Нормальные дороги в черноземах прокладывать было очень непросто. Потому что тут нужно было с полосы дороги сначала чернозем все же убрать. То есть крайне желательно было убрать, ведь если случатся настоящие дожди (явление в черноземной зоне все же довольно редкое), то вся дорога утонуть может. А может и не утонуть, но рисковать не хотелось. Тем более, что снятый с трассы чернозем было нетрудно в другое место перевезти, ведь имелась в республике и куча мест, где почва была, мягко говоря, не из лучших. Например, тот же Благовещенский район, полностью покрытый сильно выщелоченными серыми подзолами, на которых богатый урожай даже ожидать было бы смешно. Ну, если ничего с этой почвой не делать…
Но в районе — делали, и делали немало, поэтому и стал район примером для всей республики. А если сделать еще больше — например, подсыпать на поля черноземчику, убираемого со строящихся на черноземах дорог, то хорошо будет всем: и тем, у кого дороги нормальные появятся, и тем, у кого урожаи на полях вырастут. Одна беда: вывозить сотни тысяч кубометров грунта грузовиками выходило довольно накладно — как и завозить еще большие сотни тысяч уже песка и глины, и поэтому первой работой, начатой сразу по завершении посевной, стала прокладка временных узкоколейных дорог, по которым все и возилось. И пока чернозем вываливался на поля, стоящие под черным паром — а в следующем году с них уже можно будет очень хороший урожай снять. И народ в деревнях это прекрасно понимал, как понимал и то, что хорошие дороги, по которым можно в любую погоду в село доехать, лишними точно не станут. Тем более, что про дороги в новые совхозы рассказывать приезжал уже не Александр Петрович, а его жена Валентина Ильинична, и рассказывала она о пользе этих дорог сугубо со своей, то есть с медицинской стороны:
— В прошлом году на вызовы в деревни вовремя не успела «Скорая помощь» приехать чуть больше двухсот раз, то есть больше двухсот раз она приехала, когда помогать скоро было уже некому. И если бы были нормальные дороги, то — и я это могу ответственно заявить — в республике сейчас проживало бы минимум на сто восемьдесят человек больше. Или даже на двести с лишним, ведь еще ко скольким пациентам эта «Скорая помощь» приехала не то чтобы совсем поздно, но с изрядным опозданием…
И вот такая агитация позволяла не только успешно дороги строить, но и прочее всё. Например, на базе Дюртюлинской МТС в поселке началось ускоренное возведение «экскаваторного завода»: ковровцы, изготавливающие небольшие навесные экскаваторы для строительных машинок, могли их поставлять хорошо если по десятку в месяц, а нужно было (в том числе и для сельских строек) минимум полсотни в этот самый месяц. А всего на базе МТС начали строить уже семь небольших заводиков: много чего в стране нужно было еще всякого понаделать.
Но все же Александр Петрович заманивал колхозников превратиться в рабочих совхозов не дорогами и не улучшением медобслуживания: основным стимулом он выбрал строительство нового жилья. Новых, кирпичных домов «со всеми удобствами» — и это было для страны выгодно. Во-первых, проекты новых домов разрабатывались хорошими специалистами с учетом «климатических требований», и в таких домах зимой для отопления дров (или любой их замены) требовалось почти вдвое меньше, чем для отопления простой избы. А во-вторых, такое строительство помогало «сократить» деревни уж совершенно «неперспективные», что прилично сокращало расходы и на снабжение сел всем необходимым. Ведь электричество-то при нынешнем уровне жизни уже стало вещью необходимой, а тянуть десятки километров линий электропередач и ставить множество трансформаторов, которые еще и обслуживать требовалось, было бы очень дорогим удовольствием для страны.
Так что с работой все было понятно — и одно лишь расстраивало Александра Петровича: Василий Степанович свой, Большеустьинский район, тоже «передал» в подчинение товарища Бурова — а сам куда-то уехал, и ведь даже не сказал, зараза старая, куда! Впрочем, уехал он по распоряжению Светланы Владимировны, и при необходимости и у нее можно будет спросить, как со старым другом связаться. Но — только при острой необходимости: ясно же, что Зампредсовмина людей просто так никуда не посылает и у Васьки тоже сейчас дел невпроворот. Но это сейчас, ведь ближе к Новому году большая часть работ уже завершится и можно будет вздохнуть свободно. И со старым другом встретиться, чтобы обсудить то, как быстро стала меняться жизнь в стране. Которую они же, собственно, так быстро и меняли…
У меня лето прошло под знаком «заботы о своем драгоценном здоровье». То есть я как бы одним глазом поглядывала на то, что творилось в стране и как воплощались «мои заветы», и даже периодически учиняла разборки по поводу срыва некоторых планов — но срывов было немного, да и почти все они сами по себе были «плановыми»: некоторые мои идеи воплотить было можно, но как именно — лично я себе представляла с большим трудом. Поэтому и к обещаниям «реализаторов» изначально относилась скептически: то есть если они планы выполнят, то и хорошо, а не выполнят — «ну я же говорил!»
Так что и «разносы» мои в основном сводились к «А я вас предупреждала! Так что собрались и принесли мне планы, хотя бы издали на правду похожие», а большую часть свободного времени я посвящала все же детям и себе, любимой. Вовка мне добавил почти двенадцать килограммов веса и я теперь старалась как можно скорее вернуться в норму. Что было сделать не очень-то и просто, потому что добрые врачи, которые меня окружили (я подозреваю, что по приказу Николая Семеновича и при явном попустительстве со стороны Лены) «диету» мне прописали такую, что нормальная-то баба еще с полпуда набрала бы. Но я-то не совеем нормальная, уже через месяц после родов вернулась к своим тренировкам. И в расчете на «будущую фигуру» стала придумывать новую «начальственную одежду». Сейчас как раз в моду начали входить женские брюки, так что где мне уже было развернуться. А чтобы «разворачиваться» было проще, я еще плотно пообщалась с товарищами из Минлегпрома. Наверное, им тоже про меня всякого рассказали, так что уже в начале сентября легпромовцы приволокли мне «для оценки» последние достижения советской текстильной промышленности. Домой приволокли, и очень, я бы сказала, передовые — что заставило меня сильно задуматься. Но задуматься все же «в положительном смысле»…
Глава 3
Почти все лето я провела в заботе о семье — а потом вдруг и совершенно внезапно наступила осень и уборочная страда. То есть все же сначала началась уборочная, а к осени стали ясны ее последствия — но как раз в начале сентября я смогла получить и даже немного проанализировать текущее состояние дел в сельском хозяйстве. И, откровенно говоря, очень удивилась тому, что узнала. И больше всего меня удивила советская сельхозтехника.
В СССР каждый год производилось свыше четырехсот тысяч тракторов, и трактора эти работали лет по десять минимум, а то и больше: например, в Ряжском районе на МТС были вполне работающие трактора аж сорок седьмого года выпуска. И трактора эти были надежными как трактора — собственно, и поговорка эта появилась вследствие высочайшей надежности советских машин. И в сельском хозяйстве (то есть на МТС) тракторов числилось два с половиной миллиона, причем — и я была полностью уверена в этом — все они были в рабочем состоянии.
А еще в СССР ежегодно выпускалось по сорок тысяч с небольшим зерноуборочных комбайнов — и вот они надежностью тракторов отнюдь не отличались. А отличались они совершенно противоположным своим свойством: средний срок жизни комбайна до поломки составлял менее чем три года. То есть не до такой поломки, что его требовалось ремонтировать, а до такой, после которой комбайн мог использоваться лишь в качестве металлолома. И вот что было интересно: конструктивно советские трактора были все же, по мировым меркам, довольно отсталыми — но вот сломать трактор было крайне трудно. А комбайны конструктивно были вполне современными — однако качество их изготовления просто вызывало восхищение героизмом механиков с МТС, которые заставляли эти груды металла хоть как-то работать.
А к комбайнам еще изготавливались соломоизмельчители: они должны были превращать солому в мелкую труху, подлежащую быстрому и простому запахиванию, чтобы она там в земле перегнивала. Но вот с ними было уже совсем грустно: я уж не знаю, кто «изобретал» эти чудища, но думал он точно не головой, а строго противоположной частью туловища: среднее время, требуемое для того, чтобы этот агрегат окончательно заклинило соломой во время уборки, составляло — по словам опрошенных комбайнеров — примерно полчаса. Поэтому эти агрегаты вообще старались к комбайнам не цеплять, а остающуюся после жатвы солому (если ее не собирали копнители) сгребали пресс-подборщиками. Но и это было не особенно страшно, интереснее было другое.
При комбайнировании потери зерна даже «по паспорту» составляли «до пяти процентов», а по факту часто и за десять выходили — потому в тех колхозах, где работать все же старались, большую часть зерновых просто скашивали, затем пускали на поля сноповязалки (или сразу сноповязалками убирали, если на ней имелась и косилка), а затем снопы эти перевозили на тока для обмолота. И таким образом в стране собиралось до двух третей зерна!
Правда, и от этого была некоторая польза, те же соломенные грануляторы прямо на токах и устанавливали, а заодно от генераторов запитывали и молотилки с электромоторами, однако простенькие подсчеты показывали, что трудозатраты от такой «эффективной механизации» втрое превышали необходимые. А если трудится народу больше, а выхлоп тот же самый, то, понятное дело, сельский пролетарий пролетает на две трети зарплаты. Соответственно, мужикам было глубоко плевать на свой «колхозный труд» и большинство старалось на жизнь себе заработать личным приусадебным хозяйством.
Меня больше всего смущало то, что и тракторные, и комбайновые заводы подчинялись одному и тому же министерству: Минсельхозмашу, и было совершенно непонятно, отчего такая разница в качестве продукции. Ну ладно, допустим гусеничные трактора делались на заводах, которые изначально строились как танковые, но Минский тракторный, Владимирский, даже Днепропетровский машиностроительный… хотя последний можно было бы и исключить, он входил в Общемаш — но точно такие же трактора, изготавливаемые в Минске, были даже лучше днепропетровских!