива на стыковку и тратить почти не пришлось. И благодаря этому и «перестыковка» оказалась возможной, а вот хватит ли топлива на «возвращение» обратно к «Алмазу-М», зависело почти полностью от мастерства Володи. И он не подвел, а Евгений Васильевич успешно заменил на «Алмазе» блок ответчика системы стыковки и еще через десять дней специально подогнанный грузовик сбросил первенца советской орбитальной пилотируемой системы в Тихий океан.
И за эту работу оба космонавта — первыми из всех членов обеих отрядов — получили звания Героев Советского Союза. По этому поводу Николай Семенович в разговоре со мной заметил мимоходом:
— Ребята, конечно, звания заслужили, но я надеюсь, что такое не превратится у нас в традицию.
— То есть вы не хотите за полеты в космос Героев космонавтам присваивать?
— Светик, эти двое — по настоящему Герои, они же знали, что если что, то на Землю они и не вернуться могут, ведь систему дозаправки корабля со станции еще никто в условиях полета не испытывал. А остальные — да, у них работа опасная и очень непростая. Но по мне, так сейчас твоя работа еще более опасная: они-то там с суровой природой борются, а ты с очень коварными и изворотливыми людьми. А люди — они и есть главная опасность для человечества.
— По счастью, очень немногие люди.
— А нам и одного бы хватило. Но пока там — он показал пальцем на потолок — работают наши космонавты, то здесь мы должны опасаться лишь собственных предателей, а с ними наши люди бороться, слава богу, умеют. В том числе и благодаря тебе, — Николай Семенович довольно рассмеялся. А затем снова посерьезнел и задал недоуменный, но исключительно риторический вопрос: — Но я понять так и не могу, каким образом у наших воров денег в загашниках набралось аж на пять годовых бюджета Союза…
— На шесть с лишним, а еще не меньше годового бюджета у них в виде наличности где-то припрятано. Но вы в одном правы: мы уже знаем, как с этим бороться, а главное — знаем, как это безобразие победить. И обязательно победим!
На самом деле Николай Семенович прекрасно знал, откуда воры такие огромные средства брали: в экономике Предсовмина разбирался отлично. Например, в том же шестьдесят шестом госбюджет составил триллион рублей с небольшим, но — как в нормальной экономике и происходит — денежный оборот в том же году оказался чуть больше шестнадцати триллионов. Неожиданностью для руководства страны (да и для меня) стало лишь то, что в «теневом» обороте находилось заметно больше десяти процентов общего — но преступники просто не могли всю свою выручку потратить: продукции СССР производил гораздо меньше, чем воровалось денег, и эти деньги просто «оседали» в «тайных хранилищах». А так как даже золота и драгоценностей в обороте было на порядки меньше, чем уворовывалось криминалом, то большая часть украденного попадала на счета в сберкассы.
И «криминальные средства», хотя и давили на экономику страны, делали это довольно слабо: заныканные рубли (миллиарды рублей) в оборот большей частью не выходили и являлись, по сути, просто «циферками на бумажках». Но если бы криминал попытался их все же ввести в оборот, то Советскому Союзу сразу бы пришел экономический… коллапс. Но пришел бы этот же… коллапс и криминалу: соответствующие органы не смогли бы не заметить такого вброса наличности и меры предприняли бы самые жесточайшие, а пока все выглядело довольно пристойно. И всякая сволочь искренне думала, что и дальше будет всё так же, однако эта сволочь и не подозревала, насколько они ошибаются. Ведь даже после того, как началось «досрочное» погашение облигаций, никому в голову не пришло, что это «ж-ж-ж» неспроста, все решили, что правительство, на год раньше начавшее это погашение, просто пытается «размазать» выплаты не по четырем траншам, а по шести, ведь облигаций сорок седьмого года было больше всего. Просто потому их было в разы больше, чем более поздних выпусков, что именно в сорок седьмом все ранее выпущенные облигации были принудительно «конвертированы» в новые и, по сути дела, именно в сорок седьмом просто «обновили» дату выпуска по всем военным и приличной части еще довоенных облигаций, и общая сумма их в сорок седьмом превысила размер госбюджета. Понятно, что эти бумажки долгое время практически никак не котировались, на рынке за сторублевую облигацию давали максимум десятку, а чаще около шести рублей — но государство-то должно было из именно по номиналу выкупать, а это просто огромные суммы набегали, так что «попытка размазать транши» выглядела вполне логичной.
Все равно погашение облигаций только за один год требовало огромных денег, а ведь выплаты шли и по более поздним их выпускам — ну а то, что только с «левых» счетов было «изъято» заметно больше, никого обмануть не могло: изымались-то именно «циферки», а людям нужно было дать простые товары. И какое-нибудь «подорожание водки» в этом плане даже не рассматривалось, за такие копейки даже смысла не было «злить народ». Людям нужно было дать что-то «настоящее» — и тут уже по-настоящему вступила в игру «социалистическая интеграция дружественных стран». В принципе, СССР и сам бы мог справиться с проблемой, причем с достаточно скромными потерями, но если можно обойтись без потерь, то «терять» было бы просто глупостью. Но вот как это проделать, было не очень-то и понятно.
Совещание по этому поводу состоялось в субботу, двадцать второго апреля, и к нему собравшиеся тщательно подготовились, то есть собрали все имеющиеся предложения и теперь должны были решить, какие из них имеют шансы сработать. Предложений было много и самых разных, поэтому открывший совещание Пантелеймон Кондратьевич сразу взял быка за рога:
— Я думаю, что над предложением Минпищепрома мы даже смеяться сейчас не будем: народ в стране просто не в состоянии съесть больше, чем уже съедает, а повышать цены на продукты, объявляя о том, что страна старается жизнь людям облегчить — вообще выходит за рамки здравого смысла. Но тем не менее: нам нужно решить, причем быстро, как людям предоставить товаров на тридцать миллиардов рублей до конца года и по столько же, если не больше, давать им в последующие пять лет. Лично я думаю, что идея Минрадиопрома об увеличении выпуска цветных телевизоров на миллион штук в год внимания заслуживает, но это нам даст лишний миллиард, даже меньше…
— Я провел предварительные переговоры с немцами, — тут же добавил Николай Семенович, — и они нам готовы поставить швейной продукции почти на два миллиарда рублей. В основном, конечно, синтетику, но замечу, что эти их дакроновые костюмы и осенние пальто…
— Но мы ведь им взамен что-то должны будем дать…
— Да, безусловно. Но на импортные товары у нас по закону может устанавливаться тридцатипроцентная надбавка, так что если сюда же отнести поставки обуви из Чехословакии и Болгарии, то вот еще один миллиард.
— Да миллиарда уже набираем, — хмыкнул Пантелеймон Кондратьевич, — осталось жалких двадцать восемь. При том, что все уже получаются одетыми, обутыми, сытыми и смотрящими телевизоры с вечера до утра. Еще предложения будут?
— Будут, — в разговор вступила уже я. — В любом случае мы в работе по зачистке криминальных накоплений всё выгрести не сможем, там останутся очень, очень большие суммы, и, думаю, минимум половина так называемой наличности как раз в облигации и спрятана.
— Предложение просто выдающееся! — не удержался от комментария Пантелеймон Кондратьевич, — И что дальше?
— А полвина этой половины как раз в южных республиках и находится. Но на Юге — жарко, так что если там начать массовые продажи кондиционеров…