В конце XVII столетия особо качественный соболь добывался уже на две тысячи вёрст юго-восточнее, в Забайкалье, в районе Баргузинского острога. Когда в 1681 году «служилые люди» острога начали распахивать окрестные пашни (хлеб в Сибири был очень дорогим дефицитом), то из Сибирского приказа, своеобразного министерства, руководившего всей Россией к востоку от Урала, пришёл официальный запрет на хлебопашество, дабы «лесов под пашню не сбили и не жгли и от того бы де зверь не переводился… А впредь пахать не велеть».
Запрет на хлебопашество в Забайкалье был обоснован тем, что Баргузинский острог отправлял в Москву особо качественных соболей. Если соболи из других мест шли в столице по 2–4 рубля за штуку, то «чёрные баргузинские» соболиные меха легко достигали рекордной цены в 25 рублей за шкурку. Для сравнения жалованье простого казака в острогах Сибири тогда равнялось 5 рублям в год.
Но в конце XVII века, накануне воцарения Петра I, русский меховой экспорт постигли не только экологические проблемы, но и удары от изменения мировой экономической конъюнктуры. Дело в том, что в Западной Европе впервые за тысячелетие сократился спрос на пушнину. Это было связано с тем, что, во-первых, европейские мануфактуры наконец стали массово производить качественные шерстяные ткани, а во-вторых, в Западную Европу были налажены поставки пушнины из Канады.
Самый ныне крупный город Квебека, Монреаль, был основан французами именно как поселения для пушной торговли с индейцами ирокезами и гуронами. Уже к 70-м годам XVII столетия здесь возникла крупная меховая ярмарка, поставлявшая пушнину, в основном ценных бобров, через Атлантику в Европу. Так канадский бобр стал конкурентом русского меха – именно поэтому императору Петру I пришлось начать экономическую модернизацию России, почивать далее на сверхдоходах от меха было уже невозможно.
Правда, соболь в Канаде не водился, а лучшие шерстяные ткани всё же не могли полностью вытеснить русскую белку и тем более ценные меха куниц и тех же соболей. Благодаря этому русский пушной экспорт в Европу заметно сократился, но не исчез.
В целях сохранения сверхприбылей от меховой торговли Россия попыталась найти для своего пушного экспорта новые рынки сбыта. И здесь правительству царя Петра I улыбнулась удача в виде практически бездонного рынка Китая.
В своё время отец императора Петра, царь Алексей Михайлович, сознательно отказался от войны с Китаем за земли по берегам Амура. Эта территория была уже неплохо освоена сибирскими казаками, довольно успешно отбивавшимися от наступления китайских войск империи Цин. Но еще в 1654 году на Амур с целью разведать перспективы добычи соболя в этом регионе был направлен «сын боярский» Федор Пущин. Он добросовестно изучил вопрос и вполне честно отписал в Москву, что на Амуре нет «достаточного количества соболей». Действительно, соболь здесь был истреблен аборигенами веками ранее для поставок ценного меха в былые китайские империи. Основные центры добычи соболя тогда располагались существенно севернее, на просторах современной Якутии и Магаданского края.
Именно по этой причине Москва отказалась от соперничества с Пекином за берега Амура и отдала эти земли китайцам по Нерчинскому договору 1689 года. Земли на северном берегу Амура войдут в состав России лишь на полтора столетия позднее. Однако этот договор позволил Москве начать торговлю с богатым и многолюдным Китаем.
Собственно России тогда нечего было предложить Китаю, кроме своих мехов. Однако именно меха нашли в Поднебесной высокий спрос. Китай тогда был и самым населённым и самым богатым государством мира. Весь XVIII век он в обмен на свой шёлк, чай и фарфор получал от западноевропейских купцов значительную часть серебра, добывавшегося тогда в основном в испанских колониях Южной Америки. И часть этого пришедшего от европейских коммерсантов серебра в свою очередь поступала из Китая в Россию в обмен на сибирские меха.
Первые полвека торговля с Китаем являлась государственной монополией. Только после 1762 года Петербург разрешил российскому купечеству свободно торговать с китайцами всеми видами «мягкой рухляди». Однако в целях сохранения в России серебра власти запретили покупать китайские товары за серебряную монету, их полагалось обменивать на меха или иные товары.
В конце XVIII века, с 1792 по 1800 год, пушнина составляла 70–75 % всех русских товаров, поставлявшихся в Китай. Главным видом русского меха, шедшего в Поднебесную, была всё та же дешевая белка. Только из одного Верхнеудинского острога ежегодно вывозили в Китай до 400 тысяч беличьих шкурок. В Кяхте, на территории современной Бурятии, где была организована постоянная русско-китайская ярмарка, с 1768 по 1785 год почти ежегодно продавалось белки от 2 до 4 миллионов штук. В 1781 году здесь было продано китайцам в обмен на серебро рекордное количество – 6 миллионов шкурок белки (это на порядок больше, чем объемы максимального экспорта Новгорода в Европу в средние века).
После белки устойчивую позицию в экспорте пушного сырья в Китай занимал горностай. С 1768 по 1785 год в Кяхте ежегодно продавалось от 140 до 400 тысяч шкурок горностая. И естественно, особо ценным предметом русского вывоза в Китай оставался соболь – в 70-х годах XVIII века в Кяхте продавалось от 6 до 16 тысяч соболиных шкур ежегодно.
За счет торговли с Китаем русские власти, буквально накануне наполеоновских войн, сумели компенсировать снижение спроса на пушной товар в Европе. Всё это чрезвычайно напоминает современные попытки Российской Федерации в условиях противостояния с Западом переориентировать поставки сибирских нефти и газа в Китай.
Глава 19. «Товарищи по жене…»
Как анадырский казак Кобелев развлекал царицу рассказами о групповом браке
В самом начале 1793 года в Петербург из Гижигинского острога, располагавшегося у северных берегов Охотского моря, прибыл казачий сотник Иван Кобелев. Этот родившийся на берегах реки Анадырь потомок русских первопроходцев стал первым человеком, кто в столице Российской империи произнёс несколько фраз на «лыгъоравэтльэн йилыйил» – языке чукчей.
Чукотка и в наше время для европейской части России кажется далёкой, тогда же она воспринималась почти как другая планета, страшно дальняя и недоступная. В Петербурге хорошо помнили, как всего четверть века назад получали с противоположного конца огромной империи дурные вести о боях с непокорными чукчами. Поэтому немало поживший на Чукотке казак Иван Кобелев обратил на себя внимание самой императрицы Екатерины II.
«Между собою по согласию жёнами меняются…»
Кобелеву было о чём рассказать русской царице. Впервые он пересёк всю «Чукоцкую землю» ещё в 1779 году, добравшись даже до островов Диомида, лежащих в Беринговом проливе ровно посредине между Чукоткой и Аляской. Спустя десятилетие Иван Кобелев вновь отправился к чукчам и прожил у них три года, кочуя по всему полуострову. Летом 1791 года он с двумя десятками чукотских охотников и рыбаков добрался на байдарках до американского берега, пообщавшись с местными эскимосами.
Казачий сотник Кобелев стал первым из русских, кто по своей воле прожил несколько лет среди аборигенов Чукотки, хорошо изучив их язык, нравы и быт. Впрочем, русский казак по имени Иван был изначально не чужд чукчам, он считался их дальним родичем. Хотя по отцовской линии Кобелев был потомком русских первопроходцев, его дед когда-то был первым «приказчиком» на Камчатке, но мать была из местных женщин корякского рода, связанного дальними семейными узами и с чукчами.
В юности Иван Кобелев поучаствовал в нескольких военных походах против «немирных чукоч». Именно он стал первым грамотным человеком, прожившим несколько лет в чукотских семьях. Он же провел первые научные наблюдения на Чукотке – регулярно записывая в тетрадь сведения о климате и погоде. Он же фактически стал и первым русским дипломатом среди чукчей, уговаривая их тойонов-вождей принять русское подданство и вместо бесперспективной войны выгодно торговать с Россией.
За исследования на Чукотке царица Екатерина II наградила Ивана Кобелева офицерским чином и особой золотой медалью – с портретом самой императрицы и надписью: «Гижигинской команды сотнику порутчику Ивану Кобелеву в воздаяние заслуг, оказанных им при северо-восточных экспедициях».
Но помимо научного и политического значения путешествий Кобелева на царицу явно произвели впечатление его рассказы об особенностях семейной жизни на Чукотке. Казачий сотник стал первым очевидцем, кто лично наблюдал и подробно описал существовавший у аборигенов групповой брак: «Как оленные, равно пешие чюхчи между собою по согласию женами меняются… Которые сластолюбивы, меняются с пятнадцатью человеками и в том между собою никакого зазрения не имеют…»
Можно только гадать, какое впечатление произвёл такой рассказ на Екатерину II. Стареющая царица сама отличалась вольными нравами, легко меняя юных фаворитов, так что особенности чукотского брака наверняка позабавили её. Описанный же Кобелевым феномен группового брака позднее не раз наблюдался путешественниками и этнографами, получив особое название – «товарищество по жене».
«Товарищи по жене…»
«Товарищество по жене» – фактически прямой перевод с чукотского термина «н’эв-тумгын». На языке аборигенов Чукотки: «н’эвъэн» – жена, а «тумгытум» – товарищ. Суровые условия первобытной жизни кочевников Крайнего Севера породили такую необычную форму семейной жизни.
Вот как её описал Карл Мерк, немецкий врач на русской службе, участвовавший в экспедициях на Чукотку и Камчатку в конце XVIII века: «Мужья договариваются, чтобы таким способом укрепить свою дружбу, спрашивают согласия жен, которые редко отклоняют такую просьбу… Обмен женами чукчи обычно ограничивают лишь одним или двумя друзьями, нередки, однако, примеры, когда такого рода близкие отношения поддерживаются со многими…»
Сторонним наблюдателям этот обычай первоначально казался мужским произволом или банальным развратом, но даже они отмечали, что в таком групповом барке чукотские женщины отнюдь не были бесправным объектом. Вот как писал о семейной жизни чукчей Фердинанд Врангель, лейтенант русского флота, в 1820–1822 годах проехавший на собачьих упряжках по всему северному побережью Чукотки: «Несмотря на крещение, богатые чукчи имеют по две, по три и более жен, которых они по произволу берут, оставляют и меняют на некоторое время на других. Несмотря на то, что женщины считаются здесь рабынями, судьба их