ддавались, но они лежали отдельно, хотя и занимали все горизонтальные поверхности помещения. Главное, что меня успокоило – ни в ванной, ни на расположенной у окна в гостиной раскладной сушилке для постиранных вещей не висело ни одной вещи. Кроме как в гостиной, сушилку поставить было негде, и ни меня, ни Машу соседство сушилки с диваном и телевизором не смущало. И что же, что на виду? Чужие к нам не ходили, а кто забредал по какой-то причине, тот, как правило, попадал в разряд «свой», кого особо стесняться не нужно. Обычно на сушилке висело без счету разнообразных трусиков, топиков и маек. И ни одного лифчика – при сочной выпуклой груди бюстики Маша не носила принципиально. Если бы приличия позволяли ходить без нижней части туалета, Маша, как мне кажется, игнорировала бы и трусики, у нее было чем бравировать и сверху, и снизу. Ей нравилось нравиться.
Я переживал, что посыплются вопросы про Машу, но зря.
– Кто у вас готовит? – спросила Люба, когда мы прошли на кухню.
Я включил электрочайник, достал заварочные пакетики, поставил на стол печенье и конфеты. Не хотелось говорить про домработницу, это вызовет лишние вопросы. Скажу позже.
– В основном готовлю я, у меня больше свободного времени, и ем я всегда дома. Продукты закупаем на двоих. Все, что на столе и в холодильнике – общее.
– Как у Маши дела с ее женатым другом?
– Ты разговаривала с тетей Зиной?
– Я говорила с твоей мамой, а ей рассказала тетя Зина. Она просила напомнить, что ты обещал как-то воздействовать на Машу и вправить ей мозги.
– Я помню. Машу не переубедить, она влюблена по уши и разговаривать с ней об этом сейчас без толку.
Потому и нет вопросов про Машу, что Люба все знала. Ну и хорошо, на сердце у меня стало спокойнее. У нас с Любой свои отношения, у Маши с ее приятелем свои, и такое соседство двух родственников никого не напрягает.
Кроме меня. Люба не знает Машу. Я, конечно, тоже не знаю до конца, но как историк, то есть специалист по предсказанию будущего через призму многократно повторенного чужого прошлого, представляю, чего ожидать, и боюсь этого. В отличие от Любы Маша непредсказуема, а это худший напарник для историка, привыкшего все раскладывать по полочкам. Даже разложив, я не могу быть уверен, что все останется на месте. Про девушек с характером Маши говорят «ураган в юбке», и это правда, а если юбка при этом едва прикрывает попу, а под топиком – только сам ураган…
Я посмотрел на Любу. Кроме голубизны глаз, у них с Машей не было ничего общего. Потому мне нравилась Люба – милая, до боли родная, сторонившаяся суеты и смиренно принимавшая ее, когда отстраниться невозможно. Взмах кротко опущенных ресниц говорил мне больше, чем перенасыщенный эмоциями двухчасовой ор постороннего. Природная застенчивость выступала укором поведению большинства знакомых мне девушек, обволакивающая мягкость и читаемая на лице и в движениях душевная чистота притягивали встречных мужчин не меньше, чем откровенность нарядов и пронзительная сексуальность Маши.
Одним словом: Люба – надежность, Маша – опасность. Само собой, я выбирал надежность.
Обедать мы сходили в город, потом долго болтали о всякой ерунде, обнимаясь у меня в комнате. Ничего лишнего, как всегда, Люба мне не позволила, но даже подержать за грудь оказалось высшим наслаждением. Как же приятно держать в ладони с-в-о-ю грудь. Духовно мы с Любой были единым целым и чувствовали себя одним человеком, по недоразумению и для продолжения рода разделенного на половинки.
В какой-то момент Люба задремала. Как я понял, роль сиделки ее выматывала, папа с утра до вечера был на работе, а ночью ему хотелось выспаться, и большинство забот валилось на Любу.
Она не жаловалась. Глядя на нее, спящую у меня на постели, я открыл ноутбук.
Новая миниатюра называлась
«Пробуждение»
«Привет, Солнышко, вставай, мир замер в нетерпении и ждет твоего появления, ему так долго было плохо без тебя. А мне, твоей половинке, особенно. Потому что мир без тебя – дом без жильцов. Корабль без экипажа. Альпинист без страховки. Пока ты нежишься в полудреме, а возродившаяся Вселенная наполняется желанием петь, я поделюсь очередным потоком сознания, что носился в голове, пока твои ресницы не улыбнулись небесной тезке.
"Последнее танго в Париже" Бертолуччи делал в тридцать два года, а "Мечтателей" – в шестьдесят три. Первый фильм опустошающе трагичен и безысходен, от него веет отчаянием. Второй, столь же шокирующий и провокационный, пронизан неявной, но однозначной надеждой. Несмотря ни на что. Пусть и грешит излишней орнаментальностью, в отличие от минималистского первого. Возраст, видимо, сказался. Точнее, опыт. Автор хочет верить в лучшее, но людей он теперь знает больше, чем раньше. Но раньше-то, если вспомнить, вообще в грош не ставил! Выходит, когда все было хорошо, ему хотелось кричать от отчаянья, а теперь, когда все лучшее в прошлом, хочет на что-то надеяться?
Вот и у остальных так же, ага. Но. Видящий вперед – не остальные. Имеющий, что сказать – вне толпы. Он над толпой. Он в полете. Особенно, если он не только имеющий, но и умеющий сказать. Сверху всегда видно лучше. Имеющий-умеющий сказать склеивает разрозненную реальность в нечто неожиданное, но логичное. Шокировать скабрезностью и нелогичностью – это низ лестницы, а перевернуть мировоззрение, показав изнанку истины – облака, в которые она уходит.
И все же – в отношении изменений – почему?!
Нет, сам маэстро, на мой взгляд, не изменился. Перемены во взглядах – технические. Кинорежиссер остался тем же гениальным жизнелюбивым хулиганом, который с удовольствием играет в мизантропию. Да, всего лишь играет, иначе не смог бы неоднократно создать нечто столь поразительное и пронзительное. К чему веду? Возраст в творчестве – ни при чем. Можно многое сказать в двадцать три и прославиться, а можно – после восьмидесяти, и с тем же результатом. Правда, молодых ценят выше. Несмотря на наивно-детскую «усталость» от еще не познанной жизни. Умиляются их отстраненностью, цинизмом и показушной прожженностью в делах сердечных. Еще и учатся на теориях, подкрепленных лишь смертью. Никак не счастьем. Хотя последнее было бы более резонно. Ни в коем случае не говорю, что, к примеру, Отто Вейнингер или Михаил Лермонтов не гении, но. Судьба не дала им узнать, что есть полноценная жизнь на самом деле. Их взгляд на отношения – потребительский взгляд ребенка, который требует от мамы всего и сразу. Им не понять, каково это – быть той самой мамой, которая "должна". Взглянуть на мир глазами родителя им не дано – в силу того, что для этого надо сначала стать родителем, взрастить, выпестовать, научить, направить…
Дети всегда знают лучше "как надо". Опять-таки – увы.
Люди в возрасте снисходительны к ярлыкам, которые развешиваются на красках жизни и оттенках взаимоотношений. Чем старше становишься, тем (вопреки логике) больше любишь людей. Наверное, потому что лучше понимаешь. И умеешь прощать, увидев, как прощали тебя. Поняв, что без этого любви не бывает.
А дальше справедливо-естественный вывод: чем сильнее любишь всех людей, тем лучше умеешь любить одного. Того, который рядом. Того, без которого не можешь жить.
Вот об этом я и хотел поговорить с тобой, любимая.
Ты меня понимаешь?»
– Понимаю, – сказала Люба, проснувшись и прочитав мое творение «с пылу, с жару». – Как ты хорошо подметил: «Чем сильнее любишь всех людей, тем лучше умеешь любить одного».
Она поцеловала меня. Я растаял. Сегодня – счастливейший день моей жизни. Дальше дни будут еще лучше, но такого, как сегодня, не будет. Он особенный. Как любой день нашей жизни.
Жаль, что у меня появились тайны от Любы. Когда-нибудь их не станет, секреты – это ненормально для тех, кто любит друг друга. Но я не мог поделиться с любимым человеком маленькими неприличными радостями, которые давало проживание в одной квартире с Машей. День с Любой становился Событием с большой буквы, день с Машей – просто событием, но тоже событием, невероятным и незабываемым. Не зря я написал: «И умеешь прощать, увидев, как прощали тебя. Поняв, что без этого любви не бывает». Когда-нибудь Люба поймет, почему в такой день ко мне пришли именно эти мысли.
Как всегда, Маша пришла с работы поздно, я давно проводил Любу на электричку и видел десятый сон, даже с учетом, что сначала долго не мог заснуть. Я был счастлив. Люба у меня замечательная и просто сказочная, соседка по квартире – тактичная, в общем все складывалось чудесно. А дальше будет еще лучше.
Утром Маша улыбнулась:
– Люба у тебя просто прелесть.
– Ты ее видела?!
Фотографиями Любы я, конечно, перед Машей хвастался, но речь, вроде бы не про снимки…
– Вживую нет, я была на работе. Сужу по твоим рассказам и по ее поведению у нас дома.
«У нас». Хорошо, что Люба не слышит, меня такое словоупотребление резануло по ушам, но глубоко внутри разлилось что-то приятное.
– Может быть, вчера у нее не получилось приехать? – съехидничал я.
– Получилось, и она здесь была.
– Какая улика выдала ее пребывание?
– Тебе не пришло бы в голову нюхать мои крема. Надеюсь, вы отлично провели время.
– Просто сказочно.
Еще днем это было правдой, а сейчас прозвучало с сарказмом. Во мне взбурлило недовольство. Маша в свои годы жила полной жизнью, а мне, будучи на несколько лет старше, для исполнения жадных желаний приходилось ждать у моря погоды. День свадьбы приближался, но очень медленно. Мне же, как ребенку, хотелось всего и сразу здесь и сейчас. Увы, «все и сразу» бывает только у преступников, и то недолго.
Преступники – неповзрослевшие непоумневшие дети? Любопытный вывод.
У меня дело с платными уроками постепенно пошло на лад, от некоторых учеников я даже отказывался, если ехать далеко или клиент оказывался с большими претензиями. Я ставил условие: мои уроки – мои правила, ни под кого подстраиваться не буду. Странно, но условие работало в мою пользу. Как и завышенные расценки. Во мне видели профессионала. Но я не был мошенником-самозванцем, я действительно выкладывался полностью, к каждому уроку готовился, для каждого ученика занятия строил индивидуально. Это дало результат. Одни клиенты рекомендовали меня другим, те – третьим. Сначала я работал на репутацию, дальше она работала на меня. Я оказался нужным и востребованным специалистом. Одна мамаша невидимо присутствовала при нескольких виртуальных уроках с сыном, через пару дней состоялся разговор, который, скорее всего, определит мое будущее. Мамаша оказалась директором частной гимназии, и мне предложили достойную работу сразу по окончании института. Если не найду ничего лучше. А я вряд ли найду.