Я отметил, как сначала стала притоптывать ее левая босая ножка, что не замечала ни промозглого холода, ни колючести усыпанной хвоей осенней почвы. Затем правая. Затем все тело Полины изогнулось, переплелось, выстрелило, перенеслось, скрючилось, распрямилось…
Кажется, травы, сгоревшие в костре, добавлены не просто так. Полину будто выворачивало изнутри, заставляя двигаться без остановки и одновременно возвещать в пространство:
– Альфалиэль! Ты понимаешь, Странник ближе к тебе, чем все мы, твои земные сестры, твои избранные жены, твои все еще неразумные дети, делающие по указанному пути первые шаги. Он тоже хочет познать тебя. Познать, насколько сумеет. А сумеет ли и как – твоя воля, всесильный и всевидящий. О, Альфалиэль!
Между кострами как будто белоснежно-оранжевый вихрь возник. Он умудрялся быть везде одновременно. Девушка превратилась в еще одно огненное кольцо между двумя кострами.
– Нас было много, имелся выбор, сейчас выбора нет. Не суди строго сестер, увязших в глупых проблемах. Они очень хотели прийти, ты же знаешь. Да, они более земные, чем нужно, но у них все впереди, Альфалиэль. Посмотри на меня, всеобъемлющий и вездесущий! Я же здесь! И в час, когда свет сменит тьму…
Она сжалась пружиной, завертелась на месте, бормоча что-то несвязное. Лицо снова вскинулось к молчаливо внимающим небесам, что никак не проявляли своего отношения к происходящему:
– Каждая из нас… и все вместе… мы все твои, чудесный и непознаваемый Альфалиэль!
Мне даже не верилось, что можно двигаться так. А Полина металась, как в бреду, выкрикивая новый и новый бред:
– Любая из нас готова отдать все, но я готова отдать больше! Не только настоящее, но и будущее! Прими мою жертву, могучий и ненасытный! Одари меня счастьем! Явись!
Пространство просто взорвало последним криком, и Полина бессильно упала на землю. Шальные глаза огляделись и стали медленно возвращаться в ничуть не изменившуюся действительность.
Над горизонтом занялась заря нового дня. Тьма отступила. Костры догорали, а их свет совсем потерялся в обступившем розовеющем мареве.
– Альфалиэль! Каждую полную луну мы здесь, где ты ждешь нас! – уже другим голосом, поникшим и надтреснутым, объявила она мирозданию. – И будем там, где скажешь, пусть даже мир перевернется, и моря выйдут из берегов! Альфалиэль! Будь с нами в беде и радости, раздели счастье, помоги в горести! Утешь страждущего, накорми голодного, спаси умирающего! Альфалиэль, родной и непознаваемый, далекий и близкий! Альфалиэль, чудесный и невозможный! Я здесь! Я всегда здесь, была, есть и буду здесь! Я – твоя, только твоя, Альфалиэль!
Этот исторгнутый вопль души тоже остался без ответа.
Полина повалилась спиной на землю. Взгляд с тоской упорхнул в неведомые миры, руки безвольно раскинулись, вздымавшаяся грудь напоминала вулкан перед извержением. Когда ее сердце перестало рвать грудную клетку, а дыхание чуть успокоилось, девушка тихо спросила:
– Странник, ты здесь?
– Да.
Девушка долго размышляла.
– Ничего не видел?
– А что должен был увидеть?
– Значит, не видел, – сделала она вывод.
– Он не явился? – на всякий случай уточнил я.
Тоскливая гримаса была ответом. Потом последовало словесное подтверждение:
– Ты бы увидел.
Девичий взор печально уставился в небо – на выпучившуюся желтую луну, плывущую в светлой дымке. На предрассветный мрак, хищно огрызавшийся на противоположном зареву горизонте.
– Странник. Прости… Не мог бы ты теперь на некоторое время отвернуться… точнее, не смотреть? Конечно, если твоя физиология позволяет такое.
Я поперхнулся. Боже, за какое существо она меня принимает?
– Я собираюсь раздеться, – спокойно и деловито продолжила Полина, – а у тебя мужской голос. Мне будет некомфортно.
– Конечно, я могу не смотреть, – быстро согласился я.
Тем более, что она никаким образом не сможет узнать, смотрю или нет.
От таких мыслей самому стало стыдно.
– Но нужно ли? Я уже видел тебя… вас… летом.
В конце я позорно смешался в мыслях о сорванном ритуале, погоне и моей не последней роли в этом.
– Видел? – Полина на секунду задумалась. – Видел все? От начала до конца?
– Да. – И зачем-то добавил: – Один раз.
– Что ж…
Подцепленный пальцами, просторный льняной балахон пронесся снизу вверх по открывавшейся фигуре и упал на землю – сморщенный и никому не нужный. Напоминающий меня. Меня тоже воспринимали как предмет обстановки, хоть и говорящий. Как туман или ветер.
Впрочем, все посторонние мысли быстро свернулись калачиком и уснули, жить остались только глаза – полной жизнью, самой что ни есть полнокровной. Потому что как на такое не смотреть? Это преступление против человечности, за которое нужно судить, как за убийство прекрасного или насилие над беззащитным!
Полина двинулась вниз, к воде.
– Ты собираешься… купаться?! В такую холодрыгу?
– Мы всегда купаемся, это часть ритуала. – Она на миг обернулась, лицо было предельно спокойным, взгляд отстраненным. – Это освежает и бодрит. А после воды снаружи будет казаться тепло.
Босые ступни прошелестели к блестящей глади, Полина улыбнулась всему миру – и мне как его неотъемлемой части, и чувственный силуэт, в данный миг желанный просто до колик, погрузился во впившуюся ледяными иглами стихию. Девушка бормотала какие-то необходимые случаю слова, словно заклинания. Снова: «Альфалиэль, сестры, я, любая, каждую луну…»
Шаг за шагом Полина погружалась все глубже. Я глядел и почти реально ощущал покалывающую тьмой и холодом обволакивающую вязкость. В такую погоду ни я, ни кто другой достаточно вменяемый не рискнул бы по своей воле лезть в реку, а тут – хрупкая девушка с ласковыми тонкими плечами, стройным станом и…
Я перевел взор выше. Хрупкая-то хрупкая, выстрелило в мозгу, а за своего Альфалиэля – в огонь в воду. Вот бы меня так обожали.
В посеребренной искорками тьме смутно мелькало недавно скрытое, будоражило кровь безумием доступной недоступности, будило фантазию… а потом всеми силами загоняло ее обратно, опять в то стойло, откуда лучше бы ей носу не казать.
Олицетворение женственности и жертвенности. Она божественна, сказал я себе. И повторил, смакуя на языке и вникая во все смыслы. И еще раз. И снова, чтобы вспомнить и осознать, что в моих устах такой комплимент рождается только в самом крайнем случае.
Божественна. Желанна. И абсолютно недоступна, как мечта ребенка стать большим в одночасье.
Потому что ее любимый мужчина – бог.
Вот так влип.
Прямо из воды Полина произнесла, привычно обращаясь в никуда:
– Странник. Приходи сюда завтра. Поговорим еще. Сможешь?
– Конечно! – вырвалось у меня раньше, чем раскрылся рот. – С удовольствием!
– В полночь? Или… Сможешь раньше? Часов в одиннадцать?
– Как скажешь. За тобой зайти?
Полина вспомнила свой полет:
– Да, зайти. Замечательная идея.
– Куда?
– Домой не надо. Я выйду на луг со стороны колодца.
Ночная купальщица умолкла.
Другая на ее месте утопила бы меня в вопросах. На которые я не знал бы ответов. Поэтому с Полиной было легко. И приятно.
Она вдруг виновато улыбнулась.
– А сможешь назад меня тоже – по воздуху? Не слишком бессовестно ломаю твои планы?
– С радостью! – выдалось как на духу.
И было рождение Афродиты из вод, затем восхождение и полет.
В общем, денек удался на славу.
Глава 4
Довольный, как слон после кормежки, я лихо подрулил к дому. Все замечательно. Оконные защелки, как просил, Челеста открыла.
Внутри меня ждал сюрприз. Моей напарницы не было. Заскочив через подоконник, я промчался по всем комнатам. Куда она могла пойти и зачем? Ее похитили? Для воздействия на меня, чтобы вернул то, чего у меня нет? Сусанна ведь знает…
Да, она знает. А вот ее папаша – нет.
Я облетел все прилегающие улицы. Потом следующие. Потом долго носился по городу, заглядывая в каждую подворотню. Пусто. Я вернулся в квартиру. Прэлэстная ситуация.
Тупо раскачиваясь взад-вперед, я сидел в кресле. Никаких вразумительных мыслей не приходило. Бедная итальяночка, как можно было оставить ее одну в незнакомом мире, в чужой стране, где у меня проблемы с законом и теми, кто считает себя вне его?
Стоп, есть способ что-то узнать. Я вскочил, впрыгнул в корабль, велел спуститься и заглянул в окно первого этажа. Вечный дозорный нашего двора не спал. Точнее, не спала. Она сидела перед телевизором.
Я глянул на часы и чертыхнулся. Уже день. Даже не заметил, как пролетело время.
Светиться перед камерой на входе в подъезд нельзя, пришлось вновь подняться до окон квартиры. Я пронесся через нее насквозь и спустился по лестнице на первый этаж – пользоваться лифтом показалось опасно: куда бежать, если что?
За нужной дверью задребезжал звонок, сразу послышалось, как грузное тело прошаркало к двери.
– Кто? Кого?
– Баба Нюся! Это Олежик из сто седьмой.
– Олежа? – Для нее я всегда оставался маленьким неуемным сорванцом с верхнего этажа. – А тебя искали. Какие-то люди. Потом милиция.
– Полиция, – поправил я. Но бабу Нюсю такие тонкости не волновали. – Я знаю. Пришел спросить, здесь ничего в подъезде или на улице необычного не происходило?
– А чего натворил? Небось опять изделия номер два водой наполнял и бомбардировку устраивал?
Донесся сухой рваный смех.
– Баб Нюсь, я вырос уже. Смотрите, какой большой. И спрашиваю не о своих проделках. Говорят, что-то было у дома. Вы же всегда все знаете, расскажите, пожалуйста.
– Ну, заходи, присаживайся. – Дверь отворилась, баба Нюся пропустила меня внутрь. – Чаю?
– Спасибо, только что пил. Что вы видели?
Я старался вести себя предельно вежливо и аккуратно, как граф на императорском приеме. Иначе можно так попасть…
Боевая старушенция много лет гоняла нас, пацанов, как голубей, и всячески крыла за каждую провинность. Острая на словцо и тяжелая на руку, сейчас она подуспокоилась, с возрастом скандально-силовые методы ушли в прошлое и сменились скрытым наблюдением. На последнее я и рассчитывал.