– Насколько глубокий? – Я вошел в роль.
– Наши деревенские на своих колымагах ездят, и ничего.
– Тогда, да.
Филька огляделся на открывшейся полянке. Место, видать, знакомое. Разворошенная листва полетела в сторону, под ней обнаружилось старое кострище.
– Помогай, водила с Тагила.
Мы с ним накидали хвороста и сухостоя. У парня нашлись спички, а пока он разжигал, я присел на упавшее дерево около девушки.
Филька мгновенно нарисовался рядом, его широкий зад втиснулся между нами. Втроем стали смотреть на костер. Повеяло теплом.
– Будете? – Филька достал из-за пазухи фляжку.
Пахнуло спиртом. Полина отвернулась. Я тоже отказался.
– Ну, что б всем всё и всегда. – Филька отпил. – С божьей помощью, не пропадем.
Он умолк.
– Ты веришь в бога? – обратилась ко мне девушка.
Филька настороженно заерзал. Я ответил:
– Если имеется в виду, что сильно религиозен или воцерковлен, то нет.
– А как – да?
– Видишь эти ботинки? – Я вытянул ноги. – Их сделал обувщик. Я его не знаю, никогда не видел, вряд ли когда-то увижу, но знаю, что он существует. Потому что существуют ботинки. Так же с миром вокруг.
– Его зовут Альфалиэль, – сказала Полина.
– Знаете что, ребята. – Происходящее надоело Фильке, он поднялся. – Пошлите-ка в деревню.
Раскиданный костер, умирая, обидчиво зашипел, в ответ был затоптан сапожищами и присыпан землей. Девушку подняли насильно, я двинулся замыкающим.
– Все, что мы знаем о мире – только думаем, что знаем, – произнесла Полина как бы в сторону, плетясь за прокладывавшим дорогу парнем. – Все придумано торгашами от религий – в борьбе за деньги и влияние. Сами религии. Их история. Соответственно – история мира. Истории нет, все врут.
– Ты сторонница альтернативной истории?
– Они тоже врут. Потому что основываются на тех же фактах, только толкуют иначе. А факты – не факты, просто историки договорились считать их фактами.
– Хватит человеку голову морочить, – встрял шагавший напролом Филька. Сквозь зубы вылетел смачный плевок.
– Почему, мне интересно, – сообщил я, ступая след в след за Полиной.
Кто-то скажет, что фуфайка и сапоги не красят женщину. Пусть так и думают, мне их жаль. Красивую женщину красит все. Красота не в линиях, она в том, как их видят. Я видел не фуфайку, а красоту, и никто никогда не сможет доказать, что это не так. Так. Свидетельство – перед глазами.
Девушка улыбнулась поддержке.
– Тогда пример. Слышал про Александрийский маяк?
– Одно из семи чудес света, – кивнул я.
– Расскажу его судьбу по официальным источникам. Подчеркиваю – по всеми признанным. Триста шестьдесят пятый год нашей эры – землетрясением разрушен сто восьмидесятиметровый Александрийский маяк. Четырехсотый год. Маяк упал. Шестьсот сорок второй – по арабским источникам, маяк спокойно выполняет свою функцию. Примерно семисотый – маяк снова уничтожен. Семьсот девяносто шестой – маяк остался без верхушки. Восемьсот пятидесятый – маяк сносят в поисках клада, что будто бы зарыт в подземелье. Восемьсот восьмидесятый – верхушку маяка переделывают в мечеть, но ее рушит налетевший ветер. Девятьсот пятьдесят шестой – землетрясение уничтожает верхушку маяка, остальное идет трещинами. Тысяча сотый год – от маяка ничего остается после землетрясения, на его месте воздвигают мечеть. Тысяча сто семьдесят пятый – европейский нотариус Бурхард, который ехал к Саладину, описывает спокойно действующий маяк, а в тысяча сто восемьдесят третьем это удостоверяет путешественник ибн-Джабар. Тысяча триста третий – маяк снова падает во время землетрясения. Тысяча триста двадцать шестой – это уже просто смешно: маяк снова падает во время землетрясения. Тысяча триста семьдесят пятый – уже не до смеха: маяк в седьмой раз разрушен землетрясением. Причем, надо заметить, за все время никто ни разу его не восстанавливал. Падает всегда один и тот же, тот, древний. Тысяча четыреста восьмидесятый…
– Еще не все?!
– В этом году султан Египта из развалин маяка строит форт, что сохранился поныне.
– Уф… – вздохнул я с облегчением.
Даже Филька улыбнулся.
Полина продолжила:
– На карте тысяча пятьсот семьдесят пятого года маяк стоит на месте. На карте тысяча шестьсот восемьдесят третьего – тоже, напротив дворца правителя, даже отражения в воде нарисованы. Карты детализированы, все остальные постройки стоят на своих местах, не доверять картографам резона нет.
– Как это понимать?
Девушка пожала плечами.
– Спроси у историков.
– Пришли, – остановился вдруг Филька. – Вон твоя дорога.
Мы оказались на окраине Запрядья. Полина бегом бросилась к своему дому.
– Спасибо, – сказал я, не особо рвясь отправиться в указанном направлении.
Пришлось. Через пару десятков метров, когда меня скрыла тьма, я побежал через лес назад и успел увидеть, как Филька, не догнав девушку, чертыхнулся и отправился к себе. Тогда я вышел на тропу, которой прибыли, глянул в дремучую тьму… и вздохнул, кляня себя.
Существует в мире замечательное правило: сначала думать, потом делать. И еще одно: чтобы легче найти, запоминай, где оставил.
Глава 8
Корабль я нашел под утро. Едва не отчаялся. Каким-то чудом в нужный момент свернул в нужную сторону – вот он, голубчик, ждет, миленький. Может не чудо, а медальон заставил меня свернуть? Знать бы. Если да, то у меня появится недурной навигатор. Только б инструкцию где-то найти, потому что практиковаться во вторичной потере и обнаружении невидимого корабля не хотелось.
Я вздремнул часик – больше не смог, подняли жажда жизни и виртуальное шило с другой стороны переда. Рановато, конечно, но следовало позвонить Анюте. Я включил телефон.
– Привет. Это Олег.
– Привет! А у нас новости. Представляешь, он пришел с повинной. Владелец машины. Никакого угона не было. Теперь под подпиской о невыезде ждет суда. А нам с мамой он оплатил операцию в Германии, уже собираем документы!
– Видишь, как все замечательно устроилось.
– Следователя сменили. Прежний ушел в запой.
– Бывает. Надеюсь, новый окажется честнее.
Поколебавшись, Анюта решилась:
– Это ты устроил?
– Неважно. Счастлив, что у тебя все налаживается.
Я собрался отключиться, она остановила:
– Постой. Ты спрашивал…
– Если думаешь, что я только поэтому… До свидания.
– Да подожди же. – Девушка грустно помолчала. Наверное, собиралась с силами. – Там только ужасные слухи. Катенька рассказывала…
– Катенька?! – Словно утюгом огрели. – Такая…
Я возбужденно обвел рукой в воздухе воображаемый силуэт. Ладонь нарисовала что-то невысокое, крепенькое и аппетитное. Вспомнив, что собеседница не экстрасенс и жестов не видит, пояснил:
– Смешливая, тихая, лет пятнадцати?
– Шестнадцати. Моя двоюродная сестра. Ты ее знаешь?
Я поперхнулся.
– Видел.
Анюта немного помолчала, но, в конце концов, продолжила:
– Некоторые деревенские девушки…
– А замужние?
Анюта нервно отреагировала:
– Ну да, а что? И замужние тоже. Они объединились в этакий… кружок по интересам.
– Если боишься сказать, что они там танцуют раздетыми, то не стесняйся, это я уже знаю.
– Да, и это тоже, – обреченно подтвердила Анюта, кажется, где-то в далекой дали вспыхнув, как тополиный пух от спички. – А позволь узнать…
– Откуда знаю? Пролетал мимо… на вертолете. Случайно увидел. Собрались, мантры поют, руками машут. Так в чем состоит главный интерес?
– Стоп. Ты сказал, видел Катеньку?
– Ну.
– Значит… она тоже?! – голос Анюты задрожал. – Аська, мерзавка… Предупреждала ведь ее, чтоб и мысли такой… – Девушка внезапно вспомнила про меня. – Аська – тоже двоюродная сестра, только старшая.
– Так для чего они…
– Новый взгляд на мир. Новое мироощущение. Новая история. Этот голос, что возникает прямо в твоей голове…
– Ты тоже слышала его?!
– Все! Больше ничего не скажу! – Во вдруг накатившем бешенстве Анюта отключилась.
– И тебе до свидания, – сказал я умолкшей трубке.
Интересно, заметит ли, что с вертолета я узнал имя ее сестренки. Вряд ли. А если и заметит?
Корабль взял курс на город, и уже через минуту я входил на стрельбище.
– Привет. Пролетал мимо, решил проведать. Челеста освоилась? С обязанностями справляется? Как ей здесь? Думаю, скоро заберу.
Пропуская, Руслан как-то странно глянул на меня, взгляд убежал в сторону.
Сердце сжало тисками. Ноги едва не перешли на бег. Полы оказались гулкими и отдавали сотрясающими басами. Или это был пульс? Дверная ручка каптерки почти выворотилась с мясом, хотя была не заперта. Дрожавшая Челеста, вся в слезах, забилась в угол дивана как в последнее прибежище. Голова даже не приподнялась посмотреть, кто пришел.
– Челеста?! Что с тобой?!
Неверяще вскинулись красные глаза, и девушка с рыданиями кинулась мне на шею. Пришлось подхватить на руки, чтоб не рухнула на подкосившихся ногах.
В двери осторожно возник Руслан.
– Это не я, – первое, что сказал он. – Сейчас все расскажу. Просто послушай.
И я послушал. С содрогающимся тельцем в руках. С ядом в крови. С жжением в жаждущих действия ногах.
– Я работаю посменно, – быстро говорил Руслан, – то менеджером в автосалоне, то здесь. И Лаврик, мой сменщик, так же.
Я не стал уточнять, имя это, прозвище или фамилия. Успею. Я слушал.
– Знаешь, здесь бывают иногда довольно нескромные игрища…
Я хмуро кивнул. То, что мы видели сверху с Челестой, как раз входило в эту категорию.
– Вчера была Генкина смена…
– Генка – это Лаврик?
– Да, – подтвердил Руслан.
Значит, фамилия. Вместе с именем они намертво отпечатались в мозгу.
– Гена – фанатик пейнтбола. Он принес маркеры, пригласил друзей. Многие пришли с девушками. Придумали игру: девушки одевают защитные костюмы и в дальней части стрельбища бегут по очереди от стенки до стенки, а мы, для большего веселья мешая друг другу, палим по ним краской. Цвет краски у каждого свой. За каждое попадание сраженная девушка целует удачливого стрелка. Челеста, наша всегдашняя зрительница, тоже присутствовала.