– Товарищ Пономаренко, я меня возникла серьезная проблема.
– Не справляешься? А я ведь говорил…
– Справляюсь, и даже лучше, чем хотелось бы. Я тут краткие тезисы составила, если вам потом захочется, можно будет и в первичку углубиться – но уверена, что вы не захотите, потому что именно вам это вообще не нужно. А вопрос срочный, и касается безопасности не всего, конечно, Советского Союза, но очень значительных его областей. А чтобы зря времени не терять, я сразу дам вам некоторые пояснения.
– А нельзя сразу к выводам перейти?
– Можно. Вывод у нас получается один: есть высокий риск того, что атомная станция у нас скоро взорвется. Какая именно, заранее не скажу, а видно это вот отсюда. Смотрите: вот у нас график – плановый график – изготовления корпуса реактора.
– И что не так?
– А вот это – оплата выполненных работ по изготовлению корпуса.
– Что, многовато выплатили?
– И вы туда же! Нет, работы оплачены полностью и в соответствии со сметой. Но если посмотреть внимательно, то оплата проведена после приемки этих работ…
– И правильно, заранее платить за работу – так никто и не почешется ее в срок исполнить.
– И все вы так же считаете, но речь вообще не об этом. Работа – и ее приемка – завершена на одиннадцать дней раньше планового графика.
– Значит, план перевыполнен был? Так это хорошо, что тебя смущает-то?
– Вот этот график рассчитывали профессиональные специалисты-атомщики, и они указали, что испытания корпуса под давлением должно производится в течение минимум четырнадцати дней. Смотрим по графику платежей за этапы работ и видим: гидроиспытания длились всего двое суток. А специалисты считают, что разные там непровары и дефекты в металле могут проявиться… могут быть замечены только после двухнедельного выдерживания корпуса под давлением. То есть если дефекты есть, то их за два дня обнаружить даже теоретически невозможно! Я не хочу сказать, что дефекты обязательно имеются, рабочие вполне могли корпус и без дефектов изготовить. Больше того, вероятность того, что дефекты вообще проявятся, составляют процентов десять, не больше. Но сейчас мы имеем то, что с вероятностью в десять процентов корпус реактора просто может лопнуть! Ну, не корпус, а трубы разные, их в реакторе овердофига…
– Это сколько?
– Это очень много. И если авария произойдет, то мы не только потеряем полностью всю атомную станцию, там еще вокруг нее сотни квадратных километров подвергнутся радиационному заражению посильнее, чем у японцев в Хиросиме и Нагасаки вместе взятым было. У японцев урана было двадцать кил и семь плутония, а тут ведь тонны урана! И плутония наработаются через год уже десятки килограммов! Десять дней экономии на испытаниях и вероятные потери в десятки миллиардов – это как?
– Ты это не шутишь? В смысле, не запугиваешь?
– Насчет миллиардов – точно нет. Я пока только выборочно проверила, так вот: такой же подход был и при строительстве реакторов АБМ в Северске, и, боюсь, то же самое и дальше происходить будет: Ефим Павлович по старой привычке времен создания наших бомб все план перевыполнить стремится, а в работе с атомной энергией никакое перевыполнение планов недопустимо! За перевыполнения нужно этих перевыполняторов по лагерям рассаживать! Потому что бомбы мы делали для супостата, и его не жалко – но атомную энергетику мы же делаем для счастья советских людей. Потому что даже не первая, а нулевая заповедь здесь одна: прежде всего должна быть обеспечена безопасность. А сроки, деньги – это все уже вторично.
– Ну, насчет денет ты не…
– Деньги можно заработать, а вот запасную жизнь заработать уже нельзя.
– Твои предложения?
– Пункт первый, он же последний: проверить по внутренней документации министерства, кто именно подписывал распоряжения на сокращение циклов испытаний. И по корпусу, и по трубопроводам, и по арматуре – у меня списочек составлен. И проделать это должна будет комиссия партконтроля. А когда будет понятно, кто эти приказы подписывал, виновного с должности снять и отправить на заслуженную пенсию… куда-нибудь в теплые края, все же он для Средмаша и обороны страны много сделал.
– Ты так уверена, что эти распоряжения отдавал лично товарищ Славский?
– Я просто это знаю…
– А откуда… а, ну да, конечно. Ты свое предложение в письменном виде имеешь? Я имею в виду с подробностями, кому и что конкретно проверять.
– Конечно, все вот в этой папочке сложено. Если появятся вопросы…
– Это уже потом, как проверку закончим. И спасибо, Светлана Владимировна, вижу, не напрасно именно вас… А еще что-то сейчас ко мне у вас есть?
– Нет, все, что хотела, сказала. Я пойду? Дел-то, сами знаете, невпроворот…
– Да-да, конечно. А мы, как проверку закончим, вам обязательно сообщим.
Да, похоже список кровных врагов у меня серьезно пополнился. Но бизнес есть бизнес: врагов за спиной оставлять нельзя. Живыми оставлять нельзя, хотя чаще всего это понимается все же в переносном смысле. К счастью в переносном…
Глава 25
Дел было, конечно, невпроворот, однако у Николая Семеновича аппарат работал как часы и лично у меня такое положение дел отторжения не вызывало. В обязанности «Первого зама по девятке» входило финансирование огромной кучи проектов по развитию предприятий, контроль за стройками, согласование поставок с миллионами миллиардов «внешних поставщиков» разного оборудования, в систему «девятки» не входящих, распределение миллионов заказов на различные научные исследования с разными научными институтами, как отраслевыми, так и академическими, согласование строительства кучи объектов жилсоцбыта по всей стране и тому подобное – но почти все эти работы проводились сотрудниками аппарата, а на мою, так сказать, долю оставалось лишь «стратегическое планирование». То есть меня не должны были терзать муки выбора того, класть ли в новых жилых домах паркет дубовый или можно было березовым обойтись, я должна была определять основные направления дальнейшего развития по сути дела всей оборонной промышленности страны. И стараться в рамках этих направлений не оставить страну с голым задом. Поэтому вопрос о том, куда товарищ Славский собрался потратить десять миллиардов, меня сильно заинтересовал.
То есть я примерно догадывалась куда: с юношества я помнила забавную расшифровку названия токамака Т-10: «строили его десять лет, потратили десять миллиардов рублей и он проработал десять секунд». Но пока Т-10 даже проектировать не начали, однако было понятно, куда в Средмаше утекают миллиардами народные денежки. Причем бездарно утекают: я ни секунды не сомневалась, что «традиционные» для Средмаша тысяча процентов накладных выглядит, если всерьез рассматривать важность и объемы совершенно необходимых научных исследований, еще и довольно скромно, но тем более там требовалось провести «оптимизацию расходов». Осень серьезную оптимизацию – и я, уже будучи совершенно уверена в том, что дни Славского на посту министра Средмаша сочтены (у Пантелеймона Кондратьевича отношение к «кадрам» было еще «сталинское», и за меньшие проколы люди с треском с постов вылетали), пригласила к себе на «поговорить» Игоря Васильевича. Правда, разговор получился несколько «односторонним», но по мне так очень даже полезным:
– Доброе утро, Игорь Васильевич, я очень рада что вы нашли время посетить меня. И на радостях спешу вас ознакомить с новым постановлением правительства, которое вас, мне кажется, тоже немного касается: с сегодняшнего дня запрещаются любые работы про проектированию новых токамаков.
– Но почему?!
– По простой причине: денег жалко. Я, конечно, вообще не физик, эту физику только в школе кое-как учила, и, вероятно, поэтому при чтении документации по вашему токамаку у меня возник простой вопрос: зачем вообще вы тратите деньги на такую фигню?
– Это не фигня! Термоядерный синтез скоро станет для человечества источником бесконечной дешевой и, что тоже очень важно, абсолютно безопасной энергии!
– Ваши тезисы выглядят крайне спорно. Насчет дешевизны особенно: товарищ Славский запросил на ваши исследования по токамакам пять миллиардов на следующие три года. А за пять миллиардов Советский Союз может на Луну человека отправить и вернуть его обратно. Тоже никому не нужный проект, но он хотя бы в пропагандистских целях выгоду принесет. А вот ваши работы по токамакам кроме прямых убытков ничего стране не дадут.
– Вы совершенно неправы! Ведь доступная в любых объемах безопасная энергия…
– И вам не стыдно? Сидите тут передо мной и нагло мне же в глаза врете. То есть я думаю, что врете, хотя могу и ошибаться. Поэтому я выдвину две причины, которые вызвали у меня впечатление о том, что вы в своих словах лукавите. И если вы хотя бы для себя будете в состоянии их опровергнуть, аргументировано, подчеркиваю, опровергнуть, то я это постановление просто не подпишу. Готовы выслушать мои аргументы?
– Да, конечно… – Курчатов, по всему было видно, он моих «замечаний» пришел в негодование, но как человек воспитанный, постарался взять себя в руки и приготовился слушать.
– Начнем с бесконечности энергии. Насколько я помню физику, при реакции синтеза из одного атома дейтерия и одного атома трития получается примерно семнадцать с половиной мегаэлектронвольт чистой энергии, так?
– Ну, в принципе все верно.
– То есть из одного моля дейтерия и одно трития у нас получается примерно сто мегаватт-часов чистой энергии, так?
– Совершенно верно, а ведь моль дейтерия – это всего два грамма…
– А теперь ответьте мне на простой вопрос: если для запуска реакции синтеза в достижимых на Земле условиях требуется температура плазмы свыше ста миллионов градусов…
– И такую температуру можно получить только в токамаке!
– Неверно, ее и в бомбе получить несложно. Но скажите мне: как вы собираетесь утилизировать энергию нагретой до ста миллионов градусов плазмы? Ведь при световом потоке с такой температурой любое твердое вещество испаряется быстрее, чем успевает нагреться. А той же Хиросиме в сотне метров от ядерного взрыва с температурой в несколько жалких миллионов все объекты, состоящие из легких атомов, просто испарились: люди, растения, вообще вся живность. А в десятке метров от взрыва даже сталь испарилась! У вас уже есть два токамака, вы в них хотя бы миллиона градусов достичь успели?