х воинов. Мы уже никогда не узнаем, что произошло – переел ли тойон Кею мухоморов ночью или заранее планировал обмануть русских…
Битва продолжалась целый день, к вечеру, потеряв почти половину воинов убитыми, люди тойона Кею отступили. Отряду Павлуцкого разгром крупнейшего войска «пеших чюхч» обошёлся в одного убитого казака и три десятка раненых. Но трофеи вновь были невелики – всего тридцать оленей и несколько пленных.
Итогом боёв Павлуцкого стало первое попавшее в столицу Российской империи подробное описание Чукотского полуострова. «Чюкоцкая земля кругом Анадырского носу, – писал драгунский капитан далёкому начальству, – самая пустая, лесов и никаких угодей в той земле, рыбных и звериных промыслов не имеетца, токмо довольно каменных гор да воды, а больши во оной земли ничего не обретаетца, и вышеписанные немирные чюкчи живут во оной земле при морях и питаютца нерпой и моржовым и китовым жиром и травой…»
До осени 1731 года экспедиция Павлуцкого прошла пешком по Чукотке, по горам, болотам и тундре свыше двух тысяч вёрст. Помимо трёх больших сражений с чукчами было множество мелких стычек, разорили немало их стойбищ. По подсчётам Павлуцкого убили 1452 взрослых чукчи мужского пола.
Но общий итог похода вызвал вопросы. В плюс можно было отнести лишь большие потери, нанесённые самой боеспособной части «настоящих людей», и возврат трофеев, захваченных чукчами при разгроме отряда Шестакова – русские отбили и знамя, и все три нарезные винтовки (это новшество чукчи так и не оценили), и дюжину железных кольчуг. Кроме того, из рабства у чукчей освободили 42 коряка и 2 русских (их имена и фамилии документы XVIII века сохранили до наших дней – Илья Панкарин и Анна Ворыпаева).
Но военное поражение и большие потери не сломили чукчей. Наоборот, осознав могущество надвигающейся России, они стали объединяться, и после похода Павлуцкого в последующих набегах на русские владения стали участвовать даже те дальние кланы чукчей, которые ранее никогда не покидали берега Чукотского моря.
Не решила экспедиция Павлуцкого и финансовый вопрос – ценных мехов, ради которых, собственно, и покоряли всю Сибирь, захватили до обидного мало, всего 136 «красных» лисиц и пять «сиводущатых» (один из самых дорогих мехов). Конечно, в Москве такая «пушная казна» стоила рублей 500, огромное богатство для одного человека. Но затрат на «Анадырскую экспедицию» это не покрывало даже на десятую часть.
Ещё за весь поход бойцы Павлуцого захватили свыше 40 тысяч оленей. Но в постоянных стычках с чукчами пасти эти полудикие табуны было невозможно, поэтому часть оленей съели, а большую часть просто растеряли. Вернувшаяся в Анадырский острог 21 октября 1731 года «экспедиция» привела с собой менее тысячи.
Война с чукчами оказалась сложной, дорогой, а главное – бесконечной.
Глава 17. Чукотские войны: Последняя песня тойона Наихню
Как погиб «русский начальник, весь одетый в железо», и чем закончилась самая северная война
Грандиозный по меркам дальневосточного Севера поход Павлуцкого лишь ненадолго прекратил чукотские набеги на соседей. Уже в 1737 году большой отряд «настоящих людей» дошёл даже до центральных районов Камчатки, в тысяче вёрст от «пограничной» реки Анадырь. В следующем году под Анадырским острогом чукчи уничтожили довольно крупный русский отряд – 8 казаков и 20 коряков.
В 30-е годы XVIII века русским даже пришлось построить несколько новых острогов по берегам и окрестностям реки Анадырь, делящей современный Чукотский округ почти пополам. Также попытались организовать регулярное патрулирование по этой пограничной реке – в короткий тёплый сезон на лодках, зимой на оленьих упряжках.
Перемирие вроде бы наметилось летом 1741 года – чукчи тоже устали от перманентной войны и в низовьях реки Анадырь вступили в переговоры с русскими властями. После того как капитан Павлуцкий, получив майорский чин, уехал на повышение в Якутск, обязанности коменданта Анадырского острога выполнял казачий сотник Василий Шипицын. 19 августа 1741 года он с семью десятками казаков на десяти больших лодках-шитиках в 150 верстах к востоку от современной столицы Чукотки встретил сотню лодок-каяков, на которых располагались дружины и родичи наиболее влиятельных чукотских тойонов.
Трое суток стороны вели невнятные переговоры. Нет, языкового барьера не было, переводчиками были родственные чукчам коряки, да и среди казаков уже хватало понимающих чукотские наречия (по крайней мере мужское наречие, ибо у чукчей женщины разговаривали по сути на отдельном языке). Несколько сибирских казаков вполне были способны почти без запинки произнести: «Игыр мыкычьыт энмэч энанмнылявынногьат эмыръавагыргык…»
Проблема была в ином – стороны жили в слишком разных мирах и просто были не в состоянии постичь психологию друг друга. Пока шли переговоры, одна из корякских пленниц, находившаяся в рабстве у чукчей, бегала на свидания к казаку Анкудинову и рассказала своему «ыгинны» (любимому), как ночью у костра среди своих воинов тойон Наихню, тот самый, чьё войско 10 лет назад потерпело поражение в первой битве с Павлуцким, пел длинную боевую песню… Рассказ об этой песне и стал причиной новой русско-чукотской войны.
Подстрочный перевод песни, пропетой свыше двух с половиной веков назад на берегу и ныне почти безлюдной Анадыри, сохранился до наших дней в казачьих отчётах, присланных позднее в Якутск и далёкий Петербург. Со слов толмача Анкудинова и безымянной корякской рабыни было записано: «Он де Наихню соберет всех роду ево северо-восточного моря людей и пойдет к восточному морю, откуда вверх по реке Анадырю, где будет российское войско, то оное смертно побьет, откуда сядет со своим войском в байдары яко на санки и пойдет вверх по Анадырю, а как будет подходить к Анадырскому острогу, то выйдет на превеликое озеро, на коем найдет гусей и уток, коих ничем другим как одною палкою приколотит, а когда войдет в острог, то во оном народу головы и шеи переломает, чем и всех погубит, а острог на огне созжет, и на российской земле со своим войском и оленными табунами будет жительство иметь, дабы и будущим ево в потомках родом было в похвалу, что он северо-восточного моря тоен Наихню российским местом завладел».
Скорее всего, это был обычный для чукотского мужчины-воина ритуальный напев, в котором он славил свою крутость и способность ловко убить всех – от уток до русских. Но старый и авторитетный тойон Наихню слишком красиво исполнил свою песню, оснастив её очень уж правдоподобными деталями.
И не менее опытный казачий сотник Василий Шипицын, всю свою жизнь воевавший с опасными чукчами, не стал долго размышлять над психологическими особенностями чукотского фольклора, а принял простые и действенные меры. На следующий день, когда тойоны во главе с Наихню приплыли продолжать странные переговоры (русский сотник уже считал их отвлекающим манёвром), казаки всех зарезали.
«Немирных чюкч искоренить вовсе…»
Растерявшись от потери старейшин, остальные чукчи уплыли без боя. Но, естественно, с тех пор считали себя в состоянии вечной войны, надолго отказавшись от любых мирных контактов. И спустя десятилетия, когда русские власти предлагали переговоры, чукчи отвечали отказом, напоминая про сотника Шипицына.
Власти Российской империи попытались окончательно решить чукотский вопрос силой. В феврале 1742 года по предложению иркутского вице-губернатора Лоренца Ланга (кстати, бывшего шведского офицера, попавшего в плен еще под Полтавой и прижившегося в России) Сенат в далёком Петербурге издал указ: «На оных немирных чюкч военною оружейною рукою наступить и искоренить вовсе…» Тех же, кто сдастся в плен, предполагалось насильно переселить в Якутию.
Для реализации этих планов на Чукотку вновь возвращался Дмитрий Павлуцкий. Получив чин майора и должность якутского воеводы, этот опытный борец с чукчами к тому времени был «сильно болен ногами», суровый климат Севера довел его до ревматизма. Но за выполнение задачи майор взялся с прежним рвением.
Тем более что сами чукчи не позволяли забывать о себе. На исходе зимы 1742 года их крупный отряд недалеко от Анадырского острога напал на коряков, убив 8 «князцов», глав корякских родов. Через год чукчи вновь появились здесь, 28 февраля 1743 года они угнали табуны корякских оленей. Бросившийся за ними в погоню отряд в 40 русских и коряков попал в засаду превосходящих сил чукчей, и, как позднее докладывалось иркутскому и петербургскому начальству, «едва от них отстоялись с великою нуждою».
Грабительские набеги «настоящих людей» не только подрывали авторитет российской власти, оказывавшейся неспособной защитить своих «ясачных» подданных, но и напрямую задевали интересы русских обитателей Анадырского острога, который во многом обеспечивался пропитанием за счет корякских оленей.
Из-за огромных расстояний и тяжёлого климата подготовка к новым походам Павлуцкого заняла два года. Только 2 февраля 1744 года его «партия» из 40 солдат, 367 казаков, 170 коряков и 67 юкагиров (всего вместе с самим майором 646 человека) отправилась «искоренять немирных чюхч». Для перевозки людей, провианта и снаряжения, а также для питания в далёком походе было мобилизовано свыше 5000 оленей. На вооружении этой гигантской по меркам Крайнего Севера армии, помимо ручного огнестрельного и холодного оружия, имелась даже одна «пушка железная малая».
Пройдя за месяц по тундре свыше 300 вёрст, только 2 марта севернее устья реки Анадырь отряд Павлуцкого настиг первые кочевья чукчей. От пленных узнали места стойбищ «главного тоена Тентиона» – их нагнали и разгромили через две недели где-то севернее современного чукотского посёлка Канчалан.
В битве погибли 106 чукотских воинов во главе с самим тойоном Тентионом. Его жена умерла от пыток – как описывалось в донесении Павлуцкого, «по распросам на огне зжена», русскому отряду требовалось добыть информацию о других чукотских кочевьях. Один же из маленьких сыновей Тентиона позднее вместе с другими пленными попал в Якутск, там его вырастила жена Павлуцкого, в крещении мальчик получил имя Николай и позднее стал известным исследователем Крайнего Севера, получил чин русского офицера и дворянское звание.