пельки люминофора. Все это делалось совершенно вручную, просто потому, что автоматы, которые должны были это проделывать «без участия человека», только разрабатывались, и разработка шла с большим скрипом — а небольшая группа девушек-монтажниц и несколько «художниц», объединенных в отдельную бригаду, за смену собирали хотя и меньше, чем теоретически мог бы собрать такой автомат, но в среднем семьдесят пять тысяч отдельных светодиодов у них получалось сделать, а из этих диодов другая бригада девушек собирала — но уже с использованием мелкой оснастки — десять тысяч готовых световых панелей, устанавливаемых в светодиодные лампы. Которые собирались на отдельном конвейере, где сидело уже больше сотни человек — но так как и «изначальных» бригад было сформировано несколько, даже первая очередь этого заводика в смену выдавала по пятьдесят тысяч лампочек. Конечно, кроме монтажниц (которыми были исключительно девушки лет пятнадцати-семнадцати) и «художников» на заводике работало еще много народу: на отдельном участке изготавливались цоколи для этих ламп, в небольшом цеху пластавтоматы делали детали корпусов, на специальном участке те же панельки под светодиоды производились — но в целом производство обеспечивало выпуск продукции (причем пока еще лишь в одну смену) на полмиллиона рублей (или на сотню тысяч долларов, в зависимости от того, куда лампочки поставлялись) в сутки. При базовой рентабельности в четыреста процентов…
Обеспечить такое производство в СССР было сейчас крайне сложно, ведь с «редкими металлами» там было все же грустновато — а в одной лампе только индия в виде припоя было около десяти миллиграммов. То есть завод в смену потреблял этого индия полкило, даже больше. Пока потреблял по полкило, а в очень обозримом будущем мощность завода планировалось увеличить раз в пять. Конечно, и в СССР найти несколько килограммов того же индия в день было вполне возможно, но именно в Корее это получалось проделать настолько дешево.
А запустить этот завод так быстро получилось лишь потому, что заработал корейский завод по производству микросхем, и там, кроме собственно синих светодиодов, делались и бестрансформаторные схемы их питания, благодаря которым и получилось всю очень непростую схему разместить в габарит обычной (и даже не особенно большой) лампы накаливания.
Если рассуждать в терминах сферических коней в вакууме, то КНДР на этих лампочках могла себя полностью валютой обеспечить — но на практике у товарища Кима шансов на это не было: против его страны буржуи ввели жесточайшее эмбарго. А вот у Советского Союза такие лампочки уже довольно активно начали покупать буржуи европейские, так что Пхеньянская фабрика просто свои изделия никак не маркировала, а отправляла (по железной дороге в опечатанных вагонах) на небольшой заводик в город Свободный — ну а там лампочки переупаковывали по красивым картонным коробочкам с надписью «сделано в СССР». И надпись ни слова лжи не содержала: коробочка делалась непосредственно в Свободном из советского картона, изготовленного из советских же деревьев, срубленных советскими лесорубами и даже краска, которой на коробочке печатались красивые картинки, был советской!
Ну а говорить о том, что ученые из Северной Кореи все это производство смогли бы сами наладить, и не приходилось — так что у товарища Кима не было ни малейших претензий по поводу того, что половина продукции в СССР отправлялась вообще «бесплатно», ведь вторая-то половина шла «за деньги», и деньги эти тратились на развитие именно корейской промышленности. Ну да, большей частью — на развитие промышленности легкой, но «мы же с ним договорились»…
И договорились, причем достаточно серьезно, и о том, что очень серьезные средства будут тратиться «на защиту детства и материнства». Поэтому в вызванной мною из Москвы команде специалистов большинство было именно архитекторами и инженерами-строителями, причем и прилетели они в большинстве своем вовсе не из Москвы, а непосредственно из Ташкента, где они до этого занимались ликвидацией последствий землетрясения. В «этой истории» ликвидацией занимались без фанатизма, не «раздевая» всю страну — что, впрочем, способствовало тому, что город восстанавливался даже быстрее, а сотрудники КПТ, обследовав сохранившиеся здания, выработали кучу «полезных рекомендаций», в том числе и по части использования местных ресурсов. Ну и опыта поднабрались по части расчетов сейсмоустойчивых зданий, а ведь Северная Корея — это в основном горы, тут землетрясения очень даже возможны…
В июле в Пхеньян прибыла еще одна команда, на этот раз от Средмаша, и вот с ними я намучалась: в принципе, им было интересно «попробовать» выстроить и сейсмоустойчивую АЭС, но атомщики, прекрасно разбирающиеся в реакторах, по части строительства оказались все же откровенными нубами. Так что мне пришлось у работе привлекать геологов, геофизиков, еще каких-то «гео-специалистов», но никто из них подпись свою поставить под решением о выборе места строительства так и не рискнул. И ходить бы мне с видом описавшегося пуделя перед товарищем Кимом, но в СССР все же нашлись уверенные в себе люди. То есть мне хватило одного человека: вероятно, наслушавшись «разных мнений» от своих спецов, в Корею «с дружеским визитом» прибыл лично товарищ Первухин, которому хватило трех дней, чтобы вопрос закрыть. Причем выбор Михаила Георгиевича меня сильно удивил: он предложил АЭС строить на крошечном, гектаров тридцать, островке в устье речки Чонджучхон. А на мой недоуменный вопрос он ответил просто:
— Островки эти скальные, и если вершину острова срубить метров на двадцать, то площадка для строительство получится просто идеальная. В Японии сейчас идет активное строительство атомных станций на морском побережье, но здесь, в отличие от Японии, риск землетрясений минимален, а цунами вообще не бывает, а если корейцы, как записано в их планах, вот этот участок моря между островками превратят в польдер… Станция же не только электричество производит, с нее и почти гигаватт тепла можно получить, так что если будущий польдер застроить теплицами…
— А зачем вы мне-то это рассказываете?
— Затем, что строительство, насколько я понял, будете оплачивать вы, и вы же будете утверждать план этого строительства с товарищем Кимом. Я вам просто дополнительные аргументы «за» даю: мы в постройке АЭС заинтересованы, но пока вы с Кимом не договоритесь, я же даже запускать изготовление корпусов реакторов права не имею. И еще один дополнительный аргумент, хотя и на перспективу: если… когда польдеры эти будут уже созданы, то вот тут, на соседнем островке, можно будет поставить и вторую очередь станции, с двумя реакторами по пятьсот мегаватт.
— А сразу…
— Эти реакторы мы сможем уже через два года поставить, а пятисотники хорошо если лет через шесть-семь.
— Я хотела сказать, а сразу на тысячу мегаватт…
— А по этому поводу было специальное постановление Политбюро: станции мощнее пятисот мегаватт за границей не размещать.
— Почему?
— Светлана Владимировна, вы же член ЦК, не я. Так что с такими вопросами обращайтесь к товарищу Пономаренко… но я лично думаю, что это потому, что в ближайшие лет десять такие станции мы у себя только строить будем. Вы же постоянно говорите, что электричества лишнего не бывает…
Слова про лишнее электричество видимо не одна я говорила. В одной Японии одновременно строилось минимум четыре АЭС (в том числе и памятная мне Фукусима-Даичи) и две уже работали (правда, совсем небольших), во Франции тоже штук пять уже строились, а в США только гигаваттного класса то ли три, то ли четыре станции начали строиться. И меня эти стройки (именно импортные) несколько успокоили в плане опасений за их качество: почти все станции мощностью до пятисот мегаватт были построены или по планам должны быть построены в течение примерно трех лет, так что товарищ Первухин с его «первой заповедью» о том, что всего важнее безопасность АЭС, установивший нормативный срок постройки станций с реакторами ВВЭР-500 в четыре с половиной года был даже перестраховщиком (но в самом хорошем смысле этого слова). Но я это восприняла лишь как то, что за атомное электричество мне больше можно было не волноваться, а вот за «электричеством вообще» я все же наблюдала очень внимательно.
Потому что это было и интересно, и полезно. Мне очень понравилось то, как Ирсен воспринял мои слова о том, что «малая энергетика может дать много энергии», и в деревнях кроме мини-ГЭС начали массово строиться и тепловые мини-станции. В основном пеллетные, вот только избыток кукурузного топлива (довольно паршивого самого по себе) подстегнул творческую мысль корейских энергетиков — и результат получился именно интересным: корейцы начали перемалывать в мелкую пыль пустую породу с антрацитовых шахт и с помощью флотации с тонны пустой породы стали получать по одному, а то и до полутора центнеров «дополнительного топлива». Но использовать эту пыль они стали не в топках на угольной пыли, а добавлять ее в пеллеты из отходов кукурузы — и результат получился очень полезным. С точки зрения чистой энергетики полезным, хотя, откровенно говоря, вокруг сельских электростанций периодически попахивать стало весьма специфически. Однако корейский антрацит редко содержал много серы, так что «серые пеллеты» крестьянам очень нравились.
А еще им нравилось то, что «жить стало проще»: все же в Корее действительно добывалось очень много цинка, поэтому и трубы оцинкованные были довольно дешевыми. Настолько дешевыми, что было выгодно даже в деревнях делать системы водяного отопления, а при наличии в селе пеллетной электростанции такую систему можно было сделать и централизованной. Теоретически можно — но учитывая, что «показательные» деревни стали проектировать советские инженеры, привыкшие строить дома в городах, теория стала быстро превращаться в практику.
Но все же в основном тепло с таких электростанций шло в теплицы, а теплицы в Корее уже начали возводиться на основе «перспективных технологий». Так как капиталисты наложили на страну множество санкций, товарищ Ким решил, что в этом случае ему заботиться о патентной чистоте собственной продукции вообще не нужно — и сразу два химических завода приступили к производству поликарбоната. А я естественно, услышав это слово, предложила из него сразу изготавливать тот, который в моей прежней жизни именовался «сотовым» (хотя в нем и намека ни на какие соты не было). Технология изготовления таких листов все же не особо и сложная, в ГДР требуемые для производства экструдеры вообще за пару месяцев сделали, так что сейчас выпуск «тепличного материала» ограничивался лишь мощностями химзавода, так что за лето лишь десяток не особенно больших теплиц из поликарбоната построили. Но это было явлением временным, все же у товарища Кима химическая промышленность была организована неплохо (особенно по части производства всякого взрывающегося и вообще вредного для человеческих организмов), так что я надеялась, что довольно скоро избытки поликарбоната и в СССР потекут широким потоком. И единственное, о чем я тут жалела, так это о том, что было совершенно невозможно предсказать, когда такое случится.